Аннис! Мэгги!
Но они не могут подойти ближе, ведь тогда они выдадут себя, эти сестры. Однако худшее еще впереди. Она теряет сознание, ее отвязывают от столба, причем многие теперь боятся к ней прикоснуться. Они думают — что за трюки? Что за плутовство? Что за сделка с демонами?
Седовласый священник. Он приближается: колокол и книга. У него дрожит голос. Да будет так. Если она настолько противится смерти, похороните ее заживо. Говорят, что она может проклясть? Так отсеките ей руку и ногу, чтобы она ни на кого не могла направить свое проклятие! Говорят, что она передает волшебные слова себе подобным? Так наденьте на нее уздечку, чтобы лишить ее дара речи. Говорят, что она способна летать. Так похороните ее, и тогда даже крылья не смогут ей помочь! И сохраняйте ей жизнь, чтобы она умерла заживо! Сделайте это во имя Господа!
И они отсекают ей руки и ноги и прижигают окровавленные обрубки каленым железом. Они надевают уздечку ей на голову, и острый шип пронзает ее язык. Они втискивают ее в маленький ящик и закапывают, оставив трубку, куда поступают вода и воздух, чтобы продлить ее мучения на много дней и ночей.
А ночью приходят храбрые сестры и нашептывают ей слова, хотя она не может им ответить, и впрыскивают ей в рот эликсиры, чтобы облегчить ее страдания. И они закапывают в землю лунные пластины и кинжалы и просят, чтобы Геката вмешалась и уберегла ее сердце от ненависти. Но снадобья и мучения сбивают ее с толку, сводят с ума, и вот однажды ночью приходит одна из них, сестра. Сестра шепчет ей, шепчет странные слова в самый черный для нее час, редкие слова в самую мрачную ночь ее страданий.
— Я пришла к тебе, — изрекает голос. — Я Мэгги, и я избавлю тебя от уздечки времени.
Мэгги очнулась внутри веревочного круга в объятиях Эша. Она дрожала и плакала. Эш закутал ее в свою белую рубашку.
— Я была там, Эш, — рыдала она, — я все видела.
— Ты вернулась. Ты жива. Все хорошо.
Эш очнулся чуть раньше, чем Мэгги. Придя в себя, он понял, что Мэгги все еще без сознания, но плачет. Возможно, она спала, но даже в бессознательном состоянии ее сотрясали глубокие, горестные рыдания. Он попытался привести ее в чувство. Потом нашел, во что ее закутать, снова вступил в круг и стал баюкать ее в объятиях, пока она не пришла в себя. Он заставил ее выпить немного воды.
— Я смотрела. Я видела все. И в то же время я была Аннис. Я была и Мэгги, и Аннис одновременно.
— Выпей это.
— Она была одной из тех, кто невинен, Эш. Они изменили ее. Я знаю, чего она хочет. Они сделали ей больно — ох, до чего же больно!
Мэгги всхлипывала в объятиях Эша. Те вещи, которых он не мог видеть, разрывали ее сердце.
— Ты видел это? Видел?
Но Эш этого не видел. Его оставили ждать в том сером пространстве, в загадочном коридоре между видением и пониманием, память о котором уже поблекла. Все, что видела Мэгги, было не для его глаз. Теперь ему ничего не оставалось, кроме как верить ее словам.
— Я поняла, Эш. Все мы, каждый из нас скован уздечкой — тем, что делает с нами жизнь. Ты. Я. Алекс. Эми и маленький Сэм. Все мы, Эш. И все мы ждем, чтобы нас избавили от уздечки. И это больно. Это больно.
Эш обнимал ее, пока рыдания не утихли.
Мэгги всем объявила, что ей нужно и кто ей нужен. Призвали Де Санга, а Эша отправили с поручением. Мэгги попросила Алекса быть рядом. Она хотела, чтобы он тоже был в курсе.
Лихорадочное ощущение значимости, пробудившееся в Мэгги, подсказало Де Сангу, что произошло нечто важное, но, выполняя то, о чем его попросили, он оставил подозрения при себе. Он сомневался, что может еще что-то сделать для Мэгги; кроме того, его страшно испугал опыт со сверхъестественным воплем Аннис.
— Я досчитаю до трех, легонько до вас дотронусь, и вы вернетесь к нам такой же, как раньше, — спокойной и отдохнувшей. Раз, два, три. Ну вот. Здравствуй, Аннис. Долго же тебя не было.
