Тем не менее, у девушки были все шансы выдать себя за Королеву Проклятых — похоже, упыри признали ее за свою. В представлении Гизелы ее горничная была антонимом слова "вампир," но немертвые почему-то охотно поверили в такую невесту. И даже сам жених… О нет, жених поверил в первую очередь!
При мысли о женихе Гизела смущенно отвела взгляд и принялась внимательно изучать люстру (упадет — не упадет, упадет — не упадет?) Мсье виконт был просто неприлично хорош собой, настолько хорош, что Гизела даже забыла, что у нее вообще-то тоже завтра свадьба. Ну почему некоторым достается Леонард, которому бы только с микробами агукаться, а другим… Она вновь печально вздохнула. И здесь Берта умудрилась ее обскакать, даже находясь за сотни километров! И лучшего жениха отхватила, и лучшее платье.
А фальшивая фроляйн Штайнберг тем временем использовала свое положение на полную катушку. Она как будто забыла, что еще пару часов назад мыла тарелки на кухне и подметала крыльцо. Гизела бы многое отдала, чтобы послушать, о чем она так увлеченно рассказывает Виктору. Неужели о том, как правильно плести косы из чеснока?
Девушка закрыла глаза и попыталась представить, что было бы, окажись здесь настоящая Берта Штайнберг, и ее сердце заныло. Потому что ничего хорошего бы не получилось.
Она не перекинулась бы с Гизелой даже словечком — Берта всегда молчалива и холодна. Возможно, виконтесса фон Люценземмерн удостоилась бы легкого кивка, но потом Берта слишком быстро отвела бы взгляд и мгновенно переместилась в другой конец залы. И, конечно, Берта была бы прекрасна — намного красивее Эвике даже в одном и том же платье и с одинаковой прической. И ей очень шел красный цвет… То-есть идет. Хоть технически фроляйн Штайнберг была мертва, это не давало никому права говорить о ней, как о покойнице. Она бы обиделась.
И так, на чем мы остановились? Берта проходит мимо с гордо поднятой головой, даже не замечая Гизелу. Вежливо кланяется гостям. Конечно, с манерами у нее не очень, здесь они с Эвике похожи, но в представлении Гизелы у нее получалось изящно и благородно. Она улыбается Виктору и наверняка ликует в душе, какого красавца отхватила, не то что несчастная виконтесса. Они открывают бал. Берта летит по залу невесомо, будто ласточка, ее маленькие ножки (оставим этот момент на совести Гизелы и не будем приводить отнюдь не золушкин размер) порхают над полом, все смотрят на нее — прекрасная невеста! А Гизела сидит в стороне — вот прямо как сейчас — и не знает, какому чувству отдать предпочтение: злости, зависти, обиде или может быть чему-то еще? Нет, остановимся на этих трех.
Неожиданно девушка ощутила на себе тяжелый взгляд, который никак не мог принадлежать кому бы то ни было из ее знакомых. Гизела резко обернулась, но никого не увидела. Потом, на всякий случай, огляделась еще один раз. И все равно ее не покидало чувство, будто кто-то пристально смотрел на нее или даже сквозь нее. Она встряхнула головой, стараясь отделаться от этого странного ощущения, но никак не получалось.
Потому что кто-то действительно смотрел на нее и видел то, чего еще не видела сама Гизела.
Все это время Уолтер простоял в углу, где и собирался провести остаток вечера. Теперь, когда виконтесса уселась за клавесин, приглашать на танец было некого — остальным дамам он не представлен, да и не рвался с ними знакомиться. Ему в одночасье надоели вампиры — как en masse, так и отдельные личности. А эти самые отдельные личности плевать хотели на его неприязнь и упоенно вальсировали в центре залы. Остальные гости жались к стенке, потому что кринолин Эвике по разрушительности соперничал со стадом гиппопотамов. Это крайне забавляло Виктора, зато французская диаспора в безмолвном ужасе взирала на невесту. И в одиночку Мастер нагонял на них такой страх, что уснуть можно было лишь в обнимку с плюшевым медвежонком, а что начнется, когда к Виктору присоединится столь же безумная супруга? Некоторые уже задумывались об иностранном подданстве — переплыл через Ла Манш и вся недолга.
