Сумочка Анны мгновенно прочитала мои скверные мысли. Сумочка вздрогнула и зашипела: «Бзт-бзт-бзт». Барби оторвала от меня взгляд и вытянула из забздевшей сумочки чёрную блестящую коробочку с малюсеньким экраном. Она прочла что-то на экране и злобно усмехнувшись запихнула коробочку обратно.
— Это у тебя такая сотка малюсенькая?
— Это не сотка. Это — пейджер. Он просто сообщает номер по которому по-возможности надо срочно перезвонить. Не люблю мобильников. Всегда хочешь-не хочешь надо трубку поднимать. А тут — не хочешь говорить и не надо. Пейджер — это свобода выбора.
— Классно.
— Подожди, а ты что пейджеров не видел? Они же ещё до соток появились? Это ж сколько ты сидел?
— Шесть с гаком.
— А кто такой этот Гак? Кореец?
Анна смеялась.
— Ты расскажи мне как-нибудь про зону.
Это её «как-нибудь» вселило надежду на то что после лифта, возможно будет продолжение.
— У тебя терпенья не хватит.
— У меня? Терпения? Дурачок! Я женщина. Мы знаешь какие терпеливые? Впрочем я тоже не все легко переношу. Например — голод. Вечно после перетраха жрать хочу, как волчица. Поедем кушать?
Анна-Барби хитро улыбнулась. — Ты в Европе был?
— Вообще не был заграницей ни разу. Не считая Папского района Наманганской области.
— Да нет. Причём тут. Европа это кабак на втором квартале Чиланзара. Суперский такой.
Услышав про «второй квартал Чиланзара» я одним махом потерял и покой и аппетит. Ведь буквально несколько часов назад я побился там с леди Ди и, что еще ужасней ограбил шашлычника. А шашлычники народ злопамятный, вы уж поверьте мне на слово. Ехать на второй квартал Чиланзара было чистым безумием. Совершенно неоправданным риском. С другой стороны — Анна сейчас единственный вариант прорыва для меня. Насчет пожрать и переночевать. Да и может полюбви чего перепадёт.
— А чего переться в такую даль? Чиланзар! Может есть поближе европа какая?
— Да ты что! Там же живая музыка! А бастурма? Там такаааая бастурма! Душу продам за ихнюю бастурму! Лови такси давай!
Когда такси подкатило к самому входу подвального помещения кабачка «Европа» который почему-то назывался ещё и по-турецки «Аврупа», я низко наклонил голову и одним броском нырнул в выполненные в стиле модерн двери. Этот бросок походил на выход из машины богатого предпринимателя, которого вот-вот должны были пристрелить «в связи с родом его деятельности».
Внутри я молился, чтобы чёртов шашлычник не подрабатывал по вечерам в близлежайшей Европе или не вздумал сюда нагрянуть с своей расфуфыренной супругой — насладиться живой музыкой. Мне кажется, что в шашлычной уже засада ментов и руководит моим захватом сам бравый капитан Мордобой Казематов, затянутый в камуфляж.
В Европе Анну похоже хорошо знали и любили. С ней по очереди поздоровались метр, официанты, выволкнулся из кухни сытый повар-еврей (к счастью моего шашлычника не было), раскланялись прикольно одетые музыканты. Нас усадили на самое удобное место и быстро принесли кучу тарелок с закусоном — ещё до того как я с умным видом раскрыл меню, стараясь прикрыть им лицо. На меня никто из них совсем не обратил внимания. Мало ли. Очередной кошелёк шалуньи-принцессы.
А бастурма действительно была хороша. Отдаю ей должное. Она просто таяла во рту. Я быстро свыкся с ролью дешёвого приложения к Барби и таращился на музыкантов попивая популярную тогда «Балтику». С ужасом ждал, что «живая музыка» Европы окажется владимирским централом спасательного Круга.
Двое из музыкантов подстраивали гитары, сев напротив друг друга. Третий, чернявый крепыш с почти африканскими пушкинскими кудряшками, забравшись на стул ловил ускользающий в подвале сигнал Уздунробиты и злобно клялся кому-то, что они никогда, слышишь, никогда не увидят больше «инструмент», если сейчас же его не вернут.
Не знаю было ли это частью вечернего шоу или нет, но вскоре, когда кудрявый метнулся к выходу и вернулся с золотым саксофоном в руках, Барби вскочила с места и лишив бастурму своего августейшего внимания, радостно захлопала в ладоши.
Потомок абиссинцев сделал довольно нелециприятные пассы толстыми сытыми губами, сразу напомнив мне питуха Шохруха и неожиданно выдул из саксофона удивительно чистую и необычайно мощную трель. Потом саксофонист сделал паузу, снова по сазаньи подвигал губами, и кивнув гитаристам, заиграл.
