— Насколько я понимаю, вы отчасти изобретатель, — высказался белый мужчина. Он развалился на стуле, но до спокойной расслабленности чернокожего недобирал. — Придумываете разное.
— Ноги, — вмешалась остроухая. И улыбнулась с намеком: не каждому дано.
— Да, — ответил я.
— Расскажите подробнее.
Впервые за встречу повисло молчание.
— Что же тут скажешь? Это ноги — я не знаю, о чем вам рассказывать. — Я посмотрел на чернокожего в надежде, что тот вмешается, все успокоит и расслабит, но не тут-то было. Я вздохнул. — Послушайте, клянусь, мне не нравится боль. Я не хочу себе навредить. Я не…
— А! Конечно. Это мы знаем, — рассмеялся мужчина. — Вам незачем убеждать нас в вашем психическом здоровье, доктор Нейман.
Я переводил взгляд с одного лица на другое:
— Тогда о чем вы хотите узнать?
— О ногах, которые вы изготовили, — ответила женщина. — Мы понимаем, что они лучше любых современных протезов.
— Да. Насколько мне известно.
— По сути, они настолько совершенны, что вы… решили раздавить себе вторую ногу. Чтобы… привести себя в соответствие.
— Верно.
— Они мощные? — спросил черный мужчина, подпиравший стену. — Должны быть мощными.
— Более или менее.
— И только-то?
— Их нужно доработать.
— Ну, разумеется. — Он со значением поглядел на своих спутников. — Что именно доработать?
— У него появились новые идеи. — Это сказала женщина с заостренными ушами. — Ни секунды не сомневаюсь.
— Не могли бы вы поделиться этими идеями с нами? — предложил тот, что разлегся на стуле. — Это возможно?
— Вы назвались психиатрами, — сказал я.
— По-моему, нет. — Он окинул взглядом окружающих. — Разве кто-то так сказал?
— Я, например, работаю в кадрах, — сообщила остроухая. — Там поневоле станешь психиатром.
— Если мне не изменяет память, мы сказали, что хотели поговорить о вашем самочувствии.
Я попытался сверить воспоминания. Возможно, оно так и было.
— Эти ноги… вы сконструировали их в рабочее время?
— Мм… да.
— Не волнуйтесь, — успокоил меня мужчина на стуле. — В этом нет ничего страшного. Уверяю вас.
— Абсолютно ничего, — подтвердил тот, что прислонился к стене.
— Мы, как вы поняли, из «Лучшего будущего», — заговорила женщина, которая до сих пор молчала. Маленькая, ярко одетая, она смахивала на птичку. — И мы, доктор Нейман, чрезвычайно довольны; мы готовы оказывать поддержку и всячески содействовать вашему проекту. — Она сцепила пальцы.
Доктор Анжелика Остин не хотела выпускать меня из больницы. Это было немного забавно, так как сестрам не терпелось от меня избавиться. Они спорили над моим ложем, как будто я был неодушевленным предметом.
— Мне наплевать, чего хочет его компания, — говорила доктор Анжелика. — Я его врач и считаю, что он не готов к выписке.
Сестра Кейти продолжала паковать мои вещи. Над ней молча нависал Карл. Еще две сестры следили из дверей: Вероника и Челси.
— Что ж, директор распорядился иначе, — парировала Кейти.
Вероника вторила ей невнятным мычанием.
Доктор Анжелика Остин раздраженно листала мою карту.
— Тут нет записи психиатра. — Она подняла взгляд на Кейти. — Святые угодники, как так вышло?
— Его компания сказала…
— Консультацию психиатра назначила я, — перебила ее доктор Анжелика. — Я лично послала их в эту палату. Куда они делись?
Тут заговорил Карл. Все вздрогнули, и я в том числе, поскольку привыкли к тому, что он стоял немой как скала.
— Это я их не пустил.
— Вы? — Доктор Анжелика выпрямилась во весь свой рост — небольшой, но все-таки впечатлявший. В ней была стать. Может быть, этому учат в мединституте. Или набираются от сверстников, у которых есть лыжи, костюмы и фамильное серебро. Мы, инженеры, сутулимся. — Но вы же не имеете права?
— Имею.
— И на каком основании?
— Потому что его мозг является коммерческой тайной и интеллектуальной собственностью «Лучшего будущего».
У доктора Анжелики взлетели брови. Кейти застегнула молнию на моей сумке. Это звучало непререкаемо. Она сложила руки на груди, цокнула каблучками и воззрилась на доктора Анжелику.
— Я собираюсь оставить его еще на день.
Стоявшие в дверях Вероника и Челси дружно выдохнули.
— Вы не можете этого сделать, — молвила Кейти.
Доктор Анжелика, словно ее не слыша, черкала что-то в моей карте.
