Трудно, очень трудно быть женой посланника. Ни днем ни ночью я с нее глаз не спускала. К счастью, муж вскоре купил вот эту девку. — Старуха повернулась и ткнула пальцем в следующий труп. — Она ко мне сравнительно неплохо относилась, даже заключила со мной союз против той стервы. Но женщины все одинаковы, без мужчин жить не могут. Когда посланник спал с новой наложницей, та стерва всю ночь ревела, а я тут как тут: «Ты хотела быть законной женой? — спрашиваю. — Жить с господином неразлучно? Посмотри на меня! Настоящая жена не пытается захватить мужа целиком, тем более посланника: это тебе не мелкий лавочник, который всю жизнь довольствуется одной женщиной!»
Мадам снова схватила голову своей соперницы, несколько раз брякнула ею о землю и взглянула на меня. Я в страхе попятился.
— Когда муж был жив, мне даже передохнуть было некогда: одну девку надо бить, другую ругать, третьей остерегаться. Они растранжирили все деньги посланника, высосали из него все силы, а сына ни одного не оставили. Рожать-то рожали, но никто из детей не выжил. Как родится у одной мальчишка, так семеро остальных днем и ночью мечтают его извести, чтобы товарка не завоевала особую любовь хозяина, не стала его главной наложницей. Я-то им не завидовала и не мешала: пусть губят собственных детей, это их дело. Я законная жена, у меня свое положение.
После смерти посланника эти восемь мерзавок достались мне — вместо денег и сыновей! Но позволить им убежать или выйти замуж я не могла. Я с утра до вечера до хрипоты урезонивала их, учила величайшим премудростям жизни. Ты думаешь, они что-нибудь поняли? Вряд ли! Однако я не унывала и продолжала свой благородный труд. На что я надеялась? А ни на что, разве только на то, что мои высокие душевные качества, моя добродетель станут известны Его Величеству и он пожалует мне пенсию, а также большую доску с надписью «Верная и стойкая жена». Но… ты слышал, как я сейчас плакала, слышал?
Я кивнул головой.
— А почему я плакала? Ты думаешь, из-за этих дохлых оборотней? Еще чего! Я оплакивала свою судьбу, судьбу вдовы посланника, которая не ест дурманных листьев и у которой только что обвалился дом. Все, что я создавала, рухнуло! Если Его Величество примет меня и, сидя на своем драгоценном троне, спросит: «Госпожа посланница, в чем твои заслуги?» — что я смогу ответить ему? Я пролепечу, что стерегла восьмерых наложниц умершего мужа, не дала им пасть или убежать. «А где они?» — спросит Его Величество, и тут мне придется сказать, что они умерли. «Где же доказательства твоего подвига?» — снова спросит Его Величество.
Посланница уронила голову на грудь. Я хотел подойти, но боялся, что она примется за меня. Внезапно старуха вскинула голову:
— Вдова посланника, ездившая за границу, не едящая дурманных листьев!.. Пенсия!.. Большая доска!..
Глаза ее остекленели, голова поникла, и она медленно опустилась между двумя мертвыми кошками.
Я был подавлен жалобой посланницы, потому что в ее рассказе мне открылась женская доля в Кошачьем государстве за многие столетия. Моя рука перелистала самые мрачные страницы истории, и я не мог больше читать.
Напрасно я не пошел в иностранный квартал, теперь я снова бездомен. Куда же идти? Люди-кошки, помогавшие мне откапывать засыпанных, стояли вокруг, ожидая денег. Правда, они растащили посольскую резиденцию, но ведь это не должно лишить их обещанного вознаграждения. Запустив руку в карман, я достал пятнадцать национальных престижей и швырнул на землю: пусть сами делят. Страшно болела голова — наверное, я заболеваю. Хозяев моих не воскресить, старуха лежала в крови, а глаза ее были широко раскрыты, как будто она и после смерти следила за наложницами мужа. У меня не хватало сил похоронить их, соседям было все равно — в общем, я задыхался от омерзения и отчаяния.
Но не сидеть же здесь, пока трупы не сгниют! Я с трудом поднялся и заковылял, изрядно подорвав веру жителей в силу иностранцев. Улица опять была полна народа. Несколько молодых людей-кошек писали мелом на стенах. Стены уже почти просохли, и едва подул ветерок, как надписи стали ярче: «Движение за чистоту», «Все помыто»… Несмотря на головную боль, я не мог удержаться от хохота. Ловко они работают: после того как дождь вымыл город, наведение чистоты не потребует ни малейших усилий! Даже в вонючей канаве вода стала прозрачной. Движение за чистоту! Ха-ха-ха! Может, я свихнулся? Мне очень хотелось вытащить пистолет и пристрелить тех, кто писал лозунги.
