class="p">Я прочитал соглашение и без единого слова вернул его японцу. Он вторично подсунул мне бумагу и с вежливой улыбкой проговорил:
— Извольте подписать!
— Прямо сейчас?
— Да, милостивый государь. Сейчас же, немедленно!
— Но позвольте, на это я не могу согласиться! Начнем с того, что я должен прежде покончить с делами. Должен обеспечить семью, позаботиться об имуществе — если вообще соглашусь на ваше предложение.
— Не извольте беспокоиться о семье, — бросил японец, лукаво улыбаясь. — Семья будет при вас, так как поедет вместе с вами!
— Моя жена никуда не поедет! — сказал я твердо. — Мы об этом еще не говорили, но мне известно, что она не думает покидать Украину!
— С женой вы успеете наговориться: дорога длинная, ехать не день и не два. Поглядите, какой красивый автомобильчик повезет вас на восток!
Я выглянул в окно. Перед зданием стоял автомобиль, внешне напоминавший грузовик; дверца кузова была открыта, и я заметил, что внутри кузов был обставлен на манер спального купе.
— Мы сказали вашему служителю, что вы заказали грузовик для перевозки вещей с завода на хутор.
Я отошел от окна. Японец продолжал:
— Говорите, ваша жена не поедет? А я говорю, что поедет. Вот, читайте! — и вытащил из кармана записку, написанную рукой жены.
Она писала, что с радостью соглашается ехать и просит, чтобы и я не очень упрямился. Далее говорилось, что она уже в пути, а эту записку пишет, сидя в автомобиле.
Все это показалось мне крайне подозрительным. Дрожащий почерк подсказывал, что жена согласилась ехать без особой радости, да и стиль записки в целом был очень странным. Я достал из кармана трубку радиотелефона [22] и стал вызывать Галину. Звонил минут пять, но никто не отвечал.
Японец терпеливо стоял и ждал. Когда я наконец бросил трубку, он произнес:
— Вы думаете, милостивый государь, что нашего брата так легко поймать? От вашего хутора уже только пепел остался! Мы имели причины опасаться, что там могли находиться какие-либо ваши записи или приборы. Кто-нибудь из ваших друзей, получив их в свое распоряжение, мог продолжить ваш труд! А все ваши бумаги, хранящиеся здесь, мы также предадим огню.
— Что это?! Разбой! Как вы смеете? — закричал я. — Я сейчас вызову полицию!
Я нажал кнопку электрического звонка, и мой гость с улыбкой показал мне на стену. Провод был перерезан. Оба японца громко рассмеялись, а мой старый знакомец произнес:
— Не кричите так громко, сударь, не то люди могут подумать, что мы вас обижаем. Вы должны подписать это соглашение по доброй воле — не годится ведь начинать новую дружбу ссорой.
— Я не подпишу! Ни за что на свете!
— Подпишете, милостивый государь, — совершенно спокойно проговорил японец и посмотрел мне в глаза таким взглядом, что я весь похолодел. — Подпишете, даю вам руку на отсечение!
С этими словами он протянул ко мне свою худощавую, длинную руку. Я был так смущен, что невольно хотел пожать ему руку, однако пальцы японца сомкнулись чуть выше моей кисти, на запястье. Я машинально отдернул руку, мигом сообразив, какая опасность мне грозит. Своим невозмутимым и пронзительным взглядом противник пытался меня загипнотизировать, лишить сил — и тогда я пропал… Этого нельзя было допустить.
— Предлагаю, господа, обсудить все спокойно, — произнес я, стараясь и сам сохранить хладнокровный тон. — Садитесь, прошу вас.
Я сел и жестом предложил моим гостям сделать то же. Мой знакомый сел, а его товарищ неподвижно застыл у двери.
— А задумывались ли вы, господа, над тем, что случится, если я подпишу соглашение и поеду с вами, но там, на месте, откажу вам в своих услугах? Вам ведь не удастся меня принудить, потому что средневековые пытки здесь не годятся. Для успеха в моей работе трудиться необходимо с полной охотой. Я могу также обвести вас вокруг пальца, натворить какие-нибудь глупости, а потом заявить, что изобретение оказалось нежизнеспособным.
— Мы предусмотрели и это, милостивый государь. Вы верно говорите, что пытками не достичь результата, и такие методы мы не употребляем. Но никакие глупости вам не помогли бы: мы прекрасно сознаем ценность вашего изобретения и понимаем, в чем она заключается. Впрочем, я убежден, что мы обойдемся без насилия.
Японец проговорил это твердо и решительно и снова посмотрел на меня тем же пронзительным взглядом. Я понял, какое «добровольное» согласие имел он в виду: мне предстояло работать под гипнотическим воздействием моих нанимателей.
Еще минута — и он подчинил бы меня своей воле. Я отвернулся, сжал голову руками и задумался. Необходимо было что-то предпринять, пока не поздно, иначе мне не вырваться из лап японцев.
Я вспомнил, что в ящике стола лежит заряженный револьвер. До сих пор он был мне ни к чему, но сейчас воплощал надежду на спасение.
Я взял перо и подписал соглашение. Японец, торжествуя, спрятал документ и собрался встать. Тогда я попросил его минутку подождать, выдвинул ящик и начал перебирать бумаги. Долго не мог я найти револьвер; почудилось даже, что в ящике его нет. Кровь застыла у меня в жилах…
Наконец я сжал револьвер в руке и, продолжая другой рукой перебирать бумаги, молниеносно выхватил свое единственное оружие, направив дуло в грудь врага.
— Вон! Прочь! Оставьте меня в покое, не то умрете!
Не успел я произнести эти слова, как второй японец очутился возле меня, помахивая собственным револьвером у моего уха. Оба незваных гостя рассмеялись.
— Ха-ха-ха! Вы думали, мы этого не ожидали? Ха-ха-ха!
Все было без толку. Я швырнул револьвер на стол и обессиленно откинулся на спинку кресла. Товарищ моего «дипломата» стал складывать в стопку мои бумаги.
В этот миг у меня мелькнула еще одна мысль. Я встал и направился в соседнюю комнату. Японец преградил мне дорогу.
— Куда? — спросил он. — Нам пора. Собирайтесь!
— Хорошо, только позвольте мне взять несколько склянок с ценными растворами, необходимыми для работы. Без них и ехать не имеет смысла.
— Милостивый государь, у нас найдется все. Прошу вас поторопиться и не тратить слишком много времени на поиски. Кому-нибудь может показаться, что наш визит затянулся, и нам могут помешать.
— Раз уж вы доверяете мне такой важный правительственный пост, поверьте и в этом: вещества мне действительно нужны. Не бойтесь, я не отравлюсь. Я не теряю надежды рано или поздно освободиться. А огнестрельного оружия у меня при себе больше нет.
Японец пропустил меня, но все же зашел следом, подозревая, что я что-то задумал. Он пристально и недоверчиво следил за каждым моим движением. Я не мог ни присмотреться к склянкам, ни понюхать
