— Всем, — нестройно отвечает отряд.
— Какая перед вами на сегодня стоит задача? — останавливает бригадир свой взор на Злом.
— Очистить Девичью гору от мусора! — чётко отвечает Злой.
— А ещё? — спрашивает Кожумяка, переведя глаза на Муромского.
— Изгнать с горы всех тёмных, — бодро отвечает Илья. — А также тех, кому претит здоровый образ жизни!
— Именно! — кивает Кожумяка. — Чтобы на нашей горе было так же чисто, как у вас и у меня на голове, — потирает он ладонью свою бритую голову, — чтобы Девичья гора стала зоной, свободной от дурмана.
Кожумяка собирает пальцы в кулак и, приветственно подняв его вверх, заканчивает своё напутствие привычной речёвкой:
— Трезвости?
— Да! — хором отзываются бритоголовые парни.
— Дурману?
— Нет!
— Наркоте?
— Крест! — все парни вздымают вверх свои правые кулаки, на которых чернеет косой крест, как знак отказа от дурмана.
— Бухлу?
— Крест!!
— Табаку?
— Крест!!!
— Жизни — жизнь!
— Смерти — смерть! — глухо отзываются парни и перекрещивают перед собой сжатые в кулаки руки. Со стороны их лысые головы выглядят, как черепа перед скрещёнными костями.
— Не дадим этой трёхглавой гадине одолеть нас! — продолжает напутствие Кожумяка. — Ещё недавно Девичья гора была единственным местом, где её не было. Но теперь Змий дурмана добрался уже и сюда. Очистим гору от него!
— Очистим! — дружно отзываются чистильщики.
— А затем спалим Змия в Майском костре. Но, прежде, — добавляет Кожумяка, — необходимо найти одну девушку. То ли она пропала, непонятно, то ли её похитили. Зовут её Зоя, ей 15 лет, одета она в белое платье. Поэтому задача такая: прочесать всю гору и найти девушку. Ты, Илюша, давай дуй сейчас вперёд, объедь все боковые дорожки. Я поеду по главной.
Муромский встаёт на педали и тут же отъезжает. Кожемякин продолжает:
— А вы чуть повыше рассредоточьтесь вдоль всей дороги. И пойдёте цепью. Гой еси, добры молодцы! В путь!
Взмахом сжатого кулака указав путь, бригадир садится в машину, его помощники в комбинезонах запрыгивают на свои подножки, и оранжевый мусоровоз, взревев мотором, трогается с места. Следом за машиной двумя стройными рядами идут добрые молодцы — чистильщики Горы.
Где-то вдали едва слышно отзывается кукушка. Эмма прислушивается: протяжное «ку-ку» раздаётся всего лишь дважды.
— А это что значит? Что мне два года осталось жить? — задумывается Эмма. — Или два дня? А может быть, два часа? — улыбается она.
— Это значит, что где-то сейчас на гору зашли две ведьмы. Или две язычницы. Кукушка — это птица языческой богини Живы.
Эмма замечает впереди серую ворону, сидящую на нижней ветке граба.
— А ворона тогда кто?
— Это вестница богини смерти…Мары, — улыбается Мария.
— Так вот, что означает твоё имя?
— Да, — вздыхает Мара-Мария.
Ворона не издаёт ни звука, лишь трёт головой своей о ветку.
— Кыш! Кыш! — прогоняет её руками Эмма.
Ворона не двигается с места, лишь широко взмахивает крыльями.
— Это она так приветствует тебя, — стебётся Мара, — идущую на смерть…
Эмма недовольно поводит головой.
— Да, ладно.
— А может, и меня тоже, — добавляет Мара и усмехается своей коронной готической усмешкой, выдыхая беззвучное «ха-ха».
Вдруг, откуда ни возьмись, на проторенной Прямой дороге появляются две собаки. Осмотревшись, они тут же устремляются к девушкам: каждая — по своей колее. Обе чёрные, короткошёрстные и похожие друг на друга, как две капли воды. Видимо, из одного выводка. Приблизившись, псы начинают, рыча, скалить зубы.
Эмма цепенеет от ужаса: мороз пробегает по коже и впивается в неё ледяными иглами. Озлобленные собаки, явно, бродячие, без хозяина, и никого вокруг, кто бы мог девушкам помочь. Ни камня, ни палки под ногами, — один песок! А до ближайшего дерева метров сорок. Странно, что собаки совершенно не гавкали, а только скалили зубы, показывая клыки и всё ближе и ближе подбираясь к ним.
— Мамочки! Что делать? — отступает она на шаг. — Бежим?
— Ни в коем случае! — сохраняет спокойствие Мара. — Стой на месте.
Она наклоняется и хватает в ладони песок. Одна из собак наглеет уже настолько, что неожиданно хватает Эмму за джинсы.
— Пшла вон, гадина! — гневно кричит Мара и бросает в глаза собаке первую пригоршню песка..
Собака, взвизгнув, отскакивает, но в это время другая, изловчившись, впивается вдруг зубами в шнуровку высокого ботинка Мары. Мария швыряет в глаза этому псу вторую пригоршню песка и, отогнав его, сама переходит в наступление.
Пылая гневом, в злобной ярости она крутит сумку у себя над головой и припечатывает собак такими выражениями, что у тех даже уши отворачиваются на сторону.
Напуганные неожиданным отпором, чёрные собаки отступают, но Мару-Марию уже не остановить. Грозя растопыренными пальцами, она наступает на них, словно фурия, и гонит прочь.
— Задушу руками! Горло перегрызу!
Отбежав на безопасное расстояние, обе чёрные псины прекращают рычать, а затем и вовсе убегают по дороге дальше, как ни в чём не бывало.
Эмма задирает штанину: крови на ноге нет, лишь небольшое покраснение от укуса.
— Больно? — с участием спрашивает Мара.
— Немного, — кривится Эмма. — А тебе как?
— Да мои ботинки никакими зубами не прокусишь! Но всё равно неприятно. Чем-то мы им, видно, сегодня не понравились, — замечает она, — раньше они меня почему-то никогда не трогали.
— Да, собаки здесь не просто собаки, — иронизирует Эмма, очень похоже копируя готессу.
Мара делает вид, что не замечает иронии.
— Это внизу собаки как собаки, а здесь в них вселяется какая-то нечисть. Здесь за всякой тварью… кто-то стоит.
— Значит, это — оборотни? — потирает укушенное место Эмма.
— Это — Церберы.
— Кто?
— Церберы. Сторожевые псы.
— Блин, как они меня напугали!
— Почему-то они не захотели пускать тебя на гору. Вернее, это гора не захотела принять тебя.
— Ты так считаешь?
— Может, вернёшься? — слегка улыбается Мара.
Эмма вздыхает: она бы не прочь. После такого стресса ей опять страшно хочется курить.
— Даже не знаю, — раздумывает Эмма, опуская штанину.
— Ещё не поздно, — напоминает Мара, пряча снисходительную усмешку.
Эмма достаёт из пачки сигарету, щёлкает зажигалкой и закуривает.
— Но ведь тебя собаки тоже не захотели туда пропускать.
