— Вы не видели Сервизу? — Кирп заглянул в сестринскую комнату, но там, кроме демоницы с располосованным носом и призрака, обрабатывающего рану, никого не было. На свой вопрос вампир получил только отрицательное покачивание головой от Гундарго. Он закрыл дверь, не заметив злорадства в глазах страшной медсестры.
Влюбленный заглянул в каждую палату, осмотрел оба этажа, попросил санитарок проверить в женском туалете — девушки нигде не было, она словно сквозь землю провалилась. Вахтеры тоже клялись, что новенькая медсестра из здания не выходила.
Кирпачек сам поражался страху, сковавшему его сердце ледяными обручами, но ничего не мог с этим поделать. Казалось бы, чего переживать? Всего час он ассистировал в операционной, всего час не видел любимую, однако предчувствие беды не отпускало ни на минуту.
— Может, вы не заметили? Чай пили или просто просмотрели? — настаивал молодой врач, всем сердцем желая, чтобы старые хоббиты ответили положительно.
— Да што ты! — в один голос ответили старики. — Такие ножки и не заметить?!
— Да мы, когда эта лапунька идет, — продолжил тот, что постарше, — специально из-за стола выходим.
Вахтер, в подтверждение своих слов, вылез из расшатанного кресла и подошел к вампиру. Седая макушка пенсионера едва доставала тому до середины бедра.
— Посмотреть, значит, на ножки. — Второй коротышка откинулся на спинку стула, водрузив на стол огромные волосатые лапы. — У наших баб таких не увидишь. — И он почесал грязную пятку.
— Да Сервиза всем кралям краля, — перебил его первый хоббит, в восторге закатив глаза, — и юбка у нее короткая.
— А ноги, ноги длинные, стройные, а уж как посмотришь, откуда эти ноги растут, так сразу себя чувствуешь ого-го!
Старики хоббиты, переглянувшись, захихикали.
Врач повернулся и побрел к лестнице. Он не сразу заметил, что медсестры и санитарки сбились в кучку возле дверей палаты номер двенадцать и, возбужденно размахивая руками, что-то обсуждают громким шепотом.
— Фон Гнорь! — окликнул его Гундарго, проплыв сквозь толпу злорадствующих женщин.
— Слушаю, — пробормотал Кирп. — Что случилось?
— У Дреплюзы подозрение на осиновую болезнь. Ты сегодня дежуришь, присмотри за ней. — Вампир кивнул и направился к дверям палаты, но Гундарго придержал его за локоть. — Не сейчас, — сказал призрак. — Я дал ей снотворное, часа три проспит. Но гарантирую, только придет в себя, сразу же устроит истерику. Так что мужайся, коллега.
— Да-да. — Кирп с надеждой взглянул на старшего товарища. — Гундарго, вы случайно не видели Сервизу?
— Видел. Я всех, все и всегда вижу, но тебе надо самому научиться этому. Не просто смотреть, а именно видеть.
— Простите, Гундарго, не понял вас. Не могу найти Сервизу, все осмотрел…
— О том и толкую, мой дорогой друг. Осмотрел все, а что увидел? — Гундарго, хмыкнув, растаял в воздухе.
Вампир почувствовал раздражение. Да какая разница? Ведь смотреть и видеть — это одно и то же! Призрак в своем репертуаре: напустит туману, а сам испарится, словно его и не было.
Поэты совсем забыли о докторе Груздеве. Он, отлежавшись на второй половине кабинета номер тринадцать, пришел в сознание и быстренько перебрался на свою территорию. Со вздохом посмотрел на осколки зеркала, жалобно хрустнувшие под ногами. «Удивительно, как не поранился», — подумал Жоржик и с сожалением взглянул на пустую алебастровую раму. Он зачем-то поднял ее, вытащил пару осколков и водрузил на место. В обрамленную выкрашенным серебрянкой алебастром дыру были видны край дивана и стеллаж с книгами в соседнем помещении.
Жоржик прислушался. В его кабинет врывались раскаты смеха, звон стаканов, шутки. У соседей хлопнула дверь, и в мужскую беседу свежей струйкой вплелся тонкий девичий голос. Георгий Сильвестрович опустился на стул, уперся локтями в крышку стола, голова склонилась на грудь. Заиграла гитара. Песня о любви, такой необходимой и всегда ускользающей от него, не просто тронула душу, но и разбередила все тщательно зализанные сердечные раны внештатного агента. Груздев поразился: оказывается, таких ран было много, поиски жизненной орбиты не прошли бесследно для «горячего сердца» фээсбэшника. Он слушал песню, заодно пытаясь хоть как-то разобраться в происходящем.
Растерянность прошла, Груздев решительно встал и оказался у вешалки. Он натянул одежду, с сомнением глянул на усыпанный зеркальной мозаикой пол и босые ноги. «Что ж, всего не предусмотришь, — подумал он, — обувь придется спросить у соседей». Жоржик шагнул к двери, щелкнул замком и замер. Сколько времени пролежал без сознания, он не знал. Часы, телефон, ключи от дома — все у Любочки, но она наверняка уже видит седьмой сон и на звонок не ответит.
