class="p1">Но вдруг совсем не к месту я вспомнил историю этой гробницы и содрогнулся. Ведь сначала это была жилая комната последней жены Мухаммада — Аиши, самой молодой из его жен. И когда он скончался прямо в ее комнате, то было решено похоронить его там же. У меня прямо перед глазами встала вдруг убогая обстановка этой комнатки, хотя я был готов поклясться, что никогда в ней не был. Да и не пускают туда никого, поприветствовать Пророка можно только через отверстие в стене. Я точно никогда там не был, но почему-то четко увидел бедную обстановку, земляной пол, кровать Аиши, застеленную ветхим одеялом... Словом, всю скромность и непритязательность Пророка и его семьи в быту. Наверное, когда-то в Мекке у него и был неплохой дом, но здесь, в изгнании, он так ничем и не обзавелся, потому что отдавал последнее бедным переселенцам из Мекки. Но самой горькой каплей было то, что когда умершего Пророка решили похоронить на том месте, где он скончался, то Аиша еще несколько месяцев спала в той же самой комнате рядом с его могилой. Не потому, что показывала так свое благочестие, а лишь потому, что привыкла довольствоваться малым. А потом отказалась и от этой комнаты в пользу мечети.
Эти горькие мысли о несправедливости земной жизни совсем выбили меня из колеи. Я переживал за незнакомую мне женщину так, словно знал ее когда-то. Я представлял ее покои, отделанные мрамором и золотом. Я представлял возвышающийся над стенами зеленый купол. Но как же мои мечты были не похожи на реальность! И поэтому я добрался до гробницы в совершенно издерганном состоянии, будто шел на могилу родных. Конечно, смерть Хасана, рана от которой была еще совсем свежа, могла сделать меня излишне чувствительным, и теперь я переносил горечь от его потери на все вокруг, что казалось мне печальным.
— Мир тебе, о Посланник Аллаха! — горячо произнес я, поравнявшись со стеной дома и стараясь сморгнуть набежавшие слезы.
— Мир тебе, муаллим, — поприветствовал я Абу Бакра, сместившись на локоть в сторону.
— Мир тебе, Умар, — назвал я второго праведного халифа — третьего из погребенных в комнате Аиши.
Я собирался уступить место следующему в очереди, но замешкался, мне вдруг показалось, что я начинаю что-то вспоминать. Что вот еще секунда — и я поймаю тень какого-то воспоминания о своем прошлом. И это, несомненно, дар Пророка, к которому я обратился, стоя у его могилы.
Но ничего не случилось, и как всегда, остались только вопросы, на которые я не получал ответов. Почему я назвал Абу Бакра учителем? Это обращение само выпрыгнуло из моего рта, будто язык лучше знал, как обращаться к первому праведному халифу. Забился и запульсировал оберег под рубахой, и в такт ему застучало сердце. О, Всемогущий, что со мной творится?..
Но вместо потустороннего голоса я услышал за спиной ругань, и кто-то грубо отпихнул меня от гробницы, да еще и так сильно, что я едва не распростерся на земле. Отойдя подальше от толпы, я снова попытался вернуть испытанное ощущение узнавания и попробовать что-то вспомнить.
Но подняв глаза, забыл и думать об этом, потому что прямо перед собой, буквально в нескольких шагах, увидел мужчину, который смотрел на меня в упор издевательским, полным презрения взглядом. Облаченный в зеленые одежды незнакомец буквально впился в меня глазами, будто пытался прожечь дыру. А глубоко внутри его жутких глаз плясали изумрудные всполохи.
Меня бросило в жар, потом в холод. На лбу выступили капли пота, и покатились по щекам как утренняя роса.
— Т-ты... — выдавил я, с трудом выталкивая наружу слова.
Это был он — зеленоглазый незнакомец, шайтан из моих кошмаров. Он никуда не исчезал, лишь затаился, поджидая момент для прыжка. И вот теперь он стоял передо мной и скалился, как хищник, загнавший свою жертву.
В висках застучало и заломило, будто запертые внутри страхи пробивали путь к свободе. Я заорал от боли и, схватившись за голову, рухнул на колени. Кто-то схватил меня за руку. Не глядя, я отмахнулся, быстро поднялся и бросился прямо в толпу, распихивая народ. Кто-то успевал отскочить, других я сбивал с ног. Мечась как безумный, я пытался найти выход со двора. Но всякий раз натыкался на глухие стены. Ловушка! Отчаявшись, я принялся колотить по холодному щербатому кирпичу, моля о помощи.
Что-то кольнуло затылок, я обернулся и похолодел. Передо мной снова стоял он —кошмар из моих снов. Его лицо постоянно менялось: морщины то разглаживались сами собой, и тогда он казался не намного старше меня самого, а потом вновь появлялись, и он становился древним как сама вечность. И я никак не мог разглядеть его черты. Не менялись только тонкий с легкой горбинкой нос, разлет густых бровей и глаза... огромные, широко распахнутые, мерцающие странным зеленоватым светом.
Незнакомец нависал надо мной, и сложив руки на груди, глядел тяжело и вопросительно, словно я задолжал ему мешок дирхемов. Но я совершенно не понимал, что ему от меня нужно. Кровь стучала в висках, сердце едва не выпрыгивало из груди, а я стоял как вкопанный, пригвожденный изумрудным огнем в глазах незнакомца.
Кажется, миновала вечность. Медленно, лениво мужчина поднял руку и, вытянув указательный палец, ткнул меня в лоб. Я ждал боли, как случалось каждый раз, когда незнакомец настигал меня во сне. В воображении я уже бухнулся на колени и собрался орать как бешеный, сжимая руками виски. Так бывало всегда, но только не в этот раз.
Сейчас я по-прежнему оставался на ногах, а боль не спешила рвать меня на куски. Перед глазами внезапно прояснилось, и я ощутил странную легкость в теле, будто сбросил с плеч огромный камень. Руки больше не дрожали как у припадочного. Полный недоумения, я решился взглянуть на своего преследователя...
Благородные черты лица, крупноватый нос, густая белая борода и серые искрящиеся смехом глаза — самые обычные человеческие глаза. Длинный зеленый плащ и такого же цвета чалма — вот и все, что единило его с моим кошмаром. Как я мог так обознаться?! На смену терзавшего страха пришли смущение и стыд. И нужно было бы попросить прощения у этого мужчины, но я не знал, за что именно. Всепоглощающая легкость и тишина не покидали меня, и это было странно. Незнакомец усмехнулся, читая меня как открытую книгу, сделал шаг навстречу и произнес, мягко проговаривая слова:
— Я — Мухйиддин Ибн Араби. Пойдем, Бахтияр, нам многое нужно обсудить.
