Они с Иаллин оба резко развернулись и посмотрели на меня так… сердце враз остановилось, но я запретила себе даже думать об этом.
– Где он? – поднялась я на ноги.
– Ты же сама все чувствовала, – первой отошла Алла.
– Что я чувствовала?
– Боль, – скривил губы Колин. – Много боли. А потом тишина. Его больше нет, Александрит.
– К-как это – нет?
– Мы не чувствуем его. – Алла взяла меня за руку. – Мы всегда чувствуем друг друга. А теперь его нет.
– Стоп, – вырвала я руку и уставилась на них, – надеюсь, вы не хотите сказать…
– Александрит, прекрати! – не выдержал и закричал Колин. – Его больше нет. Сери мертв.
– Нет, не-эт. Он обещал мне. Этот гадкий дракон обещал мне. Я возвращаюсь. Нельзя оставлять там Сери.
Но Колин схватил меня за руку, не давая кинуться прочь, туда, где остался самый дорогой мне… дракон.
– Я обещал ему, что ты будешь жить. Не заставляй меня уносить тебя отсюда волоком, это может нас задержать.
Уже не обращая внимания на дракона, я замерла, осторожно вслушиваясь в магию. В саму себя и далекое тепло… которого не было.
– Не-эт, – протянула я. – Нет, Колин. Этого не может быть. Пожалуйста…
Сжав руку, он потянул меня в сторону:
– Нам надо уходить.
Я шла, крепко зажатая между ними, и думала лишь об одном: не верю. Сери, этот желтоглазый мерзавец, этот вредный змей-искуситель, он не мог умереть. Не мог, и все тут. Не верю!
Скала осталась позади, но я все еще видела ее острые вершины. И проклинала эти камни, забравшие у меня самое дорогое, отнявшие возлюбленного и сам смысл жизни. Мой Змей.
Как, как мне в это поверить? Как примириться с мыслью, что его больше нет? Просто осознать ее.
Алла и Колин отошли в сторону, позволяя мне спокойно смотреть на эти темные камни. Стоять, смотреть и плакать.
– Нет. Не хочу, – шептала я, не помня себя от горя. А потом не выдержала и закричала: – Сери!
Так родилась моя первая песня. Лишь одно короткое имя, слитое с зовом дракона.
Это место навечно запомнит те звуки. Тот яд, разлившийся в округе, выжигающий все живое. Тот жар души, отданный за ненадобностью. Зачем он мне, если нет того, кому я обещала его сохранить? Зачем мне жить, зачем стучит мое сердце? Дышать, надеяться, верить! Зачем мне все это без него?!
Над развалинами поднялся белый дракон, сверкающий в лучах солнца, рвущих облака. Убийца, забравший у меня самое дорогое.
А я встала. Стряхнула с щеки кристаллики льда. И улыбнулась.
Повернувшись к наблюдающему за нами дракону спиной, я сняла куртку и передала ее Иаллин:
– Одевайся.
Теперь мне это уже не нужно. Зачем, если внутри холоднее.
Ледяное сердце в груди моей стучит,
Ледяное сердце – холодный Тьмы магнит,
Ледяное сердце ранит вновь и вновь,
Ледяное сердце… Стынет моя кровь!
Лед звенит в словах, лед блестит в глазах…
И только из души не уходит страх!
Группа Unreal. Лед
– Садись.
Тихий голос Иаллин не нарушал моего хрупкого покоя. Но я все равно послушно села. Драконица взяла гребень и принялась очень осторожно расчесывать волосы.
В дверь тихо поскребли, и она, отложив гребень, пошла открывать.
– Привет, – послышался шепот.
– Я же говорила, что тебя не удержишь.
– Где она? Алекс? – охнул знакомый голос.
Я повернула голову и посмотрела на оборотня.
По рассказам, сразу после того как нас вырубило заклинание крови и случилась отдача, появились недооборотни. Забрав близнецов Ту и меня, они ушли. Правда, Мальгольма после этого еле удалось спасти. Если бы не его учитель, оборотень тут не стоял бы. Он до сих пор едва передвигается. Просто удивительно, как сюда добрался.
Хотя… судя по лицу вошедшего вслед за ним Ниррана, ничего в этом странного нет. Им обоим, конечно, попадет от Олеандра, но скорее чисто для протокола.
Телохранитель вообще был в первых рядах прибывших за нами драконов. После того как мы покинули памятные стены, они мгновенно почуяли свои пропажи, которые искали всем миром. А стоило Ниррану оказаться на земле, он схватил меня на руки и больше не выпускал до самого королевства Алауэн. Здесь, несмотря на все протесты, нас забрали в свой дом родители Колина и… его брата.
