— Ох, и метелка ты, Веник, все метешь и метешь! По тропинкам можно попасть в Лоскуты. Но когда гроза да еще лесная, циферблат становится нестабилен, он вращается и путает тропы. Лучше на Круг в грозу не соваться. Ну, ты помнишь, как гнали обратно, да? — Влад закончил ковыряться в земле и стоял на отметке с цифрою девять.
Только сейчас Майкл заметил, что кто-то процарапал на Круге цифры, и самые растоптанные тропинки идут на полдень и на два часа.
— Полдень — поместье, — пояснил Влад. — Двухчасовая ведет в сады. Девятка в пещеру, десятка к монахам. Направление я уловил, но девять или десять, понять не могу, много времени прошло да и ноты спутаны, не выходит единой мелодии.
— Ну так мы по двум дорожкам скатаем! — обрадовался неугомонный Веник. — Пещера! Подумаешь! Фигня вопрос, с Владом в пещере вообще ништяк. Едем?
Влад промолчал.
Зато новый голос ответил:
— Разумеется, господа. Крутите педали аккурат до Кунсткамеры. И шутить со мной не советую, с вами я даже вспотеть не успею.
Майкл обернулся и увидел Добрыню. Тот выглядывал из окна машины и апатично жевал соломинку. Смотрелся при этом до того простецки, что у Майкла зачесались руки. Но Венька и Влад спорить не стали, покорно ушли с циферблата на шестичасовую тропу.
— Не надо, Миха, — посоветовал Венька. — Бесполезно, да и Гордей приказал. А ты вроде как волонтер? — и добавил, поднимая велик с травы, так серьезно, что Майкл ощутил его возраст, истинный, от даты рождения: — Мы только веточки, молодняк. И сил нам отмерили, что кот чихнул. Старики уйдут, сами не выдюжим. Без Старичья Затишью не быть.
* * *
Варька не помнила, сколько времени они провели на поляне.
Связи не было, интернет отсутствовал даже на одинокой березе, куда Ники залез от отчаяния. Будто в данной реальности вообще не знали о том, что такое Всемирная сеть.
В серебристом ягеле чернели тропы, протоптанные их ботинками.
Они ели мох, будто олени, они выжимали из ягеля влагу.
На бересте и еловых ветках приучились кипятить воду. Разобрав бесполезный термос, превратили его в котелок, вынув колбу и сделав обвязку.
Раз за разом пытаясь уйти с поляны, они попадали в кромешный мрак. То ели сплетались так плотно, что некуда было руку просунуть, то оказывались в сумерках у болота, в старом лагере Натариэль, даже если прорывались в другую сторону. Хотели вернуться обратно к дороге, но вешки на болоте пропали, ни рун не нашли, ни зарубок, ни палок. Только вывозились в грязи и потеряли рюкзак с телефоном. Как только сами остались целы? Этого Варька тоже не помнила.
Вроде теряла сознание, уже по горло в ледяной жиже, а потом очнулась на теплом ягеле, под ярким весенним солнцем.
Ники утверждал, что брал провизию в расчете на несколько дней. На два? На три? Он не мог сказать. Но еще оставалось немного гречки, пара банок тушенки и кулечек конфет. Их берегли, как драгоценность, подвешивали к ветке березы в наглухо завязанном рюкзаке, чтоб не растащили дикие звери.
Ягель был, как страница в книге. Утром они читали новости из незатейливой лесной жизни, обсуждая за глотком кипяченой воды, кто приходил и зачем. Деловито бродили копытные, то ли олени, то ли мелкие лоси, держались по краю поляны подальше от валуна. Как они проходили сквозь ельник? Этого Варька понять не могла. Ник пытался выслеживать лосиков, выход искал и мяса хотел, но так никого и не встретил вживую. Шебаршили остатки припасов белки. Варька, пойдя по следу, обнаружила пень с десятком орешков, прогнивших, но условно съедобных. Ники ржал, что они докатились и объедают пушистиков, но глаза его выдавали, беспокойные и невеселые.
Ники боялся, что суперидея с добычей бесценных корундов будет стоить жизни ему и сестре. Вслух он этого не говорил, фальшиво радовался приключению. Утверждал, что случился игровой сбой, эррор фаталити, так сказать, оттого их водит по кругу. Но баги вычистят, перезагрузят, и они обязательно пройдут уровень.
