— Да откуда у нас святое! — Похоже, что сидящий в машине бес не на шутку обиделся. — Ты, Ромаиыч, все-таки думай, что говоришь. А то ведь, как здесь говорят, за базар и ответить можно!
— Ладно, — сказал Даосов. — Ты мне зубы не заговаривай. Или я сейчас увижу Наталью, или иду домой. У меня времени нет в игрушки играть, понял? Я же вижу, что ты даже обозваться боишься, знаешь, что с тобой может тот сделать, кто имя твое узнает!
— Ты узнай сперва! — Бес оскалил в усмешке длинные зубы. — Много вас таких. Пошли!
Он вылез из машины, и Даосов последовал его примеру. Подойдя к багажнику, бес открыл крышку. Даосов стиснул зубы.
В багажнике, неестественно скрючившись, лежала женщина. Гадать даже не стоило, куда Наталья в этом наряде идти собиралась. А скорее всего именно на дискотеке они ее к прихватили, когда она ламбаду с хорошим партнером отплясывать собралась. Борис Романович стиснул зубы. Сволочи! Вот ведь сволочи! И самое обидное, сделать им ничего за это нельзя. Сразу и в небесах, и под землей вой поднимется: на кого руку поднял! Как осмелился! Да и на земле у них заступников нашлось бы более чем достаточно.
— Наталья! — Он наклонился, осторожно извлекая женщину из багажника.
Женщина была без сознания.
— Ее же в больницу надо! — выпрямился Борис Романович. — Ты что же — весь день ее в багажнике возил?
— Подумаешь нежности! — Бес небрежно поигрывал ключиком на цепочке. — Забирай свою цыпочку, давай сюда души.
Наталья слабо застонала и пошевелила длинной чудной ногой, затянутой в серый капрон. Даже сейчас, будучи без сознания, она выглядела стервозно красивой и обаятельной. Прямо модель с рекламной фотографии фирмы «Голден леди». Даосов наклонился.
— Где это я? — удивилась женщина. — Боренька… — Губы ее тронула слабая улыбка.
— Ну? — Бес нетерпеливо похлопал реинкарнатора по плечу. — Видишь, в порядке твоя баба. Давай, как договаривались, души!
Честно говоря, Борис Романович в это самое мгновение, ,ие задумываясь, свою душу отдал бы, договор подписал кровью на любых, даже самых невыгодных условиях. Только бес этого не понял. Стоял около машины, нетерпеливо притопывая ногой, и смотрел, как Даосов приводит любимую женщину в чувство. Им, потусторонним, плоть ни к чему, они телесную оболочку не воспринимают, поэтому не стоило и удивляться, что этот обитатель ада, маскирующийся под мирного кладбищенского сторожа, обошелся с Натальей подобным образом. Нельзя ведь в жестокости обвинить ребенка, выбрасывающего плюшевого мишку с шестнадцатого этажа! Бес знал, чтос душой женщины ничего не сделается, и именно это обстоятельство было для него самым главным.
Главное — нетленная душа.
Даосов оставил женщину приходить в себя, вернулся к машине и, достав из «дипломата» шкатулку с душами, протянул ее бесу. Тот жадно схватил коробочку, приоткрыл, увидел радужное мерцание ореолов, и на лице его появилась самодовольная улыбка.
— Ну, теперь я живу! Теперь я на коне!
— Иголки потом вернешь, — сказал Даосов. — Все-таки рабочий инструмент!
Бес уже сидел за рулем, нетерпеливо газуя.
— Верну, верну. — Он высунулся из приоткрытого окна и помахал реинкарнатору рукой. — Будь, Романыч! А насчет будущего сотрудничества ты все-таки прикинь. Чем, так сказать, черт не шутит!
Даосов, уже не обращая внимания на отъезжающую машину, вернулся к Наталье. Женщина сидела под деревом и с видимым огорчением разглядывала большой фиолетовый синяк на левом бедре.
— Вот сволочи! — сказала она. — Ну куда я теперь с таким фингалом пойду? Боречка, на лице у меня ничего нет?
— Нет, — сказал Даосов, присаживаясь на корточки рядом с любовницей, — лицо у тебя чистое. Где они тебя прихватили?
— Да в «Золотой короне», — сказала Наталья с досадой.
Она попробовала встать и ойкнула, болезненно морщась. Даосов рыцарски пришел к ней на помощь.
— Потерпи, — сказал он. — Нам только наверх подняться, там я машину поймаю и домой тебя отвезу. Ты себя нормально чувствуешь?
Глупый вопрос! Кто же себя после путешествия в багажнике нормально чувствует? Неловко поддерживая женщину под руку. Даосов ощущал себя негодяем, хотя, если судить по совести, Борис Романович в случившемся был почти не виноват. Вот это «почти» и заставляло реинкарнатора переживать и страдать.