Когда Хранительница Диар, вернувшаяся по такому случаю из декретного отпуска, потребовала нас к себе, Бальтазар так витиевато и эмоционально высказался, что было принято решение дождаться, когда я буду готова. Нирран тоже не вернулся к Диар, оставшись здесь моей тенью и телохранителем, благо Хранительница потеряла прежнюю власть над ним. Да и поостереглась приближать к себе дракона, чьи намерения и действия более чем непредсказуемы.
Кошак, хромая на обе ноги, подошел ко мне и осторожно сел.
– Алекс, ты как? – наконец спросил он, не придумав ничего лучше.
Посмотрев на него долгим немигающим взглядом… я бросилась на зачарованного оборотня:
– Жажду твоей крови!
Завизжав как благовоспитанная девица, встретившая на погосте мертвяка, Мальгольм отпрыгнул в сторону и, скатившись по гладкому шелку покрывала, шлепнулся на пол.
– Вот зараза! Я себе всю за… копчик отбил!
Стоящий у дверей Нирран хитро улыбнулся. Правильно, не фиг было коту с глупостями и предрассудками ко мне соваться. Они-то думают, что я тут в трансе и полурастительном состоянии. А это не так. Мне все равно, как я выгляжу, ела ли сегодня, меня не волнует, что Диар рвет и мечет. Но отказывать себе в пакости я не собираюсь. Телохранитель сказал, что для ледяного это нормально – они бесчувственны ко всему, кроме собственной злости и ненависти. И шутки у них такие же.
Отмахнувшись от гребня в руках Иаллин, я растянулась на широкой лежанке.
К боку прижался огромный черный кошак. Его голова улеглась мне на плечо.
– Ты такая холодная, – глянули на меня зеленые глазищи.
– Теперь я могу много рассказать о ледяных. Знаешь, почему они такие? – Я перебирала колечки шерсти на загривке большого кота. Именно по этому месту их отличали от обычных зверей – некое подобие гривы. У моего дружка она была еще короткая, хотя, должна признать, за прошедшие три года значительно отросла, раньше таких колечек не было. Скоро он станет совсем взрослым. – Спрятав себя во льду, легче запирать чувства. Именно лед спасает их, не давая выть от боли. Не сходить с ума. Не умирать от мысли, что… их больше нет. Холод – это спасение. Это способ не обрушить на себя и мир всю боль, а пить ее мелкими глотками. Любовь дракона такова, что убивает. Она как яд. Посмотри на того, кто тебя привел сюда. Много лет назад внук Диар полюбил человеческую девушку, мага. Они прожили в браке более пятидесяти лет. Но со временем увядание человеческой красоты и жизни стало все более заметным. И тогда они пришли к Хранительнице. Поддавшись уговорам, она еще раз рискнула провести ритуал Диз Тере’итт. Знаешь, каков был результат?
– Она умерла. Прямо на ритуальном ложе. – Нирран стоял надо мной, так внимательно вглядываясь в лицо, словно надеясь найти ответ на вопрос, который не отваживался задать, – почему я жива, а она нет. Раньше даже от тени этого вопроса, проскользнувшего в его глазах, я краснела и отворачивалась. Теперь же ответила кривой усмешкой.
Сери не любил меня, когда вливал свою кровь. Все, что ему было нужно, это, как оказалось, способность иметь детей. Пусть и от женщины, к которой был совершенно равнодушен. Сейчас уже все равно.
– Но ты не стал ледяным, – посмотрела я на Ниррана. – Тебя удержал брат. Кто еще мог понять и принять. Тот, кого можно было любить.
Мальгольм поднял голову и удивленно посмотрел на дракона. Его морда так забавно вытянулась.
– Как же…
– Все меняется. – Рука Ниррана прошлась по моей голове и нежно коснулась щеки. – И однажды выбор между единоутробным братом и чужим, но ребенком становится слишком очевидным.
Я дернулась, едва сдерживая жар, грозивший разбить ледяной панцирь внутри.
– Ты выбрал не ту на роль спасителя.
– Все верно. Шелея всегда хотела такую дочь, как ты, Андин.
– Не зови так меня.
От моего голоса на стеклах пошли морозные цветы, а шкура оборотня покрылась инеем.
– Алекс! – вздохнула уже привыкшая к подобному драконица. Секунду подумав, она села рядом и начала рассказывать, видно надеясь отвлечь: – Я сегодня была у Хранительницы Диар. Она хотела малышей проверить. А они ее, похоже, не признали.
Саму драконицу этот факт явно порадовал. Хотя с чего это? Неужели она еще не поняла – я не останусь здесь, и контролировать ее детей будет некому. Глупышка.
Протянув руку, я коснулась ее животика, заметного даже в простом домашнем платье.
