Все впустую. Эвике это не спасло.
Так будь он проклят, скрежетал зубами Уолтер. Это Генри, это он во всем виноват!
Общаясь с ним, Уолтер воздвиг вокруг себя стену из стекла, невидимую до поры до времени. Но стоило похолодать, как она покрылась инеем, стала заметной, осязаемой. И как теперь выбраться отсюда? У кого просить помощи?
* * *
Ждала Эвике долго. Когда отворилась дверь и тюремщики втолкнули второго узника, женщина уже вовсю клевала носом. А как вскочила с матраса — точнее, приподнялась, потирая поясницу — упырь уже направлялся к ней. Кусать не стал, просто вперил в нее глазищи и причмокнул губами. Значит, все по плану.
На всякий случай Эвике сделала книксен — от нее не убудет, а упыри любят, когда с ними расшаркиваются. Ответного поклона так и не дождалась. Вампир сразу же распознал в ней плебейку и продолжал бесцеремонно таращиться. У нее тоже хватило времени оценить противника: высоченный, косая сажень в плечах, кулаки такие, что можно ими породу в шахте долбить. Непросто будет с ним сладить.
Первым молчание нарушил вампир.
— Эй, вы! — рявкнул он. — Можете прочесть «Отче Наш» по-гэльски?
— Н-нет, — перепугалась Эвике.
— На старо-английском?
— На латыни могу.
— Тоже сгодится, — одобрил вампир.
— Начинать?
— Повремените, я еще сдерживаюсь.
Горделиво вздернув подбородок, он прошествовал в угол, прислонился к стене и застыл там, как воплощение стоицизма. Эвике покосилась на него подозрительно.
— А с какой стати вы мне советы даете? — спросила она.
— Убивать вас не хочу, вот с какой. То есть, хочу, очень хочу, но не по чужому же приказу.
Сразу отлегло от сердца. Невероятно, но вурдалак не желает ее кусать!
Или притворяется? Интриги для нечисти — любимая забава, плетут их, как детвора «колыбель для кошки.»
— Сэр? — окликнула его Эвике. — Можно задать вам вопрос личного свойства?
— Как будто мой отказ вас удержит! Бабий язык, куда ни завались, достанет, — раздраженно отозвался он.
— Какую ступень вы занимаете в иерархии вампиров? — не смутилась женщина.
Она опустила руку, потом начала зигзагообразно ее поднимать, ожидая, когда же сокамерник скомандует «стоп.» Оставалось надеяться, что еще до того, как рука поднимется выше головы.
— Учитывая, что никто со мной не считается… — начал он, а Эвике облегченно вздохнула.
— Хвала Пресвятой! Стало быть, вы не Мастер!
— Что вы имеете против Мастеров? — насупился вампир.
— Повидала их на своем веку. Мягко стелют, а не выспишься.
Проворчав что-то себе под нос, он снова умолк и простоял так несколько минут, накручивая бакенбарды на палец.
— Вас как звать-то?
— Миссис Стивенс, — ответила Эвике, ни на секунду не забывая, что с нечистью нельзя откровенничать. Первое имя она ему ни за что не откроет. — Вас?
По непонятной причине этот простой вопрос сбил вампира с толка. Еще долго он шевелил губами, как будто выговаривая забытое слово.
— Агравейн, — не слишком уверенно произнес он.
— Тогда вы точно не Мастер! — окончательно успокоилась Эвике. — Его зовут как-то иначе. Эх, запамятовала!
— Незачем нам его вспоминать.
— И то правда, еще накличем. Нам тут и так неплохо…
— …вдвоем, — подхватил вампир со странным именем.
И стрельнул глазами на ее грудь, только что не присвистнув. Если бы взглядом можно было расстегивать пуговицы, Эвике стояла бы голышом.
«Вот охальник! Того и гляди, за грудь меня ущипнет и шлепка даст,» — мысленно возмутилась миссис Стивенс, но виду не подала. Более того, ей стало понятно, что столь галантные знаки внимания вампир оказывает ей механически, просто по привычке. Уж очень усталым он казался, того и гляди, с ног свалится. В подтверждение ее догадки, вампир протяжно зевнул, клацнув желтоватыми клыками.
Идея созрела сама собой.
Тут главное голос, мягкий, участливый и с добрым простонародным говорком. Именно такой, который и должен быть у служанки. Она запросто его сымитирует, с ее-то опытом! Эвике подумала, что ее до сих пор тянет встать у Гизелы за стулом.
— А не пора ли вам на покой, сэр? — проворковала она, подкрадываясь к нему. — Отоспитесь в волю, авось вечерком и придумаете чего.
— Уснешь тут без гроба, — пожаловался вампир. — Хотя солнце давно взошло, сквозь стены чую.