За стеной послышался хохот. Писатели и поэты, видимо, хорошо проводили время. Между грубыми мужскими голосами вплеталась струйка невероятно нежного женского голоска. Потом Дантес исполнил еще один романс. Исполнил так хорошо, что Груздев расчувствовался и смахнул повисшую на реснице слезу. Он вспомнил залитый парафином подсвечник, который казался произведением искусства, вспомнил тепло свечей, что согревали поэтам жизнь. И доктору Груздеву захотелось окунуться в ту душевную атмосферу, какая всегда имела место быть в кабинете номер тринадцать. Взяв в качестве пропуска маленькую бутылочку коньяка, который планировал добавлять в кофе во время сегодняшнего ночного наблюдения за Дальским, психотерапевт постучался к соседям.
Картина, представшая глазам изумленного доктора, на веки вечные отвратила его от алкоголя. За столом сидела вымазанная черной тушью девушка и жевала плитку гематогена. Перед ней лежала горстка смятых фантиков и сшитый из мягкой ткани гробик с серебристым крестом на крышке. Георгий Сильвестрович прошел в комнату, поставил коньяк перед уже уставшими от спиртного творцами и быстрым речитативом проговорил следующий текст (слова он выучил давно, специально составив словарик, для того чтобы понимать молодых пациентов):
— Прикольно выглядишь, герла. С таким прикидом надо на танцполе ластами стучать, а ты тут с мухоморами зависаешь, вместо того чтобы найти себе отвязного кекса.
— Ты что-нибудь поняла? — спросил у девушки Мамонт Дальский.
— Ага! Круто от старика такое слышать. — В голосе гостьи звучало искреннее восхищение. Она хлопнула длиннющими ресницами, улыбнулась, но тут же нахмурилась. Рука, тянувшаяся к стакану с водой, застыла в воздухе. Девушка вздрогнула, в глазах заплескалось удивление, рот приоткрылся, а на лице появилось выражение растерянности. — Ничего не помню… — пролепетала она. — Странно как-то, в голове будто туман. Как я здесь оказалась? — Гостья окинула взглядом кабинет так, будто впервые увидела его. — Я к кинотеатру шла, там с девчонками договорились встретиться. Фильм вышел на экраны, «Горячая любовь вампира-2», потрясная киношка. Я вошла в здание, в туалет зайти надо было. Но после того как переступила порог этого дома, ничего не помню… — Она сжала пальцами виски и закрыла глаза.
— Ты не падала? — Психотерапевт в душе Груздева моментально встал в стойку. — Ну-ка, вытяни руки, потом дотронься пальцами до кончика носа.
Девушка выполнила требуемое.
— Раньше подобного не случалось?
— Нет, — ответила она, растерянно глядя на босого мужчину в старых джинсах, всклоченного и немного чокнутого на вид.
— Имя свое помнишь?
— Да. Меня Верой зовут. Вера Савич. Мне двадцать один год, я учусь в медицинском, скоро буду педиатром.
— Ого! А недавно заявляла, что тебе две тысячи лет, что ты вампирка, что тебя Сервизой зовут, — улыбаясь, напомнил ей Дальский.
— Сервизой?.. Две тысячи лет?..
— Да не переживай ты так, — успокоил ее Эдик.
Георгий Сильвестрович, взяв карандаш, нацарапал на листе бумаги цифры.
— Вот телефон. Я договорюсь, чтобы тебя приняли без очереди. Возможно, ничего страшного, но все же стоит обратиться к невропатологу. Я думаю, что вы все же упали и ударились головой. Сейчас головокружения нет?
Вера, отрицательно покачав головой, взяла со стола стакан с водой и залпом выпила.
Груздев посмотрел на коньяк, но желания сделать глоток и немного расслабиться не возникло. Он подумал, а может, это у него с головой не все в порядке? Он-то точно ударился, и ударился серьезно, пару часов пролежав без сознания. И как раз-таки он, в отличие от девушки, чувствует головокружение. Он поднес руку ко лбу, потрогал большую шишку и, сморщившись от боли, устало сказал:
— Прощаюсь с вами. Пойду немного отдохну…
Психотерапевт вышел. Компания, оставшаяся в кабинете номер тринадцать, после его ухода некоторое время смотрела ему вслед, потом Вера нарушила молчание:
— Странный он какой-то.
— Он в клинике психозов работает, — сообщил ей Мамонт Дальский. — Там все странные, ибо это чревато злонравием. А чревато потому, что они всех под одну гребенку чешут — и сумасшедших, и душевнобольных. И здоровых людей в психическом нездоровье подозревают, и больных тоже подозревают — во здравии. Такая путаница у них в голове происходит, не выскажешь. Себя самыми умными считают, в силу того что все о жизни якобы знают, любую беду как бы разобрать и отвести могут, а сами порой элементарного не понимают. Например, отличить шизанутого гения от гениального шизика.
