— Псевдоним?
— Да. Так положено. Никаких Шуриков. Ты никак не связан с нами. Даже твои родные не должны знать, про твои многочисленные инязовские юбки я вообще молчу, понял, да? Предлагаю выбрать псевдоним «Пастор». Как пастор Шлаг. Он ведь тоже настоящий патриот был. Вначале неловкий и смешной — потом вон каких важных дел наворотил.
Я представлял себя скорее Штирлицем, чем пастором Шлагом или Плейшнером, но, чтобы не обижать Михал Ивановича быстро согласился. Тогда он вписал в подчёркнутое пустое поле в тексте слово «Пастор» и протянул бумагу мне на подпись.
— Число сегодняшнее не забудь. Так. Теперь слушай. По нашим оперативным данным пассажир схожий по описанию на Саида Аюб Хана зарегистрировался на рейс Пи Ай Эй Карачи-Ташкент. Он прибудет в ташкентский аэропорт через два дня. Твоя задача встретить Саида и обязательно сделать так, чтобы он снова тебя нанял. Задача ясна?
— Да нет ничего проще! Саид…
— Отсюда больше не надо имён — «Объект».
— Хорошо, объект взял мой номер телефона и обещал обязательно позвонить, когда приедет.
— Вот и славно. Но, на всякий пожарный, ты в день прилёта не пойдёшь на лекции. Встретишь рейс в аэропорту, будто ищешь работу и «случайно» встретишь объект. Случайно. Можешь даже скидку ему предоставить, как старому клиенту. А за институт можешь не переживать — я возьму это на себя.
Я вспомнил блестящую от пота лысину Эрматова и сразу поверил. Было приятно чувствовать себя частью чего-то большого и очень сильного. Мальчишкам такое всегда по душе. «За институт можешь не переживать» Здорово! Ну я вам теперь, крысы кафедральные! Не шутите с Пастором.
— Вот два телефона. Их нужно выучить, а запись уничтожить. Первый номер мой. Звони в любое время дня и ночи. Трубку возьму сам или возьмёт дежурный. Позовёшь меня. Ничего говорить дежурному не надо. Если меня нет скажешь — «звонил Пастор». Тогда я перезвоню, как только смогу. Если очень срочно, скажешь «срочно звонил Пастор». Тогда ровно через сорок минут жди меня здесь «у брата Черномора». Все, что ты мне сообщаешь нужно будет дублировать в письменном виде. Донесения начнёшь со слов «Источник сообщает», а подпись — Пастор.
— Да-да!
— Поехали дальше. Вот второй телефон. Это Базарбай. Он повезет тебя в аэропорт встречать рейс. Вы с Объектом должны сесть только в его такси. Это исключительно важно. Убедишь Объект, что надёжнее и дешевле вариантов нет. Базарбай подыиграет. Все время пока Саид будет гостить в Ташкенте Базарбай будет закреплен за тобой. Что-то надо будет быстро решить по-мелочи, аккуратно спросишь у него, он старший вашей группы.
— Нашей группы? Нас целая группа?
— А ты как думал? Стал бы я тебя с лекций снимать по мелочам. Смотри не возгордись теперь, Пастор! Ты парнишка головастый, все получится как надо. Ладно. Я сейчас первый пойду, а ты посиди ещё минут пять — десять. За мороженое Лене платить не надо. Будь!
Михал Ваныч ушёл не оборачиваясь.
* * *
Признаюсь вам честно, я тогда нарушил приказ Михал Ваныча. Нельзя было записывать секретный номер, а я все же записал. Побоялся, что мое тогдашнее увлечение бамбуком и его производными подпортило оперативную память. А разведчику с плохой памятью никак, сами понимаете.
Я записал телефон по одной цифре на каждой пятой странице своей записной книжицы. И вот сейчас после стольких лет, когда мне понадобилась реальная крыша, я сидел дома в Сергелях и восстанавливал, расшифровывал магический номер, который сразу же должен был изменить мою жизнь к лучшему.
Вот и он — 39-47-23.
Скрипучий голос на странном узбекском, нормальном русском и очень-очень корявом английском бесцеремонно солгал мне. Такого номера не существует. Это как же понимать? Что за чушь? Что же тогда и Михал Ваныча не существует? И Саида? И Ойгули? Чушь… Это просто карма. Я что-то накосорезил — вот и не прёт. Кто проклинает меня? Шашлычник? Капитан Казематов? Анна? Да нет же — леди Ди! Если верить ее последнему обвинению — мне пора готовится к незапланированному отцовству. Вот это точно косяк косяков. Кармическая карма. Ебическая сила!
Надо срочно почистить карму. Ехать к леди Ди. Поговорить душевно. Ведь она не дура. Понимает, что той старой любви не вернуть. Да еще после того, как она познакомила нас в постели с ее Кириллом. Сука.