— Физически он здоров. Запрета от психиатра нет. Он желает выписаться. Его компания желает, чтобы его выписали. Директор велит его выписать.
Доктор Анжелика слегка покачала головой, давая понять, что весь день ее донимают разные бюрократы, каковое обстоятельство прискорбно, но совершенно не удивительно.
— А его лечащий врач — против.
— Вы знаете, что за этим последует, — негромко напомнила Кейти.
Ручка доктора Анжелики зависла. Какой драматический момент! Я чуть не засмеялся: что — на самом деле? Ее уволят? Карл свернет ей шею? Скорее всего, «Лучшее будущее» просто найдет мне другого врача. Но доктору Анжелике происходящего было достаточно, чтобы признать поражение. Ее гонор сдулся. Она отправится домой, нальет себе красного вина и уставится в стену. Будет гадать, зачем она борется с коммерческими интересами в корпоративной больнице, если хотела лишь помогать людям. А утром, когда она выйдет из своего красивого дома и отопрет автомобиль с откидным верхом, она все вспомнит.
— Они ждут, — поторопила Кейти. — Что мне им сказать?
Доктор Анжелика бросила планшет на поднос, как вещь, ставшую бесполезной.
— Передайте им, — велела она, — что я настоятельно рекомендую держать нашего пациента подальше от режущего и давящего технического оборудования.
В лимузине мне никак не сиделось спокойно. Я хлопал по бедрам: ладони вспархивали воробышками. Я пристегнул ремень, всмотрелся в тонированное окно и подумал, что хорошо бы ехать быстрее. Как бы то ни было — сколько осталось до «Лучшего будущего»? Я не помнил жилых застроек, мелькавших за окном. Я подался вперед, чтобы спросить у водителя, на заблудились ли мы, но заставил себя сдержаться, — разумеется, нет. Мне просто не терпелось увидеть мои ноги.
— Уже скоро, — молвил Карл.
Я подпрыгнул. Совсем забыл, что он сидел рядом и заполнял собою половину машины. Он был большой, но тихий.
Я сжал кулаки. Мне следовало чем-то занять их. Я вспомнил о телефоне. Сумка, собранная в больнице, стояла на сиденье рядом: я расстегнул молнию и начал рыться в старых вещах, которых не видел несколько недель. Телефона там не было. Я откинулся на спинку и выдохнул. Вот сволочи.
— Что-то не так?
— Телефон.
— Пропал?
— Да. Представьте себе, он пропал.
Я не хотел язвить и просто выбрал не тот объект, чтобы срывать злость.
— Хотите за ним вернуться?
Я открыл рот, собираясь ответить утвердительно.
— Не вопрос, — сказал Карл.
— Не могли бы вы… попросить их прислать его?
— Запросто.
— Курьером или как им удобнее.
— Конечно.
— Хорошо, — заключил я. — Так и поступим.
Я выглянул в окно, продолжая барабанить по бедрам. Мимо проносились здания.
Лимузин остановился. Карл выскочил наружу — как пробка из бутылки шампанского. Я только начал поворачивать ручку, как он распахнул передо мной дверь. Я сощурился. Карл поднял меня и пересадил в ожидавшее тут же инвалидное кресло. Раздались аплодисменты. Я не понимал, что происходит. Затем Карл отступил, и я обнаружил, что вдоль асфальтовой дорожки к вестибюлю выстроились сотрудники. При виде меня они разразились приветственными возгласами. Я все еще пребывал в смятении. Передо мной стояла Кассандра Котри, молитвенно сложив перед собою руки. Она пошла ко мне с распростертыми объятиями, затем склонилась и поцеловала меня в щеку.
— Добро пожаловать домой, — шепнула она.
Семь лет — ни одного поцелуя, а теперь — сразу два за неделю. Если бы речь шла о лабораторных данных, я заподозрил бы грубое нарушение чистоты эксперимента. Кассандра Котри положила мне руку на плечо, и Карл покатил коляску к вестибюлю. Люди тянули ко мне руки: дай пять. Женщина из отдела обработки вершин, которая на собраниях всегда старалась сесть от меня подальше, прошептала: «Вы само вдохновение». Я ничего не мог понять.
Воздух внутри был прохладным и отлаженным.
— Я взяла на себя смелость и расширила ваш отдел, — сообщила Кассандра Котри. — Что вы думаете о Джейсоне Хуанге? Я его оставила, несмотря на посредственные характеристики.
— Мне нравится Джейсон.
Карл остановил кресло. Кассандра Котри обогнула его и заглянула мне в глаза. Она была очень красива. Она казалась константой, занимающей естественное место под солнцем. Трудно было представить ее какой-то иной — расстроенной или усталой. Наверное, вечность является свойством красоты.
