— Кто такие «нацпредатели»?
— В нашей несчастной стране так называются люди, которые борются со структурой, занимающейся пропагандой шовинизма, враньём, строительством тюрем и уничтожением культуры, — ну, в общем, со всеми проявлениями «системы», представляющей из себя сращение бандитской и государственной структуры, уничтожающей и перетирающей в хлам всё живое.
— А что случилось потом с Иваном Борисовым?
— Он был отправлен в ссылку. Его жена участвовала в организации побега, ему удалось бежать. Они долго скрывались, но в конце концов, их раскрыли. И, при попытке побега через границу, схватили. Борисов был расстрелян. А его жена была определена на пожизненное. У неё был новорожденный ребенок, но его забрали у Анны и «определили на казенное воспитание», как это было сформулировано. Его следы теряются. Анна была освобождена через два года, покинула Московию и стала ведущим блоггером. Писала в сети, что ей на постоянные запросы ничего не ответили о судьбе сына. Она не смогла найти о нем никакой информации, не знает, жив ли он. В общем, о её сыне, — и тут Виталик проницательно посмотрел на Лиса, — и мы не знаем ничего. Даже, раздобыв некоторые секретные архивные документы. Итак, вернемся к тебе… Ты расскажешь мне, кто ты есть, чем занимаешься?
Лис внезапно обхватил голову руками, ощутив сильную боль. На глаза внезапно навернулись слезы.
— Я понимаю, — спокойно сказал Виталик. — Сказать правду ты не можешь. А лгать — тоже: здесь стоит фильтр. Мучаешься, да?
Лис вдруг поднялся, выхватил нож… В один миг его лицо исказилось яростью. Виталик побелел, и, вскочив с кресла, попятился к дверям. Но там быстро принял боевую стойку, и приготовился к защите.
Но Лис… Переложив нож в левую руку, быстро полоснул по ладони правой. Там, как он знал, был зашит его личный индикатор.
Кровь брызнула фонтаном, орошая компьютерную клавиатуру. Лис вставил нож в разрез и, поковыряв в ране, наконец, нащупал металлическую пластину. Потом поднес руку ко рту и зубами выдрал эту пластину из собственной плоти. Сплюнув «железку» на пол, он окровавленными губами проговорил:
— Мне… всю жизнь… врали… что я… родился… в тюрьме. Сын бандита и…, - Лис, побелев, завалился набок, но руки Виталика, подоспевшего вовремя, не дали парню упасть.
Потом Виталик снял с себя рубашку и, порвав её на полосы, быстро заткнул, и, как мог, перевязал ими рану.
Затем достал плейерфон и набрал номер, которым пользовался крайне редко.
— Приезжайте. Срочно, — только и сказал он.
— Вы не поверите мне, — Лис приоткрыл глаза и произнес слабо, почти теряя сознание. — Но… Николай — это не Николай вовсе. Они… Его подменили. Его сознание, личность. Чертовщина в этом какая-то…
— Кто?
— Бандиты. Я на них работал. С детства. И, если за вами стоит что-то важное — оппозиция, политика, сопротивление… То он обязательно предаст. Слышите?
— Да.
— Верите мне? Ведь я умираю. И — зачем умирающему врать?
— Я верю тебе. Держись, парень! Сейчас… Приедут врачи.
— Не стоило их вызывать. Они лишь ускорят мою смерть. Таких, как я — убивают. Если вынуть «фишку» из руки — смерть будет мучительной. Так говорят. И я знаю, что…
— Не верь! Они ведь врали тебе, всегда. Приедут не обычные медики. Они тебя спасут. И не выдадут. Зло побеждает добро, — сказал Виталик.
— Зло побеждает добро, — кисло усмехнулся Лис. — Но… В этой фразе по-русски нет определенности… Кто и кого побеждает, — и он потерял сознание. Боль сковала его. Так была устроена та самая «фишка», что его теперь парализовало. Яд проник в его кровь.
«Ну, хоть в этом… Они меня всё ж не обманули», — только и успел он подумать, проваливаясь в небытиё.
Евгений, бывший работник коллекторского агентства, надолго засел в библиотеке, с тайным желанием встретить здесь Неназываемого.
Листать настоящие книги — словно держать в руках истинную драгоценность; экран монитора никогда не вызывал у Евгения такого трепета. Хотя, он в последнее время читал только с экрана. А такую огромную массу «живых» книг Евгений давно не встречал.
Внезапно, — быть может, листы книг пробудили в нем эти воспоминания, а может, состояние души, — но он вспомнил молодость, филфак, где учился. Вспомнил явственно, чутко и больно. Читалку факультета, редкие, выдаваемые там раритетные издания книг, еще дореволюционных годов… И, конечно, Лику…
С ней, с безответной своею любовью, он познакомился именно в читалке филфака. В её так называемом читальном зале: простой аудиторией с обшарпанными стенами, исписанными партами, странными «галёрками», где занимались чем угодно, только не учебой.