Они добрались до колхозного рынка.
Борис Романович быстро поймал частника, который за полсотни довез их до дома любовницы. Он повел прихрамывающую Наталью в подъезд мимо скамеечки, на которой сидели любопытствующие старушки. Шесть пар внимательных глаз проводили Даосова и Наталью до дверей. На скамеечке нетерпеливо зашушукались. Конечно, старушки уже заметили и неуверенность Даосова, и вечернее платье Натальи, разодранное на спине, и походку ее прихрамывающую. А это значило, что вечер старушкам предстоял увлекательный, и в гипотезах о том, что случилось с Натальей, недостатка не будет.
Оказавшись дома, Наталья повела себя более чем странно. Нет, Борис Романович не ждал, чтобы уставшая женщина бросалась к нему на шею, но какую-то благодарность любовница могла бы изобразить. Хотя бы ради приличия. Вместо этого Наталья без лишних слов удалилась в ванную и принялась там плескаться, ничего не сказав Даосову. Посидев в гостиной, Борис Романович ощутил обиду. Ведь какие убытки он из-за этой женщины понес! Да что там убытки, остался, можно сказать, безо всяких средств к существованию! Он посидел еще немного, прошел на кухню, нашел коньяку, выпил, прислушиваясь к журчанию воды в ванне.
Странно вела себя Наталья, очень странно!
Он посидел на кухне, вернулся в гостиную, сел на диван и некоторое время тупо смотрел в угол, где стоял телевизор. Что и говорить, обобрали его до последней нитки. Чтобы собрать такую же коллекцию душ, не было ни денег, ни времени. Даосов даже не представлял, что он скажет своим клиентам, а тем более мэру. Хрен с ним, с мэром, как зарабатывать теперь на хлеб насущный?! О более серьезных последствиях своего великодушного поступка он старался не думать. А ведь тибетское руководство на этот поступок могло посмотреть очень плохо, а уж какие меры это руководство к Даосову принять могло, и думать не стоило. Вполне способны влепить пожизненное моление, как украинскому ламе, про которого рассказывал несколько дней назад его российский коллега!
Даосов поежился и впервые за вечер подумал, что, может быть, он напрасно проявил великодушие. Надо было еще хорошенько подумать, стоила ли этого Наталья.
Словно подслушав мысли Даосова, из ванной комнаты появилась Наталья. Была она в халате и чалме, свернутой из махрового полотенца. Загадочно улыбнувшись, она легла на диване, устроила голову на коленях Даосова и, глядя на него снизу вверх, тихонечко сказала:
— Слушай, старичок, давай поженимся? Вот не думала, что ты меня так дорого ценишь!
Губернатор выслушал рассказ Куретайло с нескрываемым недоверием. Как всякий большевик, он прежде всего стоял на материалистических позициях и в чудеса, соответственно, не верил.
— Что ты мне сказки рассказываешь? — усталым голосом спросил он. — Не пили, да пьяны оказались… Ты мне еще расскажи, что на них змеи в кустах накинулись, потому они и упустили этого реинкарнатора!
Куретайло, который хотел перейти к случаю с коброй, замер, пораженный проницательностью руководства.
— Ладно. — Губернатор вздохнул. — Доложи, что у нас по выборам делается? Каковы настроения в народе? Иван Николаевич не признавал новомодного словечка «электорат», введенного в обиход демократами. Он честно и старательно старался увидеть в голосующей толпе славную физиономию среднестатистического избирателя, не обремененного минимальной потребительской корзинкой и заботами о завтрашнем дне. Сам он был родом из казаков, до седьмого класса жил в Бузулуцке, а в областной город Царицын переехал вместе родителями. Как уроженец сельских мест Иван Николаевич твердо знал, что у каждой отары и каждого стада есть свой вожак, который уверенно ведет своих соплеменников по пути процветания, сытости и ежедневных привесов. Демократия ему казалась хаосом, в котором каждый блеял, мычал, квакал или кукарекал, как хотел. И жизнь подтверждала мнение Ивана Николаевича. Про бывших лидеров страны можно было говорить все что угодно. Но они были вожаками! Они умели вести свой коллектив к светлым степным далям. А не стало вожака, и стадо на мелкие группки рассыпалось. Да что стадо! Степные просторы уже стали! Демократия, считал Жухрай, возможна только в хлеву. А в поле изволь слушаться вожака, иначе ненароком попадешь в зубы хищнику. Вон их сколько жадно скалится с разных сторон!
По наблюдению Игоря Дмитриевича Куретайло, настроения в народе были неутешительными для губернатора. Но говорить ему о своих наблюдениях Куретайло не решился. Сколько людей уже голов лишились из-за несправедливого царского гнева? И хотя времена пошли совсем другие и непосредственно голове уже ничто не угрожало, Куретайло обоснованно считал, что умолчание есть политика мудрости.
