текшую по зрительным нервам информацию.
Значит, теперь – без Лины. Лина в ином «порядке скорости» – это было немного грустно, но так далеко, безумно далеко, неважно…
Как будто он уже умер.
«В ином порядке скорости,» – мысленно повторил Гриша. Что ж.
А ведь количество воспринимаемых глазами картинок в единицу времени определено скоростью восприятия этого времени: Гриша читал что-то об этом очень давно, когда еще был ребенком. Это была статья из какого-то журнала, в статье были иллюстрации с мухами, людьми и кусками проезжающих машин…
А теперь он – вроде как муха.
Наоборот-муха.
Паника сжала его горло, Гриша схватился за голову, снова нащупал колесико регулятора: «надо обратно, надо…» – но тут в его глазах зернисто набухла тьма, и он рывком провалился в сон, едва втянув в легкие новую порцию воздуха.
– Труп выглядит… тощим.
Гриша и в самом деле был тощим, кожа обтянула его ребра, до позвонков – шею, и Лина и сама это прекрасно видела. Но еще она знала, что он и раньше был тощим, все последние долгие годы. Всегда. И все равно ей было так странно, удивительно слышать это «труп». Труп. Почему – труп?..
«Это же Гриша,» – хотела она сказать. Но не сказала.
Заместо этого:
– Я думала, приедет врач, а не…
– У нас есть врач. Он фиксирует смерть.
– Но он ведь просто спит.
– У него нет пульса, нет дыхания, нет реакции зрачков на свет… Хотя, наверное, у вас шок.
Женщина из АО «Искусство прощания» повела из стороны в сторону головой и скучающе прокрутила электронный бланк ниже. Продолжила:
– Он чем-то серьезно болел?
– Нет, – сказала Лина.
– Вы понимаете, что для вас же лучше отвечать честно, не так ли?
Лина кивнула: она, конечно, знала. Перевела взгляд на облака за окном: лишь бы не смотреть на стол, на Гришу. Он сидел совсем как живой. Пусть и неподвижно.
– Но он и правда ничем особенным не болел. Насколько я знаю. Думаю, сейчас у него это из-за его… из-за его изобретения.
– Изобретения?
– Что-то похожее было у некоторых из мышей. То есть, он тогда говорил про «эффект сверхувеличения массы», это как-то связано с мозгом, или вроде того… я не могу сказать точно. На его голове и груди металлические пластины. Он поместил их себе вчера. Точнее, думаю, уже сегодня.
– Ясно. На это его изобретение есть патент?
– Что? – не поняла Лина.
– Патент есть?
– А… кажется, нет, точнее, думаю, что нет.
– Конструкторская документация?
– Что-то лежит на столе и… и на мониторе… что-то похожее на какие-то чертежи.
– Вы не являетесь наследником или законным представителем наследника его интеллектуальной собственности?
– Что, простите?.. – снова не поняла Лина, виновато улыбнулась.
– Значит, не являетесь. Что ж, тогда это его… ну, что он там «изобрел» и соответствующая конструкторская документация, если таковая, конечно, и в самом деле имеется, будет выставлена на аукцион, как и его материальная собственность.
– А с аукциона…
– Выручка пойдет частично напрямую на счет нашей организации, частично на погашение вашего счета. Противное было бы необходимо заверить у нотариуса, но если вы хотите доказать свое право владения через одну из судебных организаций…
– У меня нет таких денег. Да и я не знаю, что и делать с этими…
– Меня это не касается, – отрезала женщина и перелистнула бланк. Протянула его Лине, – Поставьте электронную подпись здесь, здесь… да, вот так. Хорошо. Счет вам придет на электронную почту в течение суток. Всего хорошего. Дата кремации будет вам прислана отдельно.
– Кремации?.. Нет, его не нужно кремировать. Он ведь… ну, хотя бы пару дней. Даже если уже ничего не исправить, оставьте его на пару дней, пожалуйста.
– Повторный вызов для вывоза трупа обойдется вам дороже, чем первый…
– Неважно.
– Как знаете, – пожала плечами женщина, как-то странно посмотрев на Лину. Со смесью сочувствия и раздражения.
– Спасибо, – сказала Лина, сама и не зная, за что благодарит.
Гришу было не узнать. И все-таки это был он – странный, окоченевший и все-таки с блаженным выражением на лице…
Когда их квартиру распотрошили, вынесли все, что было привязано к имени и счету Григория В., даже Бенджамина, когда захлопнулась входная дверь, Лина упала локтями на стол, прижалась лбом к холодной шее Гриши и тихо, давясь всхлипами, завыла.
Между ударами его пульса прошло около пяти минут.
Через год Гриша все-таки умер.
Для него прошло около двух часов двадцати шести минут.
Лина сама это посчитала: сопоставила свою и Гришину частоты пульса.
Был вечер пятницы, любимое время Лины, но с каждой неделей в зале это время становилось все тише, людей – все меньше. Она все так же улыбалась, принимала заказы, приносила на блестящем металлическом подносе пиво, коктейли, стейки и салат «Цезарь», но все чаще думала, что и в этом Гриша был прав: такие места умирают. Становятся маргинальными, «для извращенцев».
Иногда Лина думала, что она будет делать дальше, когда ресторан закроется, но никогда – всерьез. Что-то да будет. Как-то да будет.
А пока по голографическому, в четверть стены телевизору крутили какой-то футбольный матч, а она вбивала в «Заметки» на телефоне очередной заказ:
– Ну что ж, давайте я повторю, для проверки, – она лучезарно улыбнулась уже немолодому китайцу перед ней, тот улыбнулся ей. – Соевый ростбиф, белковый картофель фри и кружка светлого «Циндао». Все верно?
– Верно.
Лина еще раз улыбнулась и сунула телефон в карман форменного платья:
– Пиво будет в течение пяти минут, остальное по готовности. Думаю, это зайдет не более минут двадцати-пятнадцати, у нас сегодня не очень много гостей.
– Спасибо, Лина.
Она на секунду замерла: «Лина». Но быстро вспомнила, что у нее есть бейдж, и, конечно, он просто прочитал ее имя. Просто прочитал. Она кивнула и отошла к стойке у кухни.
Тем временем матч прервался, его сменила сначала старая, тысячу раз виденная Линой реклама какого-то спортивного инвентаря, – бармен достал холодную кружку из толстого стекла, поднес к крану, выдавил пенное, пахнувшее летом и хлебом пиво, – а затем нечто новенькое:
– Вы все еще доверяете срокам годности? – на безупречном русском спросил темнокожий мужчина на экране.
Лина повернула к нему голову – попалась на рекламную удочку, ведь срокам годности она, чего таить, доверяла.
– С тем, что мы хотим вам представить, любой срок годности станет чушью! Или, во всяком случае, станет невероятно долгим… Итак, это уже не фантастика, не мечта, это наша
