Азиза и сестренки Айгюль развеселить и отвлечь меня от горестных дум. Это еще больше выводило меня из себя и подстегивало искать ответы.
И вот однажды, проходя знойным утром по базару, я вдруг услышал хриплый надтреснутый голос:
— Зеленый! Меченный Зеленым!
Что-то заставило меня обернуться, словно я понял, что обращаются ко мне. Прислонившись к стене дома, стоял то ли дервиш какого-то неизвестного ордена, то ли обычный нищий, оборванный и грязный до черноты. Как только я обернулся, он ткнул в меня пальцем и продолжил громким истерическим голосом:
— Да-да, тебе говорю, ослиная ты морда, я к тебе обращаюсь! Зеленый пометил тебя! Ищи Зеленого!
— О чем ты говоришь? — я приблизился к нищему. — Кто такой этот Зеленый?
Тот рассмеялся мне в лицо и продолжил быстро бормотать:
— Зеленый говорит с тобой, но ты глух, как тетерев! Открой уши! Пока их не отрезали, — дервиш захихикал. И в этот момент я понял, что говорю с безумцем, но было поздно. Я так издергался за последние дни, что не сумел совладать с собой. Возможно, что случайное упоминание о ком-то зеленом возродило мои ночные кошмары.
Не сдержавшись, я схватил его за грязную рубаху и принялся трясти. Раздался треск разрываемой ткани, и я рисковал оставить его вообще без одежды — настолько ветхой она была.
— Отвечай! Ну?! Что тебе известно?
Но тот лишь заходился в смехе, словно его щекотали.
— Оставь его, брат, — чьи-то крепкие руки легли мне на плечи. — Это же меджнун, безумец Насреддин. Он вечно пугает прохожих и бормочет какую-то ерунду.
Я сник, отпустил оборванца, выглядевшего таким жалким в этот момент. И, сгорая от стыда, пошел от него прочь.
Но еще долго за моей спиной раздавались бессмысленные крики:
— Кааба! Великий шейх! Ищи сына Платона! Где возродитель веры — там и Зеленый!
Стычка с нищим внесла еще большую сумятицу в мою и без того истерзанную душу. Не иначе сам шайтан, вселившийся в Насреддина, насмехался надо мной, давая безрассудные советы. Какой еще шейх? Кто такой возродитель веры? И причем тут дом Аллаха? Все вместе это казалось полной бессмыслицей, и вскоре я выбросил из головы слова чудаковатого старика.
И вот с приходом весны, в ночь после празднования Навруза, я вскочил с постели ни свет ни заря с четким пониманием того, что мне нужно добраться до Мекки. Наверное, что-то было в моем взгляде и голосе, так как Карим-ата, выслушав, даже не пытался меня отговорить. «Это Аллах зовет тебя. И кто я такой, чтобы противиться Его воле? — улыбнулся отец, но я уловил затаенную тревогу в его глазах. — Но одного я тебя не отпущу, даже не спорь, — добавил он. — Хасан уже давно мечтает совершить паломничество, вот и отправитесь вместе. Путь в Мекку долог, и тебе просто необходим надежный взрослый попутчик. Да и нам с Сапарбиби будет спокойнее».
Не уверен, что Хасан-амаки обрадовался столь заманчивому предложению, но на следующее утро после намаза он влетел в мою комнату с горящими глазами:
— Бахтияр, мальчик мой, ты уже готов?
Мой изумленный взгляд ничуть не смутил дядю.
— Караван в Куфу отправляется через два часа!
— Э-э-э...
— Я уже все подготовил, живо собирайся!
— Но завтрак... — начал было я.
— О, Аллах, когда ты успел стать таким прожорливым? — изумился Хасан, и я не понял, шутит он или нет. — Сапарбиби собрала нам немного еды. Поедим в дороге.
***
Густой аромат мясной похлебки и жаренных на огне лепешек бесцеремонно ворвался в мои воспоминания и выдернул в реальность. Я вылез из-под навеса и обвел взглядом стоянку: то тут, то там поднимались к небу сизые дымки от очагов, разносясь по округе щекочущими ноздри запахами готовящейся пищи. В животе призывно заурчало, а рот наполнился слюной.
— Слышу глас истинного батыра!
Я обернулся. Улыбающийся во весь рот Хасан как раз вынырнул из-за кустов, таща полные бурдюки.
— Держи, герой! — дядя протянул раздутый прохладный на ощупь мех.
Я сделал несколько жадных глотков. Холодная свежая влага чудилась мне божественным нектаром, волной расходящимся по телу, наполняющим и возвращающим стремление к жизни.
— Пришел в себя, я смотрю? — хитровато уставился на меня Хасан. — Тогда своди на водопой верблюдов. А я пока займусь ужином. Клянусь Аллахом, такой вкуснятины ты еще не пробовал!
— Ловлю на слове, — подмигнул я дяде и, отвязав верблюдов, повел их к бассейну с водой.
После сытного ужина, которому могли позавидовать сами джинны пустыни, я вытащил матрас из палатки и устроился возле еще теплого очага. Хасан уснул в палатке, время от времени разрывая ночную тишь рокочущими руладами.
Амир аль-Хадж, по-видимому, намеренно сделал стоянку продолжительной, чтобы люди и животные восстановили силы перед ночным переходом. Когда я поил верблюдов, кто-то из паломников обмолвился, что отрезок пути между Забалой и Файдом, который нам предстоит вскоре преодолеть, самый пустынный и опасный на всем маршруте Зубайды. Хоть дорога из Куфы в Мекку считалась самой благоустроенной, а вожаки влиятельных бедуинских племен были задобрены звонкой монетой, нет-нет да и случались наскоки на паломнические караваны — лакомую добычу для кочевников.
Лагерь мирно дремал в наступающих сумерках пустыни. Стихли торгаши, пересчитав выручку и теперь блаженно посапывая с чувством выполненного долга. Угомонились подростки, вволю наплескавшись в бассейне и получившие нагоняй от старших. Вымотанные жарой и дорогой, а сейчас вкусившие свежей воды и горячей пищи, люди отдались объятиям пустынных грез. Время от времени перекрикивалась стража, что, впрочем, не разрушало покой сонного царства.
Я перевел взгляд на гаснущее небо. То здесь, то там загорались слабые искорки звезд, словно пробившиеся из-под снега первые цветы. В центре небосвода восседал серп полумесяца, распыляя серебро над пустынным простором. Рядом с его заостренными «рожками» мерцала звезда. Яркая крупная она держалась особняком от сестриц, подчеркивая свой королевский статус. Полумесяц будто вел звезду за руку, поддерживая и в то же время восхищаясь красавицей. Я буквально утонул в их мистическом танце, забыв обо всем. Казалось, между нами протянулась тончайшая серебристая нить. Я скорее чувствовал, нежели видел ее. Она выходила из центра груди — из того места, где висел оберег с волшебной косточкой — и устремлялась ввысь к неразлучной сияющей парочке. Зацепившись за кончики полумесяца и обвиваясь вокруг лучей звезды, нить утягивала меня в какие-то немыслимые дали и состояния, для которых мне трудно подобрать слова. Я продолжал оставаться