Варька считала Тихий Лес аномалией: они попали во временной капкан, и теперь им тут жить до скончания века. Главное, продержаться до лета, а там пойдут ягоды и грибы. Станут, как белки, запасы делать.
— Завтра попробуем снова сквозь ельник, — хлебая пресный гречневый суп с кусочком говяжьего жира, озвучил нехитрый план Ники. — Только в болото не сунемся. Сразу рванем вниз по склону к реке. Я вспомнил, тут рядом река, Тишинка. А за ней сады и городок, вдруг заметут в ментовку, хоть покормят по-человечески. Тюремная баланда, Варюха, прикинь!
Варька кивнула с сомнением. Баланда — это, конечно, круто, но вряд ли их выпустят из аномалии. Хотя… Отчего не попробовать?
Мысль о нормальной еде, о горячей ванне и стакане чая отчего-то ее взволновала без меры, и она подскочила еще до света, выбралась на росистый ягель, укрытый густым туманом, словно лохмами седой старухи. Палатка сверкала, как алмазный панцирь, покрытая капельками росы, было тихо настолько, что сводило пальцы от одиночества и предчувствия гибели.
Потом треснул сучок, другой. Зашелестел податливый ягель.
Варька увидела тень в тумане. Кто-то высокий, статный, перебирая тонкими ножками, терся об их березу.
Олень! Вон рога какие! Это ж целое дерево, а не рога!
Варька тихонько пнула палатку, шепотом позвала Николку.
Тот выбрался сразу, тоже не спал. Увидел и офигел:
— Это ж сколько мяса гуляет без толку! Варька, да тут килограммов сто!
— Не тронь животное!
— А жрать ты хочешь? Один скелет под кожей остался! У меня тут копье заточено…
Снова хрустнуло под ногами, глухо, будто старые кости. Олень вздрогнул, взвился эффектной свечкой и понесся по поляне, сдирая ягель. Прихватив на рогах их последний рюкзак с остатками продовольствия.
— Держи вора! — возмутился Николка, и откуда силы взялись. — А вот я тебя, ату!
Зверь заложил вираж по поляне и пошел напролом через ельник. Варька испугалась, что он расшибется, изранится об острые сучья, но деревья отпрянули в стороны, пропуская красавца-оленя.
— За ним! — приказал Николай. — Варька, это не шанс, а шансище! Все бросай, да оставь ты палатку, там выход, сестра, что ты копаешься?
Они погнались за оленем, но быстро отстали в ельнике. Клятые деревья закрывали путь с равнодушием опытных пограничников. Сплетались сучьями-ветками, больно кололись иголками.
— Нужно ли пробиваться туда, куда нас не пускают, Ники?
— А ты как хотела, сестра? Чтоб корунды на блюдечке принесли? Надо сто верст исходить и сто сапог износить… Или как там правильно в сказочном сеттинге?
— Что-то еще про хлеба. Каменные. Ой, смотри, наша конфета!
В ельнике краснел яркий фантик, а чуть дальше еще один.
— Гад олений рюкзак мне прорвал! Ладно, еще сочтемся. Вот что, Варь, помни главное: если вернемся на стоянку эльфов, сразу беги к реке. А пока пойдем по конфетному следу. У каждого свои хлебные крошки!
* * *
В этот раз Гордей не стал прятаться в полутьме библиотеки. Он ждал, прокатываясь в коляске, в просторном холле возле окна.
И в холодном свете, идущем от люстры, было видно, как он недоволен.
— Вот что, вьюнош мой, — проскрипел Гордей, едва Добрыня, притащивший Майкла, по-военному отдал честь и вышел. — Ты дал согласие на работу. Это значит, теперь твои ноги — мои. Вернее, ты стал моими ногами, руками, ушами и прочим.
— Расчлененка, — сыронизировал Майкл. — Карается по закону. Договор я, кстати, не заключал. Так что запишите на будущее: я волонтер, а не пес цепной. Хлеба могу купить, молока. В квартире пропылесосить. Лекарства достану, если нужны…
— Зачем ездил на Круг, голубчик? Мать решил разыскать?
Майкл заложил руки за спину:
— Вы ведь и так все знаете? Какой же смысл пересказывать? Посмотрите запись в компе. Что вам нужно от меня, Гордей? Послушание? Ну так вы не по адресу. Рабская покорность? Опять не туда. Может, вам забыли сказать, но крепостное право отменили еще при царском режиме. С тех пор возник и распался Союз, люди космос освоили, была Перестройка…