— Ну и чудненько. А чтобы вашей милости спалось покойнее, давайте-ка снимем фрак, — продолжила Эвике тоном Далилы, предлагающей возлюбленному прогуляться в парикмахерскую. — Вот так, вот так, а теперь жилет. И рубашку тоже.
Без возражений вампир позволил разоблачить его, принимая хлопоты как должное. Даже спасибо не сказал, когда она уступила ему матрас, а потом свернула фрак и подложила ему под голову. Настоящий аристократ! Привык, что все для него. Эвике почувствовала, как в ней пробуждается классовая ненависть.
Пока вампир устраивался на матрасе, женщина сбегала за ширму, а когда вернулась, он уже спал. Или просто лежал с закрытыми глазами, вытянув руки по бокам. Если дыхание не слышно, то сразу не разберешь.
В любом случае, глупо упускать такой момент. Упокоить, прежде чем он проснется голоднее прежнего. Женщина достала колышек, вытерла об юбку, потому что он сразу же намок в ее вспотевших ладонях, примерилась. Уолтер как-то раз говорил, что сердце находится между шестым и седьмым ребром. На всякий случай, она пересчитала ребра, а пока считала, невольно залюбовалась широкой и мускулистой грудью, поросшей черной шерстью. В фигуре вампира чувствовалась древняя, почти звериная мощь. Как только Эвике отыскала нужное ребро, ее взгляд сам собой заскользил все ниже и ниже…
С досады она кольнула себя в ладонь. Действовать надо, а не на чужих мужчин пялиться, тем более что Уолтер ничуть не хуже. Опять примерилась и уже занесла свое орудие, как вдруг спящий резко распахнул глаза. Колышек едва не выскользнул из пальцев, но Эвике так проворно убрала руку за спину, что вампир ничего не заметил. Он, впрочем, и вовсе в ее сторону не смотрел.
— Это каким идиотом надо быть, чтоб позволить бабе себя уболтать! Солнце солнцем, а сюда оно не доберется. А ну живо надевайте, — не оборачиваясь, он швырнул ей свою верхнюю одежду. — Вам мерзнуть нельзя, в вашем-то деликатном положении. И ложитесь на матрас, второго тут нет.
Эвике поспешила надеть его рубашку, такую просторную, что она застегнулась на животе. Накинула на плечи фрак. От запаха одеколона, пряного, почти удушающего, ее начало подташнивать, но так и правда стало теплее.
— А вы? — робко спросила она.
— Мне холод нипочем. Я у двери лягу. На случай, если мерзавцы вернутся, уж устрою им торжественный прием. А вы коли услышите звуки борьбы, то отвернитесь. Незачем вам такие треволнения.
— Хорошо.
— А то ежели женщина в положении напугается, дитя уродцем обернется, — продолжил он менторским тоном.
— Страсти-то какие, сэр Агравейн! — всплеснула руками Эвике, которая тоже непоколебимо верила в эту теорию.
Вампир снисходительно кивнул, довольный, что научил ее уму-разуму.
— Я во сне не ворочаюсь, так что вам не помешает лязг, миссис Стивенс, — добавил он, занимая пост у двери.
— Лязг? — не поняла она.
— Моих кандалов.
В доказательство он вытянул перед собой руки, даже встряхнул ими.
— Вот, видите?
Эвике закивала. Препираться с вампирами — себе дороже, а уж тем более с вампирами сумасшедшими. Тем не менее, при мысли о том, что именно он будет сторожить ее сон, ей стало спокойно и совсем легко. Кол она спрятала в карман. Сейчас в нем не было нужды, а когда они проснутся… тогда жизнь покажет.
Она легла на матрас, укрывшись фраком, и сквозь слипающиеся ресницы разглядела, как вампир укладывается на пол.
На нем совершенно точно не было цепей.
Когда в комнату вошли, Берта Штайнберг так и осталась сидеть на койке. Если это не Гизела, то и вставать незачем. У той шаг такой легкий, что половицы не скрипят, а тут кто-то незнакомый. Мужчина.
Глубокий поклон, и гость присел рядом.
— Кто вы? — спросила она. Мельком посмотрела на него, затем уставилась в стену, и взгляд ее увяз в разлапистой цветочной гирлянде на выцветших обоях.
— Я Рэкласт, брат того, кто застегнул на вас намордник, — представился мужчина.
— Милорд прислал вас с официальным помилованием? Просто снять с меня эту пакость он не мог? Нужен бой барабанов?
Заметив, что мужчина рассматривает ее так и эдак, только что за щеку не тянется потрепать, Берта засопела и чуть не натянула на голову одеяло. Навязчивое мужское внимание всегда ее раздражало.
— Когда исчез намордник?
— Часов шесть назад, может, и того больше, — сказала она с напускным равнодушием, хотя с тех пор столько раз произнесла слово «Новый Год,» что хватило бы на персональное поздравление каждому лондонцу.
