Оценив ее состояние, мужчина, кстати весьма резво для калеки, каковым он сам себя обозвал, преодолел разделяющее их расстояние и присел, устроившись рядом с нею на подоконнике. Катенька с ужасом отметила, что это была не просчитанная игра в панибратство, психологический прием, призванный сократить дистанцию, то есть влезть в душу, чего она ненавидела больше всего. Напротив, поведение этого человека выглядело естественным, не наигранным и уж, что совсем точно, ни в коем случае не являлось продуманным заранее шагом. Катеньку пугало это новое, точнее, казалось, тысячу лет назад забытое ощущение общения с равным, лишенное менторских ноток или профессиональной ласки в голосе. Ворчливый тон незнакомца царапал душу словно когтями, с кровью сдирая зачерствелую корку возведенной вокруг последнего живого уголка защиту. Девушка под его взглядом чувствовала себя так, словно вдруг очутилась совсем голой в центре людной площади. При этом взгляд мужчины ни в коем случае не напоминал раздевающие взгляды санитаров, буквально вылущивавших ее из корявых пижамных курточки и штанишек. Злясь на себя за эту слабость, Катенька, вновь укрываясь за привычной грубостью, резко произнесла:
— Ошибаетесь. Я, как оказалось, убийца. Тем более психованная, — посмотрев в глаза мужчине, добавила нарочито нейтрально. — А вдруг у меня что-то острое есть? Вот как сейчас прыгну…
— Валяй, — посмеявшись в голос, сказал незнакомец, — потом ведь сама от любопытства сдохнешь, гадая, зачем этот старый хрыч приперся.
— И ничего не сдохну, — упрямо заявила Катенька.
— Сдохнешь, сдохнешь. Ты ведь, насколько я знаю, любознательная как младенец, открывающий мир.
— Откуда знаете?
— А вот это уже другой разговор, — он явно дразнил ее. — Так что, будем говорить, или продолжим кусаться?
Катенька вновь ощутила себя несущейся с горы, и с ужасом поняла, что этим движением она не в состоянии управлять. Было приятно внимание взрослого человека, приятен разговор на равных, но именно поэтому сидящий перед нею мужчина показался более страшным и жестоким, чем все те люди, которые окружали ее все время нахождения в СИзо и в больнице. Даже санитары с их платонической похотью были привычнее и ближе. Этот странный посетитель смог влезть в душу, расшевелить ее всего несколькими фразами, добившись того, что не удавалось следователям и профессиональному психотерапевту лечебницы. Все бы ничего, но вопиющая несправедливость заключалась в том, что он уйдет, а санитары и все прочее останутся.
Из последних сил пытаясь вернуть душевное равновесие, привычно закуклиться и отстраниться от внешних раздражителей, девушка все более грубо говорила с посетителем. Она решила быстрее выпроводить незнакомца, насколько это в ее силах, так как была научена жизнью простой истине: чудес не бывает.
— Что нужно? — неприветливо буркнула она, огромными усилиями вернув, наконец, видимость былого равновесия.
— Честно, или по взрослому? — спокойно спросил мужчина, в который уже раз проигнорировав ее явно неприветливый тон, — кстати меня Владимир Святославович зовут.
— Мне все равно, — убеждая самое себя, быстро ответила девушка.
— Хорошо. Итак?..
— Ну… Давайте честно, раз уж обещались… — неуверенно произнесла Катенька.
— Тогда мне нужна твоя помощь.
— Ха!.. В чем? — сказала Катенька удивленно, обведя рукой палату. — Чем я могу вам помочь? Я в дурдоме, если вы заметили.
— Это, как раз, вопрос поправимый.
Владимир Святославович указал тростью на кровать, на которой Катенька с удивлением обнаружила папку тисненой кожи, которую, по всей видимости, мужчина мимоходом бросил туда, проходя к подоконнику.
— В этой папке документы, подтверждающие твою невиновность в покушении на убийство сотрудника, и приговор суда высшей инстанции, утверждающий этот факт. Там же необходимые документы, определяющие твою вменяемость и отменяющие, как не соответствующее действительности, заключение прежней судебно-медицинской экспертизы. Так что ты здесь ненадолго.
