глаза слёзы навернулись, живот заболел. Ноги еле держали, пришлось к косяку прислониться, чуть на пол не сползла.
— Жуть, — выдал Алек, и я наградила его размытое слезами инквизиторство насмешливым взглядом.
Истерика. Как есть истерика.
— Воды ей принеси.
Петя тут же метнулся на кухню, Алек продолжил наблюдать, Витька притих где-то в темноте двора.
— Ой… блин… — я глубоко вдохнула, вновь взорвалась смехом, снова вдохнула, подавилась, закашлялась, засмеялась, икнула. Под нос сунули стакан, взяла трясущимися руками, задышала чаще, отпила ма-аленький глоточек. Проглотила. — Простите… Фух… Боже! — снова отпила, уже увереннее. — Жесть. Нельзя так смеяться, у меня чуть селезёнка не лопнула. Извините. Фух!
Отдала Пете стакан, вытерла глаза, выпрямилась. На вопросительные взгляды ничего не ответила. Не объяснять же им, что меня так развеселило? Ну, Степановна — гроза деревни. И тут, в Яви, тоже Степановна — Лена Степановна, мама Пети, гроза кооператива. Ну, смешно стало, и что? Такое совпадение!
— Витя, ты там ещё? Выходи, я витязей только по средам ем.
— Так среда уже наступила, время за полночь, — донеслось из темноты.
— Эх! Значит, баню топить придётся. Что ж, Витька, раздевайся, разувайся… Сапоги хорошие?
— Хорошие… — ответили обречённо.
— Сапоги в хозяйстве всегда пригодятся! Я бы тебя, конечно, до следующей среды подержала, откормила, с жирком больше люблю, но, раз дело такое…
Что-то бухнуло. Глухой стук был нехорошим, обморочным, но он бальзамом разлился по моей израненной душе. Нагадь ближнему своему, и сразу жизнь наладится — эту истину каждый знает.
Не позволила себе долго радоваться — хорошего понемножку. Спустилась в Навь и безошибочно нашла тело: тьма уже не казалась такой беспросветной.
— Эй, — осторожно пнула витязя по сапогу. — Вставай давай. Разлёживаться перед зазнобами своими будешь, мне тут не надо кисею разводить.
Полное игнорирование.
Эх, жизнь моя жестянка!
— Вставай, говорю, — пнула посильнее. — Вставай! Или гусям скормлю. Честное слово!
Не подействовало. Даже хуже стало — Витя захрапел.
Меня потянули назад. Обернулась — Алек.
— Не пинай бедолагу, — он отпустил мою руку. — Сейчас разбудим.
— А если не проснётся?
— Ну… Ты как хочешь? Можем с Петрушкой его в дом затащить, можем тут оставить. Ночи тёплые, не простудится, — и посмотрел на меня таким долгим взглядом, что даже неловко стало.
— Ну как-то не по-божески на улице… — осторожно проговорила, следя за реакцией. Мой ответ инквизитора не устроил, пришлось спешно добавить: — Ну ты буди, может, проснётся. Это наилучший вариант!
Алек покачал головой, уверена, ещё и глаза закатил, только я уже не видела — он присел перед бессознательным Витькой и начал что-то с ним делать.
— А-а-а-а! — заорал Витька через несколько секунд, вскочил, невообразимым образом доставая свой меч. Вот что за дела, откуда он его вытащил? Разве он с ним приходил? Что за богатырские фокусы?
И быть мне с острием у носа — в очередной раз, — но вместе в Витькой и Алек подскочил, задвинув меня к себе за спину.
Один витязь, другой рыцарь, третий… Петрушка. Что за жизнь?
— Утро доброе, — буркнула Витьке, да только лица его всё равно не видела. — И прежде, чем ты тут начнёшь разводить истерики, предупрежу — есть я тебя не собираюсь. Ножик свой убери, будь добр.
