— Сраные пилоты нас подставили, — сказал я, кое-как поднимаясь на ноги, — наши горные парашюты не предназначены для прыжков с большой высоты.
— А может они специально? — тоскливо спросил Хат. — А то гоняем их по всему свету...
— Когда выберемся, я натравлю на этого долбаного пилота своего Изюма. К тому времени мой верблюдик устанет от сексуального воздержания и...
— Какой же ты коварный человек, — услышал я голос Анату.
— Ты где, мое сокровище? — поинтересовался я.
— Если ты поднимешь свою голову, то сможешь меня увидеть.
Задрав башку, я посмотрел на небо. На фоне алых облаков черным треугольником был виден парашют Анату. И, несмотря на то, что моя богиня нелепо болталась на парашютных стропах, я невольно залюбовался ею.
— Как ты там? — спросил я.
— Вачёвский, это просто великолепно! Я готова выпрыгивать из ваших транспортных средств каждый день!
— Договорились. Когда ты мне надоешь, я повезу тебя кататься на своем «линкольне» и ты сможешь выпрыгивать из него сколько душе угодно, но учти — меньше ста миль в час я на нём не езжу.
— Значит, ты хочешь, чтобы я разбилась?
— Возможно, со временем мне этого и захочется, но сейчас я хочу, чтобы ты приземлилась побыстрее.
В ожидании пока Анату спустится вниз, я стал озираться в поисках Оултера и вскоре увидел его медленно хромающего в моем направлении. Когда Хат приблизился, я заметил, что его посадка была куда болезненней моей. Скривившись, парень потирал низ спины и периодически тяжело вздыхал.
— Знаешь, Теди, может быть, в следующий раз выберем более безопасный вид посадки?
— Да уж, — согласился я, — парашютным спортом мне заниматься расхотелось.
Вяло махнув рукой, Оултер осторожно опустился на землю и тут я отчетливо услышал самый неприятный звук, из всех возможных.
— Замри! — крикнул я.
— Что такое? — удивился Хат.
— Срань Господня, ты сел на противопехотную мину.
— А это плохо? — поинтересовался Оултер.
— Да, чёрт возьми! Если ты с нее встанешь, твоя задница улетит обратно в Египет, а голова отправится в сторону вон того холма.
— Похоже, дело дрянь... — грустно сказал Хат.
— Сиди, не двигаясь, я что-нибудь придумаю.
— Что случилось? — услышал я сзади себя голос Анату.
Обернувшись, я увидел её, выходящую из морской пены. Всё такую же прекрасную и соблазнительную.
— У нас большая проблема — этот олух умудрился сесть на мину.
— Это я уже слышала, если он встанет, его задница улетит в Египет, а голова…
— Вот именно! — нервно кусая губы, сказал побледневший Хат.
Оба бога в отчаянии уставились на меня. Я задумчиво почесал нос.
— А какого вы на меня смотрите? Кто здесь бог: вы, или я?! Придумайте что-нибудь! Как бормотанием поднимать из песка пирамиду — так вы первые, а как жопой на мину — так Вачёвский!
— Здесь другой случай, — неуверенно сказал Хат, — я же не могу поднять песок вместе с собой.
— Ну, тогда исчезни и материализуйся в другом месте, или выполни еще какой-нибудь хитрый трюк, — придумал я.
— Да, — задумчиво сказала Анату, — похоже, Оултер, вскоре твоя задница улетит…
— Хватит! — на глазах Хата появились настоящие слезы. — Я уже знаю, куда улетит моя задница. Есть какие-нибудь другие идеи?
— Кажется, есть, — сказал я, наблюдая вышедшего на пляж аборигена.
Господин был очень колоритный. Маленького роста, в огромной кепке, старом заношенном пиджаке, чёрных спортивных штанах с белыми полосками и потёртых от времени кирзовых сапогах. Субъект жевал яблоко и вёл на поводке забавного ослика со сломанным ухом.
— Чё, на мыну сэл? — на ломанном русском спросило существо.
Вспомнив Васю из Египта, я выбрал единственно правильный ответ.
— Хуясе! Разве не видно?
— Видна, — почесав за ухом, из которого росли густые чёрные волосы, ответил абориген, — встанет с мыны, его жопа до Турции долетит!
— Достали, блин! — завопил Хат. — Что только жопы от взрыва летают?!
— Нэ ругайса! — обиделся странный господин. — А то я на мыну спецыално нагой наступлу!
— Ты что, дурак? — удивился я.
— Да. Меня завут Гурам, я здэсь жыву нэ далеко. И эти мыны я закопал.
— Точно дурак, — согласился я, — а можно спросить: нахрена?
— А нэлзя, — ответил гнусный сапёр и, жуя яблоко, пошёл дальше.
— Эй, козёл, — вежливо спросил я, — что это за дикая страна?
— Абхазия. По нашему — Апсны. Что в переводе на ваш вонючий русский — страна души.