Сказанное было чудом. Тем самым чудом, которых, как убедила Катеньку жизнь, не бывает. Чудом настолько нереальным, что она отказывалась в него верить, ибо в случае, если это был лишь жестокий розыгрыш, она могла его не перенести. Подавив всплеск радости, грозившей затопить ее полностью, Катенька, приложив максимум усилий к тому, что бы ее голос не дрожал, сказала:
— Но, если я откажусь помочь, то документы так и останутся в папке? Ведь не бывает, что бы не было «но»?
— Нет, в любом случае они твои, — спокойно сказал Владимир Святославович.
Услышав ответ, она почувствовала не радость, не облегчение даже, напротив, именно сейчас ей стало действительно страшно. Она вдруг с удивлением поняла, что хочет жить как все нормальные люди, со своими радостями и горестями, победами и поражениями, что может и должна вернуться в эту жизнь полноправным участником. Сейчас даже детский дом казался ей раем по сравнению с кошмаром, вцепившимся в нее мертвой хваткой. Теперь между нею и этой жизнью был один шаг, расстояние до лежащей на кровати папки. Тем страшнее было сделать этот шаг. Слишком велики были ставки.
— На шею со слезами благодарности кидаться не обязательно? — язвительно буркнула девушка, из последних сил стараясь остаться на месте и не броситься к кровати, что бы посмотреть, что же там действительно в этой злополучной папке.
— А ты злая, Котенок.
Последняя плотина рухнула, эмоции, так долго ею подавляемые, рванулись вовне с неудержимой силой и Катенька, не в силах больше сдерживать их, закричала, соскочив с подоконника:
— Не называйте меня так. Так только мама и папа называли, а вы… Вы не имеете права такого… Пожалуйста!..
Задыхаясь от переполнявших эмоций, забыв даже о папке, она бросилась вон из палаты, неизвестно куда, лишь бы подальше от этого человека, вернувшего ей, казалось, всю боль этого мира.
С неожиданным для Катеньки проворством, Владимир Святославович вдруг схватил ее за руку и вернул назад. Она рванулась, но, поняв тщетность усилий, замерла, покорившись ощущению силы и уверенности, исходящему от этого странного человека. Обняв за плечи, он просто удерживал Катеньку на месте. Она и не рвалась вновь убегать, вдруг покорившись мягкому давлению этого странного визитера. Наконец Владимир Святославович аккуратно приподнял ее голову, слегка надавив пальцем на подбородок. К его удивлению она не плакала, как ему на минуту показалось. Видимо разучилась. Встретив ясный взгляд, наполненный беснующимися эмоциями, он с откровенной нежностью запустил пятерню в ее пышные волосы, вынуждая смотреть в глаза.
Борясь с его взглядом, Катенька уже чувствовала, что проигрывает, что что-то ушло из ее жизни, или, затаясь, оставило на время, но при этом, пришло что-то новое или хорошо забытое старое вернулось, заняв положенное место. Губы скривились в последней попытке справиться с волнением, но дрожащий подбородок сводил на нет все ее усилия.
— Мы дружили с твоим отцом. И работали вместе. Я могу тебе много рассказать о нем того, что ты не знаешь пока, того, что тебе не дано было знать в силу определенных причин. Если, конечно, ты захочешь.
Девушка опустила веки, стыдясь слез, но они предательски брызнули из-под смеженных ресниц. Она пропустила момент, когда со лба рука этого странного человека переместилась на затылок. Как-то так само собой вышло, что она по детски уткнулась носом ему в грудь, и накопившаяся за последнее время горечь прорвалась вовне уже не сдерживаемыми слезами как рукотворное море сквозь ветхую плотину.
Владимир Святославович поразился тому, что она даже разрыдавшись, вела себя взросло не по возрасту. Катеньке хватило нескольких минут, что бы обуздать рвущиеся наружу чувства. «Никаких тебе соплей и всхлипываний. Кремешок», — с удивлением подумал он, вновь поднимая ей подбородок.
Однако сейчас девушка не поддалась его мягкому нажиму и, опустив голову, отстранилась. Он не стал удерживать, поняв причину.
— Простите… смущенно сказала Катенька и принялась приводить себя в порядок.