Работы нет. Крыши нет. Почему-то ищет все время этот гребанный Казематов. Но ехать надо. Во всех инструкциях по правильной эксплуатации женщин сказано — в такие моменты у них просто рвёт башню. Они уже мыслят совсем не так, как нормальные люди. Надо быть рядом и делать вид, что ты чрезвычайно рад тому факту, что где то у ней во внутренностях возник побочный продукт твоей безалаберной жизнедеятельности. Надо умилиться, встать перед ней на колени и со умилением послушать как бурчит живот. Вот ведь непруха, прости господи.
Да. Леди Ди это сейчас проблема номер один. Хош не хош, надо переодеваться и переть на второй квартал Чиланзара. Зря я там так быстро сжёг мосты. Вечно приходиться туда возвращаться. То в Европу с Анной, то вот теперь, к Ди. Простая поездка на второй, теперь превращается в полное головокружительных опасностей путешествие.
* * *
Как мальчишка, минуя все дороги теперь пробираюсь к Ди огородами разбитыми под балконами чиланзарских четырехэтажек. Крадусь тихо, мягко, как кошка обнаружившая беспечную развесившую уши прямо по земле бестолковую птицу.
Когда великий Союз развалился с головокружительной быстротой, русские Ташкента слегка испугались. Нам казалось, что узбеки скоро начнут нас планомерно вырезать, как таджики в соседнем Душанбе.
* * *
Одним погожим деньком периода смутного безвластия, когда юртбаши еще толком не знал в какой тупик направить джамахирию, мы с Малявином стояли и курили рядом со старым корпусом иняза. Мимо нас, стараясь сильно не отсвечивать, кралась кошка. У кошки была стандартная серо-зеленая расцветка «милитари». Подчинясь смутному порыву, который всегда выдает в нас потомков обезьян, я двинул ногой по треугольной консервной банке с надписью «Хам». Банка с грохотом устремилась в направлении кошки. Та, поняв, что дальше маскироваться уже просто глупо, присела, сгруппировалась, и начала передвигаться аршинными скачками, как карликовая копия гепарда.
«Ну что же ты делаешь» — расдосадовано упрекнул мне тогда Малявин: «Кошки, они же как мы, русскоязычное население. Ходим крадучись и стараясь не отсвечивать».
Эта картинка далёкой прошлой жизни так и стояла перед глазами пока я дефилировал пригнувшись под балконами. Но тут видение вдруг начало быстро рассыпаться на молекулы, как песочные часы, которыми саданули о бетонную стенку. Какая-то недобрая падла плеснула на меня из окна достаточно горячей водой.
«Грёбаная карма» — понял я.
— Ты чо творишь, дед?
Со второго этажа на меня таращилась белесая мятая рожа седого истукана. На потертом мурле торчали седые кустики щетины. Судя по заметно деформированной нижней части лица, дед забыл вставить искусственную челюсть.
— Ты чего, дед?
— Палямала огорода, сволачь! Вися огорода палямала!
Это был какой-то левый не узбекский и не русский выговор. Татарин? Грек? На груди у агрессивного старикана, прямо на майке не первой свежести болтался какой-то значок с веточками и ленточками. Не орден, а медалька подтверждающая факт, что он спас меня от фашизма.
Я сразу сдулся.
— Да ладно, отец, чего там? Я тут впервой крадусь — да и то вон по бетону, не трогал я твоего палисадника!
— Ай скатина, скатина!
Дед возопил, всплеснул руками и скрылся в комнате.
Я посмотрел еще немного и уже было двинулся в путь, как мой оппонент возник в окне с ночным горшком в руках. Он откинул руку назад и ловко выплеснул содержимое горшка явно целясь в меня. Как в замедленной съемке я увидел летящее в меня неприглядное содержимое. Бежать или даже отпрыгивать было слишком поздно. Все что я сделал это максимально изогнулся назад, одновременно удивляясь скрытым ресурсам собственной поясницы.
Большая часть дедовых выкроблений пролетела прямо перед моим носом. Несколько капель ударили серной кислотой по щекам и небольшая блямба упала на грудь, почти туда, где у агрессора болталась его медалька.
— Нууу, дед — протянул я с плохо скрываемым удивлением — Ну, дееед, добавил я уже сосредоточено оглядывая землю под ногами.
— Палючай фашист гранату.
Дед явно торжествовал сокрушительную победу.
В тактических целях я не ответил ему не слова. Я просто нашёл, наконец, хороший осколок оранжевого кирпича, и быстро, стараясь сохранить элемент неожиданности, как в хорошей тюремной заварухе, метнул мой снаряд в оконный проем рядом с его деформированной белесой башкой.
Кирпич, как аргумент в подобного рода дебатах никогда ещё не подводил. Правда, он основательно замедлил ход перед самым стеклом и уже почти был готов направиться вниз, к центру притяжения полетов, когда совсем слегка задел стекло. Этого оказалось достаточно. Окно разделилось на три больших треугольных лезвия, которые устремились вниз, как топор гильотины во время сервисных испытаний. Сполна упившийся местью, я брезгливо отёр лицо, отряхнул руки и быстро пошёл дальше. Мне совершенно противопоказано появляться на втором квартале. Абсолютно. Я несу сюда только разрушения и боль.