— Да, душевно, вашу мать! Мины на пляжах закапываете… И вообще, мы не русские, мы дипломаты из Америки.
— А мнэ что русскые, что амэриканцы — одинаково не лублю.
— А деньги ты, сука, любишь? — грустно спросил я.
— Дэньги всэ лубят, — заинтересовался Гурам. — Чё надо?
— У нас, видишь ли, друг попой на мину случайно сел, тобой же, гад, закопанную. Если поможешь, дам тебе сто долларов.
— Обманэшь, — недоверчиво сказал Гурам.
— Не обману.
Воткнув палочку, которую держал в левой руке в землю, абхаз привязал к ней ослика и картинным жестом поправив свой драный пиджак, заявил:
— Дэньги вперед!
Увидев у меня в руке пачку банкнот, он хищно открыл рот, из которого торчали жёлтые неровные зубы, и выпустил на чистый песок целую струю слюней.
— Двэсти долларов! — обжигая меня взглядом, сказал он.
— Вымогатель! — ответил я, протягивая ему банкноты.
— У нас эта называется кавказским гостеприимством, — поучительно подняв палец, ответил добрый местный житель.
Присев на корточки рядом с Хатом, он что-то начал делать.
— Этот гад зачем-то щупает меня за задницу! — вскрикнул Оултер.
— Ужэ и познакомиться нэльзя... — расстроено сказал Гурам.
— Я думал ты мину разминируешь, а ты моего друга совращаешь?!
— Размынырую, но мэдлэнна. Сапёр ошыбается одын раз.
— Судя по тебе, само твоё появление на свет было ошибкой, — злобно сказала Анату.
— Малчи, жэнщына.
— Не хами даме, — пригрозил я.
— А чэго вы тут командуете? — закричал Гурам.
— А то, что мы прилетели к вам сюда для того, чтобы спасти Землю! Едва не разбились при посадке, а потом напоролись на тебя — подрывника-неудачника! — хватая его за лацканы пиджака, сказал я.
— Спасаете землю? — внезапно без акцента сказал Гурам. — А что, нам что-то грозит?
— Если мы не выполним нашу миссию, Землю уничтожат инопланетяне.
— Ладно, брат, извини, — отдавая мне назад деньги, сказал Гурам. Снова присев на корточки, он сноровисто отбросил в сторону Хата и быстро и уверенно вывернул запал мины, — извините, я вас за туристов принял.
— Интересно вы туристов встречаете... — удивился я.
— А что ты хочешь, — грустно сказал Гурам, — от жителей страны, обожжённой войной и раздираемой на части Россией и Грузией? Причем, заметь, мы в этом дурдоме уже двадцать лет живем.
— Но ведь мы в этом не виноваты, — сказал я.
— Не надо на него злиться, — мягко сказал Хат, — мы сами во всем виноваты.
— Кто мы?
— Кто, кто? Боги, конечно.
— Ничего не понимаю, — сказал я, — виноваты, не виноваты… Кстати, Гурам, а куда пропал твой акцент?
— Акцэнтом я турыстов пугаю, — усмехнулся тот.
— Значит, мины на пляже — это твой маленький бизнес?
— Вроде того.
— А несчастные случаи были? — спросил я.
— А куда без них. Дело ведь житейское…
— Знал я, что на Кавказ лететь не надо, — подытожил я.
— А насчет инопланетян не соврали? — поинтересовался местный житель, отвязывая ослика и беря палку под мышку.
— Чистая правда, — честно блеснув глазами, сказал я.
— Плохо, очень плохо. Я ведь почему не стал с вас денег брать — узнавший все ужасы войны человек никогда не захочет её повторения.
— А ты не дурак, ты — мудрец, — неожиданно тихо сказала Анату.
— Нет, женщина, я дурак. Был бы мудрецом, родился бы где-нибудь в другом месте. Ладно, темнеет уже, пойдем ко мне, поедим хачапури и ляжем спать. Всё равно вы ночью никуда отсюда не уйдете.
— Что верно, то верно, — согласился я.
Поддерживая хромающего Хата и взяв Анату за руку, я направился вслед за Гурамом. Выйдя с пляжа, мы оказались на территории заброшенного отеля, белоснежные здания которого были покрыты копотью; кое-где виднелись следы взрывов.
— Чувствую, у вас здесь жаркая битва была... — сказал я.
— Не жаркая — глупая: брат брата стрелял, друг друга убивал; столько крови пролилось. А зачем?
— Кто знает? — метнув взгляд в Анату, сказал я. — Всё решают боги. Верно, любимая?
— Перестань, Теди.
— А что? — тихо спросил я. — Ведь это вы сотворили этот мир.
— Мы сделали всё правильно, — сказала Анату, — и вскоре ты поймёшь это.
— Пойму что? — удивился я. — То , что людям нравится убивать? То , что едва кому-то становится жить хорошо, другой, багровея от зависти, начинает с ним войну? И это даже не в глобальном масштабе, а в обычных, житейских ситуациях.