Умывшись и причесавшись, она, демонстративно игнорируя папку, повернулась к Владимиру Святославовичу и, прислонившись спиной к стене, сказала.
— Если это ложь, то, поверьте, очень жестокая. Я вам поверила, как давно не верила никому. Уже почти год не верила… Я про отца… Что вы его знали…
— Не ложь, — заверил он девчонку, вновь оценив ее рассудительность и силу воли.
— Вы говорили, что я могу помочь.
— Это так. Мне интересна история с майором Берестовым.
— ???
— Это тот офицер, в которого стреляли.
— Я уже рассказала все, что помню. Поэтому меня сюда и запрятали. Ведь все мною сказанное они, — кивок в сторону окна, — восприняли как бред. Боюсь ничего нового…
— Поверь, у нас имеются иные способы помочь тебе вспомнить. Все зависит от желания заниматься расследованием всерьез и наличия технических возможностей.
— Что вы имеете в виду, говоря об иных способах помочь вспомнить? — с сомнением в голосе спросила Катенька.
— Судя по всему, с тобой поработал сильный гипнотизер. Под его воздействием ты, по идее, должна была слепо выполнить порученное тебе дело. Но, видимо, те люди не рассчитали силы воздействия, не предполагая сколь-нибудь значимого сопротивления от девчонки — подростка. Плюс Берестов, как оказалось, сам имеет сильный биоэнергетический потенциал. Он сумел окончательно нейтрализовать последствия внушения.
— Почему же я ничего не помню?
— Это блок, к установке которого прибегают в подобных случаях. Исполнив волю заказчиков, ты отключилась бы, а, придя в себя, не помнила бы ничего. Это предосторожность, что бы не позволить следствию получить от тебя необходимую информацию.
— То есть команду я пересилила, а вот блок сработал?
— Да. Поэтому, если тебя вновь загипнотизировать, ты, вероятно, вспомнишь все, что было на самом деле. Этот способ описан во многих трудах ученых, но наши спецслужбы, к сожалению, насквозь материалистичны… Ну ладно об этом. У нас будет еще много времени говорить о делах. Ты вот что, ты знаешь, где комната для свиданий?
— А, эта?.. — махнув рукой в сторону двери, Катенька неопределенно пожала плечами. — Знаю, а что?
— Там тебе приготовлена нормальная человеческая одежда. Не ехать же тебе в этой ужасной хламиде.
— А мы можем уехать прямо сейчас? — с надеждой в голосе спросила девушка.
Она все еще не верила до конца, что ненавистная ей больница уже в прошлом, хоть понимала, что вопрос о ее пребывании в ней практически решен. Однако, не теша себя излишними надеждами, предполагала необходимость различных документальных проволочек и согласований.
— В принципе да. Вот только главврач переживает, как же ты без ужина уедешь. На тебя сегодня расход составлен.
Поняв, что Владимир Святославович шутит, Катенька неуверенно, словно вспоминая, как это делается, улыбнулась и сказала:
— Я отсюда, Владимир Святославович… — впервые назвав гостя по имени отчеству как равная равного, она замолчала на мгновение, смакуя обращение, пробуя его на вкус… — не евши, не пивши, даже голышом уйду, лишь бы можно было.
— Черт, хочу это видеть! — засмеялся Владимир Святославович. — Ладно, иди, да поедем уже.
Покраснев, но, ничуть не обидевшись на шутку, Катенька тенью выскользнула из палаты и, едва не бегом, кинулась к комнате свиданий. Войдя в дверь, она увидела, что на стуле, аккуратно сложенный, лежит брючный костюм. Его, незадолго до смерти, подарил отец.
Катенька, пытаясь выровнять внезапно сбившееся дыхание, медленно стянула через голову куртку пижамы и, отбросив ее на кровать, взяла в руки блузку. Этого костюма она не видела с тех пор, как сдала при поступлении в детский дом. Сожалея об этой утрате, она была уверена, что казенная одежда ее удел навсегда, но сейчас, вновь держа вещь, к которой прикасались руки отца и матери, поняла вдруг, что сегодня она решительно не в силах совладать с потоком эмоций, нахлынувших на нее с приходом Владимира Святославовича. Вязкий ком вновь подкатил к горлу. Катенька молча, безуспешно пытаясь сдержать слезы, опустилась на кровать, но, не совладав с собой, упала совсем, уткнувшись лицом в подушку.