Тишина. Пара секунд, и слышится мерзкий скрежет — это ножик в ножны спрятался. Ну, хорошо.
— Алек, — похлопала его по спине, — можешь уже отойти.
Я, честно, и сама бы его обошла, только с обеих сторон меня придерживали инквизиторские руки. Что сказать — и правда опасная ситуация была, так что можно и простить такую наглость.
— Так зачем пожаловал? И почему ночью? Разве я не наказала ночью в лес не соваться?
— Так мне нечисть не страшна…
— Когда это? — одновременно с Витей спросили Алек и Петя.
— Сегодня. В деревню как раз приходила, порядки наводила.
— Ага, — пробормотал Алек, явно что-то для себя фиксируя. — Значит, с местными в контакт уже входила…
— Так что там за история? Деревня? Что за деревня? — Петя сел на крыльцо, явно задолбавшись стоять. Надо в дом, что ли, зайти, а то стоим тут в темноте.
— Что за деревня? — переспросила у витязя.
— Озёрная. Раньше Кукобоем звались, да пчтиники карикатуры разные придумывали, стишки каверзные, так что решили переименоваться, единогласным решением.
— Птичники?
— Деревня через лес, по западной стороне. Тетерей зовётся.
— Ну и названьице…
— Вот-вот, наше-то всяко красивше было, да устали уже от них. Морды бить — так битые, привыкшие; какие против них дела строить — так с ними же, с ближайшими, вся торговля идёт — не выгодно.
— А что за стишки?
— Не при госпоже будут читаны.
Вот интриган! Интересно же!
Мой испытующий взгляд витязь проигнорировал. Надо же, когда надо, и выдержка присутствует, и принципы!
— Марина, ты прекращай перья пушить, рассказывай, что за фигню учудила? Какая деревня, какие птичники?
— Озёрная. А птичники — это соседи, из Тетери.
Ответила с милой улыбкой. Я ему, петуху такому, перья ещё припомню. Если не забуду. Петрушка, блин. Вообще дискредитирует меня перед подданным! Правда, не совсем Витька и подданный, точнее подданный, но не мне, но сам Витька-то об этом не знает!
— Госпожа Яга, а кто эти мужики? Не видел таких, да и на витязей путных не походят.
Спасибо, Витя, вон, как лица мининские вытянулись. Неприятно, видать, слышать, что непутные.
— Да так, из Яви товарищи, помогают мне, — еле сдержала улыбку. Держим лицо, госпожа хозяйка! — Больно любопытные, видишь?
— Вижу, — Витька оглядел моих товарищей смурым взглядом витязя, бороду почесал, но разбираться не стал. Наверняка редко тут незнакомцев видят. — Этот на Кощеевых походит — белый, тощий.
— Ты за словами следи, Витька, — хмыкнул Алек, ничуть не оскорбившись. Жалко, думала, его заденет. Ну и ладно.
— В дом идёмте.
Не дожидаясь ответа, я пошла к крыльцу, подпихнула Петю, чтоб он тоже не рассиживался, и открыла пошире дверь, впуская всех вперёд себя. Зашли, обувь сняли, даже Витязь свои странные боты принялся расшнуровывать. Молча прошли на кухню. Алек указал Витьке на стул, расселись. На меня смотрят.
Прямо мальчики-зайчики, ей-богу!
— Витя, давай уже, не тяни. Чего пришёл?
— Из деревни послали.
Я посмотрела на него самым скептическим из всех взглядов. Вот непонятно, он прикидывается тормозком, или правда тормозок?
— И?
— Спрашивают, как быть, ежели в лесу и травинки смять нельзя? Всякий за душу свою боится, да без леса мы как выживем? Душе тело нужно, а погибнет оно…
Петя и Алек наградили меня странными, удивлённо-осуждающими, взглядами. Кот довольно булькнул на подоконнике и принялся звонко вылизываться.
— Вы в Озёрном подчиняться приказам не умеете. Вот и сейчас: сказала же, в
