Это сообщение переполнило чашу. Бон все-таки упал. Правда, на постель, так что ловить его я не стал.
— Но почему? — послышался его слабый голос.
— Да как тебе сказать… Наверное, мне просто не нравится, когда меня обзывают лордом…
В которой рассказывается об одной вредной старухе-лепрехунше
Но шутки шутками, а положение вещей начало меня серьезно беспокоить. Если произошедшее в Кунгуре еще можно было списать на случайность (хотя какая там, во имя всего святого, случайность!), то тилианские события уже тянули на тенденцию. Получалось, что некий маг, — а появляющиеся и затем исчезающие люди и здания однозначно указывали на него — планомерно издевается над нашей четверкой без какой-либо цели. Точнее, цель, несомненно, была, просто мы ее упорно не понимали, и это также указывало на мага. Недаром популярная оргейлская поговорка гласила: «Если волшебник трижды чихнул, то первый раз он сделал это, чтобы узнать, который час, второй — на всякий случай, и лишь третий — потому что в нос ему что-то попало».
Как оказалось, такие думы одолевали не только меня. На следующее утро Глори решительно достала из своей сумки хрустальный шар Элейн и водрузила на стол.
— Хочу спросить нашу подругу, не она ли это развлекается от нечего делать? — пояснила жена в ответ на мой вопросительный взгляд, возложила на шар обе ладони и закрыла глаза. Вновь открыв их через несколько минут, Глори отрицательно покачала головой:
— Сказала, что у нее и без нас забот невпроворот — они с папой срочно укрепляют Подмостки Бестелесного. Видать, обветшали…
— И всё? — Практически. Еще добавила, чтобы мы не маялись дурью и двигались немного шустрее, потому как время дорого. Кстати, я ее горячо поддерживаю.
— И все-таки, куда ты так торопишься? — поинтересовался Бон, вошедший в комнату и услышавший последнюю фразу Глори.
— На Кудыкину гору! — огрызнулась она.
— Так она же, если мне память не изменяет, на севере, в землях варваров, — ухмыльнулся парень. Но Глори тем утром явно была не в духе.
— Вот именно! Как только избавлю тебя от бешеного каштана, так сразу и побегу молиться у истукана Бой-Бабы!
— О чем? — Бон, в отличие от моей супруги пребывавший в отменном настроении, разумеется, заинтересовался. Именно этого она и ждала.
— Чтобы в задницах всех мужиков на свете завелось хоть капельку мозгов!
— Это еще зачем? — не выдержал и я. И тут же сам получил на орехи:
— А затем, милый, что теми, которые в голове, вы все равно не пользуетесь! Неужели из всей нашей четверки только меня заботит тот факт, что уже одиннадцать часов, а мы все еще не завтракали?!
— Между прочим, — с легкой обидой заявил Бон, — я как раз пришел сообщить, что завтрак ждет.
— Вот так бы сразу и сказал, а не лез с дурацкими вопросами!
— Я даже заказал тебе виноград. — Парень изо всех сил пытался вернуть капризуле хорошее расположение духа. — Без косточек.
Но нынче явно был не его день. Услышав о любимом лакомстве, которое раньше могла поглощать в любом количестве, Глори зажала рот ладонью и ощутимо позеленела.
— Ни за что! Жуйте его сами, а мне закажите салат из артишоков, заправленный оливковым маслом, и большую миску творога. И без соли, пожалуйста!
Это было последней каплей. Бон проворчал что-то — явно непечатное — и вышел вон.
— Что с тобой случилось? — Я мягко взял жену под локоть. — Ты же не выносишь ни артишоки, ни оливковое масло, ни творог.
— Теперь выношу! — мрачно отрезала она. — И вообще, в отличие от соли, которую вы поглощаете в жутких количествах, они очень полезны!
Я понял, что сейчас продолжать с ней беседу — себе дороже. Поэтому пожал плечами и отправился вниз. Заказывать артишоковый салат и творог.
Вот так мы покинули Флоридол, в прямом и переносном смысле несолоно хлебавши. Спасибо хоть, у каждого было при себе некоторое количество денег, на которые мы худо-бедно пополнили дорожные запасы. Жадина Римбольд, разумеется, поныл немного насчет бездумно растраченного ясака КГБ и робко предложил завернуть в недалекий Стоунхолд или, на худой конец, Гройдейл, но Глори взглянула на него так, что гном тут же заткнулся и безропотно сдал в общий котел всю наличность. Путешествие по предгорьям заняло восемь дней и, кроме ворчания Глори, привязывающейся к любой ерунде и с легкостью переплюнувшей даже ворчуна Римбольда, ничем особенно не запомнилось. Правда, еще Ветерок ухитрился так неудачно наскочить на острый обломок базальта, что разрезал кожу на лапе. Если взять в расчет, что из шкуры драконозавров изготавливают самые прочные неметаллические доспехи, то можно хотя бы отдаленно представить ее толщину, а также всю подростковую дурь Извергова сыночка. С другой стороны, нет худа без добра — теперь, по крайней мере, мне не приходилось вести малолетнего хулигана на коротком недоуздке, молясь про себя, чтобы он не сиганул куда-нибудь в пропасть.
