я вас предостерегал!
— Бейте румие! — воскликнул второй, и адурийцы собрались уже броситься с копьями на европейцев.
Но в этот миг из самолета раздался выстрел, заставивший туземцев остановиться. Обе стороны застыли в растерянности: европейцы были застигнуты врасплох неожиданным появлением гостей, адурийцы — напуганы выстрелом; со времен совместной обороны от кочевников они питали большое уважение к европейскому оружию.
— Лосняченко, — послышался с террасы голос Слушкевича, — я вытащил сюда пулемет. Скажите им, что буду стрелять, если они не провалятся к черту.
— Поганцы паршивые! — закричал на туземцев Лосняченко. — Прочь! Не приближайтесь, иначе умрете! Видите вон там, — он указал на пулемет, — адскую машину, которая стерла с лица земли толпы ваших врагов? Она и вас отправит на тот свет, уничтожит ваши мерзкие жилища, если вы осмелитесь причинить вред кому-нибудь из нас. Даже не думайте нападать! Горе падет на ваши головы!
— Зачем ты нас обманул? — отозвался один из адурийцев. — Для чего называл себя мусульманином и выдавал себя за калеку? Разве может так скакать человек, что годами лежал без движения? И когда это твой невольник, Ага, научился так красиво петь?
— О, безумный народ! — отвечал Лосняченко. — Мало вам доказательств, что мы вам друзья? Кто, как не мы, защищал вас от врагов и нагнал на них такой страх, что они никогда больше сюда не вернутся? Кто помог вам заново отстроить селение? Кто добыл для вас воду из скалы? Мы оставим эту воду вам, хоть вы того недостойны! Знайте же, что мы вскоре покинем ваш негостеприимный край. Скажите, как мне было подступиться к вам, питающим безумную, закоренелую ненависть к европейцам? Вы не оказали бы нам никакой помощи и стали бы преследовать нас, как врагов, пусть мы и не сделали вам никакого зла.
— Послушай, чужеземец, — сказал старейший член депутации, — ты нам грозишь адской машиной. Мы тебя и твоих поганых товарищей оставим в покое и не станем грозить вам ничем — только карой Аллаха! Идем!
И туземцы ушли, осыпая путешественников страшными проклятиями.
Это событие всех расстроило. Веселое настроение исчезло, как не было. Все жалели, что неосторожно позволили туземцам за собой подсмотреть; за песнями и плясками они даже не услышали сигнальных звонков — и винить могли только самих себя. Хорошо еще, что горстка адурийцев не осмелилась атаковать самолет. Однако не исключено, что туземцы устроят теперь засаду и попытаются поодиночке расправиться с участниками экспедиции. Наконец, они могут подговорить к нападению все население Тибести — а против такого нашествия экспедиции не выстоять.
Строить здесь настоящую крепость? Но их дни в пустыне уже сочтены. Остается только удвоить осторожность и в любую минуту быть готовыми к вылету.
Сеть сигнальных проводов раскинули еще шире, охватив и подножие плато. Затем стали монтировать крылья, рассудив, что самум вряд ли повторится в ближайшее время. Аэроплан переместили к краю плато, обеспечив место для разгона. Все было готово к отлету. Овец и коз, разумеется, придется бросить.
Несколько дней и ночей прошли без всякий происшествий. В ущелье по дороге к оазису не показывался ни один человек. Тем не менее, путешественники соблюдали меры предосторожности. На террасе самолета день и ночь стоял заряженный пулемет, и все участники экспедиции по очереди дежурили ночью у самолета.
Все научные работы, за исключением радионации, были прекращены. Роздвянский и его ассистенты знали, что время их пребывания в Сахаре на исходе, и работали круглые сутки: днем трудились на террасе у радионационных аппаратов, ночные часы посвящали вычислениям и работе в лаборатории. Остальные помогали с радионацией, занимались хозяйством или — скучали.
Ткаченко, также помогавший в последние дни Роздвянскому, как-то вспомнил, что недавно, во время последнего похода в лес к западу от плато, видел одно очень интересное деревце наподобие сенегальской акации. Он надрезал кору и очень хотел узнать, сколько сока выпустило за это время деревце и что это за сок. Молодой ботаник был уверен, что открыл новый вид гуммиарабика. Он успел принести из леса несколько кусков резины и изучить их, а теперь задумал набрать побольше камеди и выкопать одно деревце, чтобы увезти его на родину.
Роздвянский и Коростель в один голос заявили, что после ссоры с адурийцами в лес идти немыслимо. На одинокого путешественника могут напасть туземцы; с другой стороны, в случае срочного вылета подобрать его экспедиция не сможет.
За Ткаченко заступился Нестеренко. Он предложил полететь в лес на малом самолете и сам вызвался сесть за руль. Такая вылазка совершенно безопасна с точки зрения встречи с туземцами, доказывал он; а если «Орлу» придется улететь, малый самолет вылетит вдогонку.
Роздвянский принял этот план. Но при осмотре малого самолета выяснилось, что тот сломан — произошло это, видимо, во время нападения дикарей. Требовалось заделать пробоины, починить мотор и заново испытать самолет, а на это — учитывая, что экспедиция не располагала хорошей мастерской — ушло бы несколько дней, не говоря уж о том, что все механические средства были брошены на радионацию. Словом, план Нестеренко осуществить было невозможно.
— Тогда я пойду пешком, — решительно заявил Ткаченко.
— Нельзя. Бросьте эту мысль, — уговаривал его Роздвянский. — Ваша прогулка закончится смертью. На то, что вы задумали, одного дня мало. Вы всегда летали в тот лес, а теперь хотите идти пешком… Это же очень далеко!
— Подумаешь, один день без воды, — ответил Ткаченко, — ничего не значит. Я и так очень редко пью воду. Возьму немного еды, и достаточно.
— А как вы собираетесь донести сюда деревце? — спросил Коростель. — Не забывайте, что ваша акация не такая уж маленькая, а дорога дальняя. Оставьте это. Кто знает: может, когда-нибудь вам еще представится возможность побывать в Сахаре, тогда и продолжите ваши исследования.
— Но мне жаль бросать это деревце, — грустно сказал Ткаченко. — Я так радовался открытию, а теперь оно пропадет зря…
Он чуть не плакал. Роздвянский ласково уговаривал его, но Ткаченко был безутешен, нахмурился и ни словом не отвечал. Коростель понял, что уговоры не помогут, и решительно запретил молодому ученому отходить от самолета, добавив, что пообещал его матери присматривать за ним.
Два дня спустя Ткаченко выпала очередь дежурить в предутренние часы. Он подождал, пока его предшественник не уснет, а когда убедился, что в самолете стало тихо, схватил приготовленную с вечера сумку с провизией и на цыпочках выбрался из самолета. Осторожно перешагивая через сигнальные провода, двинулся на запад, к заветному лесу, находившемуся в глубокой балке. По дороге предстояло пересечь два невысоких горных отрога, каменное нагорье и широкую каменистую равнину. Ткаченко казалось, что он хорошо знает дорогу