Он сидел где-то в средних рядах, у окна.
— Здесь свободно? — спросила незнакомая девушка.
— Да, — с удивлением ответил он. Когда Женя пришел в читалку, почти все столы были свободны. Теперь он озирался кругом, и понял, что, увлекшись чтением, ну, а потом достав компьютер и увлекшись квестом, и он не заметил, как сюда набежали студенты. «Учились бы дома. За компьютером. Что здесь, клуб знакомств? Или же, все норовят сбежать из дому, как и я?» — устало подумал он.
Незнакомая, очень шикарная девушка присела рядом. От неё пахло духами так, что у Жени голова пошла кругом.
— О, я знаю эту игру! — восхитилась она, заинтересованно заглянув в его ноут. — Но я так далеко еще не заходила!
— Там есть хитрая загадка. Нужно хорошо знать поэзию. Ключ — продолжение строчки стихов…
— Лика, — неожиданно представилась она, протянув узкую руку.
— Евгений, — ответил он, и, вместо того, чтобы руку ей пожать, приложил её к губам. Как в старых романах.
— Я буду называть вас просто, Женей, — прошептала Лика.
С этого всё и началось. Вне соответствия времени, они общались исключительно на «вы», и он писал ей стихи, а она даже иногда отвечала на них своими строками… Потом были безумные петербургские ночи и прогулки по Фонтанке вместе с поэтическим ретроклубом «Пегас», чтение поэтов Серебряного века, посещение башни Иванова… Они залезли туда, на крышу, с риском для жизни. Пение песен БГ и Цоя под гинтару… «Мы стояли на плоскости, повторяя слова, лишенные всякого смысла…», — пел он, и его слова подхватывались компанией.
Потом была театральная студия, где роль Дианы из «Собаки на сене» исполняла Лика. И фантастические посиделки с изучением восточной философии в кругу странных друзей. Среди них был Вилли, который и зимой и летом ходил в одном и том же черном пальто, а в вузе из принципа учился исключительно на тройки. И Снежанна, обожавшая астрологию; она всем без исключения желающим бесплатно составляла гороскопы. И Рита, которая всегда ходила в одежде хиппи семидесятых годов прошлого века… Когда-то они думали, что их компания будет существовать вечно. Так будет всегда, и даже на старости лет они будут ходить в гости друг к другу…
Но, мирное затишье, лишенное имперских амбиций, продолжалось недолго. Так называемая «маленькая, но всё равно гордая страна» вскоре в очередной раз «встала с колен» и злобно зашипела на весь мир…Короткая, от силы двухгодичная, оттепель закончилась. В вузах и Московии в целом стали закручивать гайки. Начались новые гибридные войны. Хорошо, хоть армия была наемной, добровольной и Евгений не загремел на войну, не окончив вуза. Но Лика вдруг изменилась, посерьезнела, ушла в себя. И вскоре вышла замуж за бизнесмена с отвратительной, с точки зрения Евгения, физиономией, круглым пузиком и манерами гопника.
— Понимаешь, Женя, мне надоело быть вечно голодной… Помнишь, как мы с тобой продавали мою единственную шубу, чтобы заработать денег на еду? Я постоянно мыкалась по съемным квартирам, с крысами и тараканами, хотя никогда не говорила с тобой об этом, оставаясь «прекрасной незнакомкой». Я вообще не говорила с тобой о трудностях быта. Наша любовь была выше этого… Только музыка и стихи, и только свет… И, пусть она и останется таковой: и для меня, и для тебя.
Она помолчала. Кажется, Лика плакала. Там, в этом чужом подъезде, было темно. Он не видел её слёз. Потом они по лестнице забрались ещё выше, сидели на подоконнике и курили.
— Мои родители в мои восемнадцать лет выставили меня из дому, сказав, что я, с моим Университетом, розовыми очками и богемной жизнью им не нужна… Моё студенчество стало страшным, голодным, но оставалось свободным и прекрасным. Но сейчас… Сейчас я уже хочу покоя. Даже, ценой потери свободы. Я больше не хочу голодать и когда-нибудь стать бездомной и умереть на улице. Я всего лишь слабая женщина. Прости меня, Женя.
Он тогда просто растерялся. Шептал нежные слова, сказал, что она всё равно останется Прекрасной Дамой его сердца. Его музой. Предлагал жить у него, вместе… «Мы будем — два нищих, убогих человека, и не сможем за себя постоять. Разве я смогу на тебя опереться? Ты сам… Еле дышишь. Ты разве сможешь прокормить двоих?» — шептала она горькие слова.