Но вот мы поднялись в горы, строго по плану Перевалили через Становой Хребет и углубились в совершенно дикую и необжитую местность. Впереди были еще два-три дня пути и таинственное Ущелье Хрюкающей Погибели, а дальше — Дальне-Руссианский Предел. Так думали мы и не подозревали, что сначала нам придется столкнуться еще кое с чем. Точнее — кем. А еще точнее — с бабкой Штефой.
Как ни странно, первым ее заметил не я, возглавляющий нашу небольшую колонну, и даже не Бон, а сидящий у него за спиной Римбольд. И не просто заметил, а сморщил нос, будто нюхнул чего-то исключительно гадкого, фыркнул и отвернулся, что-то бормоча под нос.
— Что ты говоришь? — поинтересовалась едущая следом Глори.
— Лепрехуном воняет, — брезгливо пояснил Римбольд, как и любой другой гном никого так не ненавидящий, как своих дальних родственников, и махнул рукой куда-то вперед и влево.
Я пригляделся и обнаружил в тени под козырьком нависающей над дорогой скалы, редкостной величины вязанку хвороста, перетянутую просмоленной веревкой. «При чем тут лепрехуны?» — пронеслось в моей голове. Как бы отвечая моим мыслям, часть вязанки зашевелилась, и я понял, что рядом с хворостом сидит тот, кто его собрал. Бабка лепрехунша была маленькой — куда меньше нашего бородатого приятеля, отнюдь не считающегося среди своего народа здоровяком, — и сморщенной, как перележавший в кадушке с рассолом огурец. Одета она была в какую-то невообразимую рванину из тех, о которых говорят «на дыре дыра». Но главное — ее ноги. Они были обуты в грубые башмаки, и если левая просто поджата, то правая вывернута под таким углом, под которым нижние конечности не сгибаются ни у кого из известных мне разумных существ. Да и верхние тоже.
Несмотря на свое бедственное положение, бабка отнюдь не выглядела подавленной. Напротив, когда мы поравнялись с ней и остановились, она достала откуда-то из своего рванья излюбленную лепрехунами коротенькую трубочку, прикусила мундштук на удивление крупными крепкими зубами — Изверг что-то одобрительно проворчал — и поинтересовалась:
— Ну шо, так и будем стоять или кто-нибудь все же угостит стаг'ую женщину огоньком?
— Вам нужна помощь? — спросила Глори.
— Деточка, если бы мне нужна была помощь, то я таки пг'осила бы помощи. Но я пг'ошу пг'икуг'ить.
— Курить вредно! — фыркнул Римбольд.
— Жить вообще вг'едно, гномик, — сверкнула глазами бабка, — от этого умиг'ают. Но бабушка Штефа не собиг'ается умиг'ать, даже не покуг'ив пег'ед смег'тью. Подавив вопль возмущенного столь нелестным обращением гнома и сняв его с седла, Бон спешился сам, нащупывая трутницу и огниво. Чирк, чирк! — и лепрехуншу окутали густые клубы на редкость вонючего дыма. Любопытный Ветерок, сунувшийся было обнюхать бабкин башмак, отскочил в сторону и оглушительно чихнул.
— Да шоб ты был здог'ов! — ухмыльнулась старуха.
— Что с вашей ногой, уважаемая Штефа? — поинтересовалась тем временем Глори. Старуха критически оглядела вытянутую ногу и жизнерадостно пыхнула дымом:
— Таки мне подозг'евается, шо всё.
— В смысле?
— В смысле она сломана в двух местах, и, шоб я ошибалась, сг'астись ей уже не светит.
— Почему?
— Потому что я живу в дневном пег'еходе отсюда. Потому что с такой ногой я не пг'ойду и двух шагов. Потому что даже если и пг'ойду, то без хвог'оста. Потому что без хвог'оста я не смогу согг'еться и сваг'ить похлебку. Потому что без тепла и похлебки я в гог'ах очень ског'о окочуг'юсь. Потому что пг'оез-жают тут г'едко, и никому нет дела до того, окочуг'ится ли стаг'ая Штефа или таки нет. Я пг'ава, гномик?
Наш бородатый приятель демонстративно отвернулся, сложив руки на груди.
— Римбольд! — возмущенно воскликнула Глори. — Как ты можешь?!
— А при чем тут я? Я что, что-то сказал?
— Нет, но ты подумал!