Боже мой! Какой силой и властью может обладать хорошая живая музыка! Это был современный кавер на классический «Караван» Дюка Эллингтона. Через пятнадцать секунд когда мелодия выстроилась и начала набирать обороты все вокруг стало тонуть в волшебном радужном тумане.
Барби схватила меня за обе руки и буквально выволокла на малюсенький подиум перед музыкантами. Мне понадобилось ещё секунд десять этого радужного потока, чтобы отбросить все в сторону и пуститься в бестолковый, но откровенный выпляс.
Показалось, что мой Ташкент — весёлый обдолбанный Ташкент моей юности — он ведь никуда не делся! Ташкент мой просто напрягся от количества зелёных ментов на улицах и временно спрятался в подвалы разных европ. Он пережидает когда кончится зелёное болото юртбаши. Он жив и терпеливо ищет возможности вырваться на сцену и закружиться в пляске! В ту секунду я в первый раз окончательно поверил, что тюрьма наконец-то кончилась, а я действительно на свободе.
В танце у Барби был такой нежный взгляд, что я невольно задумался — «пусть по любви это мучительно долго и похоже очень дорого. Мне все равно нравится — по любви».
В очередной раз бздыкнул пейджер. Барби злобно просканировала информацию на экране. Потом она глянула на меня:
— Значит, говоришь по английски? И работать хочешь по гостиницам? И жить сейчас негде? Давай доедай салат и в дорогу. Интервью проведём на пару. Хотя (тут она снова больно ущипнула меня за обе щеки) можешь считать, что уже принят.
* * *
Мы двинули из Европы прямо в сторону американского посольства и соответственно — в сторону обители леди Ди. Я уже больше не боялся — больше бояться было просто некуда.
Если бы эта красивая ведьма Анна сейчас заставила меня идти по проволоке троллейбусных проводов, я наверное полез бы — так сильно хотелось произвести на неё впечатление.
Барби притащила меня к каким-то гаражам на втором квартале Чиланзара. Там чернявый крепыш в косухе, похожий на итальянца или армянина, копался в моторе чешского мотоцикла. Я не особо разбираюсь в моделях, но иногда очень хочется научится и проехаться — думаю мне должно понравится.
Итальянец глянул на нас снизу-вверх и спросил:
— Какого хера на пейджер не смотришь? Работа нехилевская была — все проебали! Бабло-то привезла? Мне тут пару запчастей надо оцепить — головняк сплошной с этим мотоциклом.
Барби прикурила тонюсенькую как иголка чёрную сигаретку, прищурилась и выпустила дым вперемешку со словами:
— Артурик, всё, Артурик. Кончилась работа. Больше мне не звони. И пейджер свой, на, забирай на хер. Надоел. А бабла у меня нету — проела в Европе.
Артурик, судя по имени был все же армянин, а не итальянец, иначе его звали бы, скажем — Сильвио или хотя бы Артуро, ну, на худой конец — Альфонсо.
Артурик даже подскочил.
— Совсем штоль сдурела, лошадь! Да кто с тобой работать-то станет? Думаешь сама прокрутишься с Верой Петровной своей? Она тебя за сто сумов на отсос вокзальный пристроит, дура!
— Сам ты отсос вокзальный. Вот с ним буду работать, правильно, Витя?
— Я не Витя, я — Шурик.
— Ну да! А я что говорю — с Шуриком мы теперь, понял, сладкий? Он в тюрьме сидел, он крутой.
Услышав оборот «сидел в тюрьме», Артурик сразу подскочил так, будто солдату в ухо шепнули, что в помещение вошёл офицер. Он быстро вытер масляную руку о джинсы и протянул мне:
— Как сам, братан? На какой командировке чалился?
Я моментально вошёл в роль, сплюнул на асфальт и жёстко глядя ему в глаза спросил:
— Это в последний раз что ли?
Видимо, я переиграл с плевком или его смутил мой вечно детский голос, а может все вместе, но Артур обернулся к Анне и спросил ничуть меня не стесняясь:
— Ты где подобрала этого лошару? Чо он тут те по ушам ездит? Я его сейчас в карбюратор закатаю. Ты на его кроссовки глянь! Женские кроссовки-то. Может он пидором был на зоне? Ась? Там знаешь скока пидоров?
Артурик сделал решительный шаг вперёд с явным намерением проучить меня на глазах у Барби. Но Барби казалась быстрее. Она пнула по разделяющему нас и Артура мотоциклу. Мотоцикл с радостным лязгом обрушился на Артура и сразу же завалил его наземь.
«Бежим» — Анна рванула меня в охапку и мы бросились бежать прямо к дому леди Ди. Хотя я чётко видел, что падая, зловредный мотоцикл шибануланул Артуру в то больное место на ногах — между коленкой и щиколоткой, которое вовсе и не предназначено для таких неприятных перегрузок. Бегать он не сможет дня два.