Неизвестно, сколько времени прошло, пока чья-то рука мягко легла на плечо. Как ни странно, это прикосновение успокоило ее.
Все реже всхлипывая, Катенька села на кровати, спиной к входу и, вспомнив, что на ней нет пижамы, обхватила себя руками. Не оборачиваясь, попросила:
— Выйдите, пожалуйста. Мне надо одеться.
— Хорошо, — ответил молодой женский голос. — Только не реви больше.
Удивленная, Катенька обернулась и увидела, что рядом с нею на кровати сидит молодая женщина, не внешностью, но выбором стиля одежды, иными неуловимыми нюансами, похожая на мать. Да, они были совершенно разные внешне и по возрасту, но что-то роднило их, возможно прическа, или строгий деловой костюм, подобный костюмам, любимым матерью при жизни, как и цвет надетых на женщине пиджака и облегающей, почти до колен, юбки. Хотя, скорее всего, взгляд, внимательный и цепкий, но и добрый одновременно.
— Вы кто.
— Я помогу тебе освоиться у нас. Научу тому, что тебе необходимо знать для начала…
— Как вас зовут? И у кого это «у вас»?
— Меня не зовут. Я сама прихожу, — улыбнувшись, ответила незнакомка.
Увидев, что Катенька не удовлетворена и даже обижена ее ответом, женщина более мягким тоном сказала.
— Успокойся. Все я тебе расскажу. У нас много времени впереди, если, конечно, ты не захочешь назад в детдом… И вообще, ты будешь собираться? Или тебе здесь понравилось?
— Собираться? — искренне удивилась девушка.
Вскочив с кровати, она быстро оделась и, вслед за незнакомкой, вышла в коридор. Уже на пороге женщина чуть придержала ее и, посмотрев в глаза, сказала:
— Меня зовут Юлия. Тебе будет лучше пожить пока у меня. Ты не против?
— Конечно не против. Я очень не хочу в детдом. Честно!
Глава 2
Подмосковный лес скрывал от посторонних глаз такой же старинный как и взорванный, только каменный, особняк, напоминавший Стасу замок с привидениями из детских сказок.
Сейчас самое главное привидение было в скверном расположении духа, и это его состояние длилось с краткими перерывами уже несколько месяцев. Приступы меланхолии сменялись вспышками бестолковой, по мнению искушенных подчиненных, суетой, чтобы затем вновь плавно перейти в запой с последующей депрессией.
Поднявшись на второй этаж, Стас Горяев застал Дурова в самом мрачном настроении, какое он мог себе представить. Казалось, ничто не изменилось с момента поспешного бегства из периферийного города, по их сводкам проходящего как «Туров», несмотря на то, что заштатный областной центр преподнес им массу неприятностей. Дуров восседал в удобном кресле возле камина. Рядом на миниатюрном столике, выполненном в японском стиле, красовалась бутыль его излюбленного коньяку и две рюмки. Стас мимоходом обратил внимание на то, что старый разведчик изменил своему принципу «во всем и всегда» и позволил себе недопустимый ранее «моветон», а именно хлестать марочный коньяк из водочных рюмок.
Генерал не заметил вошедшего помощника, продолжая наблюдать коньяк на просвет на фоне бившегося в камине живого огня. Недоумевая о причине вызова, Стас, нарочито неуклюжим громким стуком двери обратил внимание шефа на свой приход. Предчувствия рисовали самые мрачные перспективы, начиная от столь же срочного, сколь и бесперспективного, непродуманного задания, до обвинения в некомпетентности и возложения вины за провал с последующим перемещением под полюбившиеся Дурову сосны.
Наконец Сергей Дмитриевич соизволил заметить присутствие подчиненного в кабинете и вялым жестом указал на кресло напротив. Не глядя, генерал плеснул в рюмку коньяк и придвинул Стасу.
— Сосну вкопали? — ни с того, ни с сего спросил он, совсем сбив с мысли подчиненного.
— Какую? — немедленно отреагировал ошеломленный Стас, через мгновение мысленно обозвав себя тупицей, вспомнив, что Дуров отдал распоряжение вкопать под окном кабинета сосну, подобную росшей во дворе взорванного туровского особняка. — Да, Сергей Дмитриевич, еще вчера.
