бросили взгляд на воду.
— Аллах, прими душу раба твоего, он погиб за правое дело! — тихо промолвил тот, что первым обратился ко мне. Затем повернулся и взглянул на меня. Жесткие черты его лица смягчились.
— Мы соберем тела и сделаем общую могилу. Никто не останется забытым, — пообещал мужчина. — Ступай.
И тут незримая преграда дала трещину, и я ощутил, как глаза наполняются влагой. Я благодарно кивнул, отвел взгляд и бросился прочь, не желая проявлять слабость на глазах воинов.
***
— Медина!
— Лучезарная!
— Пристанище Посланника!
— Хвала Вседержителю, мы добрались!
Народ вокруг пришел в возбуждение, загомонил, засуетился.
Я же пребывал на грани между забытьем и бодрствованием, поэтому не обратил на воодушевление паломников ни малейшего внимания. Терзаемый головной болью после очередного кошмара и удрученный гибелью Хасана, я еле держался в седле. В глазах стоял туман, в голове шумело. Время от времени я выходил из полуобморока, и тут же перед глазами вставал образ десятков завернутых в саван покойников на дне огромной песчаной могилы, а в ушах звучали слова «Йа Син», произнесенные муллой:
«Воистину, Мы оживляем мертвых и записываем то, что они совершили, и то, что они оставили после себя. Всякую вещь Мы подсчитали в ясном руководстве Хранимой скрижали.
Сегодня ни одной душе не будет причинено никакой несправедливости, и вам воздастся только за то, что вы совершали.
Воистину, обитатели Рая сегодня будут заняты наслаждением.
Милосердный Господь приветствует их словом: „Мир!“»
— Эй, брат, — кто-то пихнул меня в бок так, что я едва не вывалился из седла, — просыпайся, мы подъезжаем к городу Пророка! Какая радость, слава Аллаху!
Я насилу разлепил глаза, нащупал горлянку и щедро плеснул себе на лицо. Солнце только-только приподнялось над горизонтом и его беспощадные лучи еще не успели превратить воду в мерзкую теплую жидкость. Кожа мгновенно впитала вожделенную прохладу, и стало значительно легче.
Вспомнив о чудодейственном избавлении от головной боли в Забале, я сжал висевший на шее амулет, прикрыл глаза и попросил Аллаха об исцелении. В этот раз все произошло иначе. Вспышка нестерпимой боли пронзила сознание, слезы брызнули из глаз. Я охнул и пошатнулся в седле, в последний момент успев схватиться за уздечку. Отойдя от испуга, прислушался к ощущениям и возликовал: боль ушла! Косточка едва ощутимо пульсировала в ладони, постепенно утихая. Я возблагодарил Дарующего и, наконец, осмотрелся.
Караван как раз начал спуск в долину и город был как на ладони. Сразу за внешним кольцом стен кучно теснились приземистые безликие домишки — бедные кварталы. Ближе к центру расположились особняки знати, духовенства и зажиточных купцов. А в самой сердцевине города тянулась минаретами к небу Мечеть Пророка.
Когда вереница паломников оказалась в долине, вдоль каравана стали разъезжать глашатаи амира, сообщая, что остановка в Медине продлится до завтрашнего утра. С восходом солнца караван продолжит путь к своей основной цели — Мекке.
Добравшись до крепостных стен, море паломников разделилось. Кто-то предпочел остаться прямо здесь, видимо, не желая толкаться в тесных улочках в поисках свободных мест в караван-сараях. Преимущественно, это были замыкавшие шествие бедняки. Они занимали специально выделенные места и разворачивали палатки.
Пока я приводил себя в порядок да любовался видом города, оказался в хвосте каравана. Однако не стал останавливаться за стенами и уверенно направил верблюда к воротам. Аллах милостив, где-нибудь найдется место и для меня.
За воротами поток паломников разбился на мелкие ручейки, смешался с караванами торговцев, крестьян и прочего люда. Я ехал в ту же сторону, что и большинство, особо не выбирая направление и вовсю глазея по сторонам. Медина бурлила, Медина шумела, Медина радовалась! Сердце приятно защемило, будто после долгих скитаний я наконец-то вернулся домой. А, может, и вправду Медина — мой дом? Настоящий, но, увы, скрытый под спудом забвения. Мне бы вспомнить, мне бы только вспомнить... хоть самую малость из прошлой жизни... Всемогущий, помоги, не оставь меня во тьме забвения!
Я и сам не заметил, как гомонящая человеческая река выплеснула меня на широкую улицу. Многочисленные караван-сараи соседствовали с банями и домами горожан среднего достатка. Простых торговцев с лотками здесь видно не было, зато попадались добротные лавочки. У каждой стоял зазывала, соловьем заливающий о самой лучше в мире одежде или оружии.
— Паломник? — окликнул меня дородный мужчина у ворот очередного караван-сарая.
Я кивнул и подъехал нему.
— Есть свободные места до завтра?
— Заходи, брат, — широко улыбнулся толстяк. — Хадж — великий подвиг. Я рад таким гостям!
— Сколько возьмешь за еду и ночлег? — любезность хозяина меня насторожила.
— Да покарает меня Аллах, если хоть медяк возьму с паломника! — ударил себя в грудь мужчина. — Все за счет светлейшего халифа.
— Да продлит Аллах его годы! — возблагодарил я правителя правоверных и завернул во двор.
Внутри было просторно. Посреди двора стоял крытый колодец. Слева и справа располагались загоны для животных и складские помещения. Я снял поклажу с верблюда и передал его слуге, а сам в сопровождении хозяина проследовал во внутренний двор.
Здесь пространство разительно отличалось от внешнего. В центре, под сенью пальм, журчал небольшой фонтан в форме восьмиугольника. Облицованный разноцветной плиткой голубых, зеленых и белых оттенков, бортик выделялся на фоне выгоревших на солнце кирпичных стен постройки.
Мы свернули вправо, поднялись по лестнице на второй этаж и, пройдя почти в конец галереи, остановились у двери.
— Чувствуй себя как дома, — хозяин толкнул створку двери и сделал приглашающий жест. — Соседей пока нет, но это ненадолго. Близится время хаджа — сам видел, что на улицах творится. Таз и вода для омовения в кувшинах за перегородкой. Через час подадут завтрак в чайхане.
— Благодарю, — я приложил руку к сердцу, затем повернулся и шагнул в комнату.
Толстяк притворил за мной дверь и, судя по шаркающим звукам, удалился. Я оглядел свое временное пристанище. Убранство было скромным, но добротным. Пол покрывали хасир из пальмовых листьев. У стен, скрученные в рулоны, лежали ватные матрасы и покрывала для сна. Справа высилась деревянная ширма, отгораживающая зону омовения. Свет проникал через единственное окно, расположенное над входной дверью и забранное деревянной узорчатой решеткой.
Выбрав место справа у стены, сразу за ширмой, я бросил рядом вьюк с вещами, расстелил матрас и с удовольствием растянулся. Только сейчас я понял, насколько путешествие вымотало меня. Особенно тяжко дался отрезок пути после гибели Хасана. И если в дороге я держался