Тут я вспомнил шутку Маленького Скорпиона насчет культурных учреждений и свернул в сторону — не для того, чтобы посмотреть на них, а просто чтобы найти укромный уголок. Мне всегда казалось, что дома на улице должны стоять лицом друг к другу, но тут они стояли спинами. Этот странный порядок градостроительства давно удивлял меня, а сейчас даже заставил забыть про головную боль, хотя я понимал, что он вполне естествен для людей-кошек, которые не очень любят свежий воздух и солнечный свет. Между домами никакого зазора — в общем, это не улица, а фабрика эпидемий. Голова опять разболелась, и я снова затосковал, потому что болезнь на чужбине могла лишить меня всякой возможности вернуться в Китай.
Найдя первое попавшееся место в тени, я лег и тотчас потерял сознание.
Очнулся я уже в комнате, причем очень чистой. Это показалось мне настолько невероятным, что я потрогал свой лоб, вообразив, будто от высокой температуры у меня начались галлюцинации. Но лоб был не очень горячим. Я еще больше удивился и решил опять заснуть, потому что чувствовал себя слабым. Послышались мягкие шаги, я приоткрыл глаза — а, это Дурман, которая почище дурманных листьев! Она подошла и тоже потрогала мой лоб, потом тихо сказала:
— Ему уже лучше.
Совсем открыть глаза я не решался, так как не мог понять, зачем я нужен этой девушке. Но тут вошел Маленький Скорпион, и я успокоился.
— Ну, как он? — спросил мой приятель.
Не дожидаясь, пока Дурман ответит, я открыл глаза.
— A-а, тебе лучше? — обрадовался Маленький Скорпион.
Я сел и постарался тотчас удовлетворить свое любопытство:
— Это твоя комната?
— Наша с ней, — Маленький Скорпион показал на Дурман. — Я с самого начала хотел поселить тебя здесь, но боялся, что отец разозлится. Он ведь считает тебя своей собственностью и не позволяет мне с тобой дружить. Говорит, что у меня и так много иностранных замашек.
— Спасибо вам, — промолвил я, оглядывая комнату.
— Ты, наверное, удивляешься, почему здесь чисто? Это и есть иностранные замашки, о которых говорит мой отец.
Маленький Скорпион и Дурман рассмеялись, а я подумал, что юноша действительно похож на иностранца. Даже его словарь раза в два богаче, чем у отца; по-видимому, многие слова Маленький Скорпион заимствовал из других кошачьих языков.
— Это ваш собственный дом? — спросил я.
— Нет, одно из культурных учреждений; мы просто заняли его. Высокопоставленные люди могут захватывать учреждения. Не уверен, что этот обычай хорош, но мы по крайней мере содержим комнату в чистоте, иначе от культуры и следа бы не осталось. В общем, приспосабливаемся, как ты однажды сказал. Дурман, дай ему еще листьев!
— Я уже ел их?!
— Если б мы не напоили тебя соком дурманных листьев, ты бы никогда не очнулся! Здесь это универсальное средство. Если уж и оно не помогает — значит, пропал человек. У дурманных листьев есть только один изъян: больных лечат, а страну калечат! — сказал Маленький Скорпион со своей скептической усмешкой.
Я выпил еще немного сока и действительно приободрился. Но делать ничего не хотелось. Жители Блестящего государства и другие иностранцы проявляют большую мудрость, поселяясь отдельно. С кошачьей цивилизацией шутки плохи: стоит приблизиться к ней, как она обволакивает тебя, словно масло, или затягивает, будто водоворот, из которого никогда не выбраться. Лучше не приезжать в Кошачье государство, но, если приехал, неминуемо превратишься в кошку. Вот я не хотел есть дурманных листьев, а каков результат? Все равно ем! Альтернатива абсолютно жесткая: либо ты не здесь и не ешь, либо здесь и ешь. Если бы эта цивилизация охватила весь Марс — а многие жители Кошачьего государства наверняка лелеют такую мечту, — то марсиане вскоре бы вымерли: от грязи, болезней, беспорядка, глупости, темноты. Конечно, в кошачьей цивилизации есть и светлые стороны, но они не способны преодолеть мрак. Мне хотелось думать, что в один прекрасный день этот мрак сгинет под лучами истинного света или будет вытравлен каким-нибудь ядом вроде тех, которыми истребляют микробов. Однако сами люди-кошки об этом не задумываются. Маленький Скорпион, может быть, и задумался, но теперь считает, что шахматная партия проиграна, беспечно смешивает фигуры и смеется над собственным поражением. А остальные люди-кошки просто спят.