Первая пара все кружилась, отдавшись на милость центробежной силе, и Виктор, в полуобороте, вдруг пристально посмотрел на Уолтера и сверкнул острыми клыками. Улыбка его казалась чересчур любезной чтобы не быть насмешливой. И тут Уолтер понял, почему с первого же взгляда возненавидел Виктора, хотя тот и казался славным малым. В этом-то вся и загвоздка! Будь он мрачным чудовищем, злобно зыркающим по сторонам, к нему еще можно привыкнуть. Но он был, как говорится, душа компании — остроумный, небрежно-вежливый и успешный во всем. Смени он элегантный галстук на белый воротничок пастора, и перед Уолтером оказался бы старший брат. Чересчур знакомой была эта улыбка благополучного, состоявшегося человека. Да, универсальный старший брат, так сказать, классический образец. Вот почему Леонард так на него повелся — видать, не хватало мужской компании в детстве. И ведь не знает, дурак, как ему повезло! Не пришлось донашивать за кем-то обноски или слушать, как все твои достижения сравнивают с чужими, ощущая себя чьей-то ухудшенной копией. А самому Уолтеру остается лишь завидовать, наблюдая за чужим успехом из тени, как попрошайка у витрины игрушечной лавки, как бедный родственник, которого из жалости позвали на пир. Лучше бы ему никогда не приезжать сюда! С таким же успехом можно и дома позориться.
И тут Уолтера окликнули. Причем по-английски.
— Молодой человек! Да-да, вы, — к нему направлялась высокая дама в черном платье, по случаю праздника украшенном бриллиантовой брошкой. Ее светлые, но уже начинавшие седеть волосы были собраны в строгий пучок, а глаза смотрели с высокомерной холодностью.
— Мэм?
Юноше потребовалось еще некоторое время, что прийти в себя, а так же разобраться: родная речь на балу — это хорошо или плохо? Вернее, «плохо» или "настолько плохо, что пора драпать отсюда через окно."
— Вы ведь англичанин? — продолжала дама, оценивающе разглядывая его. — Оксфордшир… Хотя нет, скорее всего Девоншир, так?
— Д-дербишир, — промямлил Уолтер, которому совсем не нравилось, какой оборот принимала беседа. Если вампирша воскликнет "Ба, да мы земляки!" ему придется ой как несладко.
— Да-да, точно. Неплохо… для Дербишира. Конечно, графство уже не то, что раньше. Вы ведь помните, каким оно было лет сто пятьдесят назад? О, прекрасные были времена! Или вы из новеньких? — спросила она, пренебрежительно выделяя последнее слово.
— Да! Из них! Я совсем недавно обупырился… ой, то-есть стал носферату… но да!
— Что вы так кричите, юноша? — удивилась англичанка. — Молодое поколение теперь никаких представлений не имеет о воспитании! Ну да это можно списать на вашу неопытность, — сказала она покровительственно и даже улыбнулась. Вернее, Уолтеру показалось, что левый уголок ее рта чуть дрогнул. — Кстати, как ваше имя? Мы до сих не знакомы, какое упущение. А ведь мы единственные представители нашего королевства в этой глуши.
Черт, а имя он как раз не придумал! Уолтер почувствовал, как кончики его ушей потеплели. Ну все, полный крах. Ни одного уважающего себя вампира не зовут так приземленно. Нужно было сообразить какое-нибудь романтическое, внушающее трепет имя, вроде «Маледиктуса» или "Мелеаганта."
— Уолтер Стивенс, мэм, — сказал он, на всякий случай поглядывая на ближайшее окно. — А вас, мэм?
— Леди Филомена Генриетта Элизабет Аркрайт, — церемонно представилась она и подала руку Уолтеру, который склонился над ней и поцеловал воздух.
— Польщен, миледи.
— Стивенс… Из Дербишира, вы сказали? Знавала я одну семью оттуда. Вам не знакома некая Мелисента Стивенс?
Особа, так прозывавшаяся, приходилась дальней родственницей его отцу. Слыла она дамой богатой, но прижимистой. Однажды шумное семейство Стивенсов, в тот год стесненное в финансах, напросилось к ней отмечать Рождество. Это был самый странный сочельник в жизни Уолтера. Ни елки не было, ни гимнов, ни подарков, да и вообще праздничный дух как-то подкачал. В довершение всего, тетя Милисента выстрелила из ружья в певцов, пришедших поколядовать к ее крыльцу, а чуть позже запустила подносом в преподобного Стивенса, когда тот начал проповедь о младенце в яслях. Зато угощение было в изобилии. Например, пудинг, в который традиционно закладывали шестипенсовик — кто его найдет, тому весь год будет везти. Обнаружил монетку, естественно, Уолтер, причем эмпирическим путем. К счастью, сломанный зуб был молочным. Это уже можно расценивать как начало удачного года. А еще там были пироги…
— Это моя троюродная тетушка. Мы редко виделись, но пару раз она приглашала нас на пироги с мясом и сухофруктами. А что?
— Ах, как чудесно! Неужели вы родственник Мелисенты? Как тесен мир! Последний раз я видела ее при покойном короле Георге, втором, я имею в виду, конечно. А уж эти ее пироги! Так это она ваш создатель?