Как и прежде, сеанс проходил в гостиной. Она моргнула и посмотрела на Де Санга. Потом — на свои руки.
— Как ты себя чувствуешь, Аннис?
Усмешка заиграла у нее на лице.
— Священник.
— Нет, я не священник. Я больше не священник, Аннис. Я друг Мэгги. Ты знаешь, кто такая Мэгги, верно?
Она глядела непонимающе.
— Тебе не нужно играть с нами, Аннис. Мэгги — та, кто тебе поможет.
Она облизала губы и с трудом проговорила:
— Воды.
Де Санг протянул ей стакан, и она стала судорожно пить.
— Мэгги хочет, чтобы ты спела мне «Колыбельную смерти». Песню смерти и ухода. Она хочет, чтобы ты передала ее мне.
Молчание.
— Ты знаешь, что сама этого хочешь, Аннис. Тогда ты сможешь быть свободна.
Молчание.
Де Санга прервал звонок в дверь. Алекс пошел открывать. Из прихожей донеслись приглушенные голоса. Психолог продолжил дознание:
— Я хочу спросить тебя кое о чем еще. Кто научил тебя «Колыбельной смерти»?
— Одна из нас.
— И ты должна передать ее другой? Причем только женщине? А что будет, если «Колыбельную смерти» споет мужчина?
— Ни один мужчина не может ее знать.
— Но если бы это случилось?
— Это не будет иметь силы. Только женщины могут знать. Это связано с жизненным циклом. Женщина появляется из утробы, потом сама дарит жизнь, а потом другая женщина дарит жизнь.
— Понимаю. Но я и не хочу, чтобы ты передала ее мне. Я хочу, чтобы ты передала ее Мэгги.
Снова молчание. Потом:
— Не нужно. Я и так храню ее для нее.
— Но, Аннис, если ты не согласишься, двухтысячелетняя традиция ремесла прервется. Сто поколений ведьм — и «Поющая цепь» разорвана. Передай ее Мэгги. Пусть она возьмет ее.
— Не нужно. Мы с ней — единое целое.
— Нет-нет, Аннис. Вы разные. Вы должны разделиться. Она не владеет цепью. А ты владеешь.
Нет ответа.
Де Санг исчерпал все свои доводы. Он даже не верил в существование «Поющей цепи», чем бы она ни была, а потому не удивлялся, что не может к ней подобраться. Он принадлежал к школе, признававшей единственный вид колдовства — логику. Но Мэгги дала ему ключ, с помощью которого, по ее мнению, можно было открыть тайну. Он вздохнул.
— У меня есть для тебя послание от Мэгги. Она хотела, чтобы я передал тебе это особое послание.
— Говори.
— Она просила меня сказать тебе следующие слова. Ты слушаешь, Аннис? Она попросила меня сказать тебе: «Я Мэгги. Я избавлю тебя от уздечки времени».
Глаза Аннис распахнулись. Она медленно повернула голову и посмотрела на Де Санга. В ее глазах замелькали искры огня, но впервые в них также отразились потеря, растерянность, сомнение, боль. Она задрожала. Начинался припадок — бессмысленный финал всех этих долгих сеансов.
— Не убегай, Аннис! Не убегай!
Он боялся, что она просто спрячется, уйдет от конфронтации, которую он так тщательно готовил, спрячется за своим припадком. Ее дыхание уже участилось, а глаза закрылись.
— Не закрывай глаза, Аннис. Посмотри на меня. Если ты нам не скажешь, нам придется убить Мэгги.
Она снова пришла в чувство.
— Нет.
Поведение Аннис изменилось. Она хотела защитить Мэгги.
— Ты сама это сказала, Аннис! Я священник. Я прикажу, и ее уведут!
— НЕ ТРОГАЙ ЕЕ!
— Я сожгу ее. Я прикажу, чтобы ее зарыли заживо, Аннис!
— ТОЛЬКО ТРОНЬ ЕЕ!
— Ты ведь только поэтому до сих пор здесь! Если мы убьем ее, то сможем убить и тебя!
— НЕ НАДЕВАЙТЕ УЗДЕЧКУ НА СЕСТРУ! НЕ НАДЕВАЙТЕ УЗДЕЧКУ НА СЕСТРУ!
— Тогда расскажи Мэгги! Ради всего святого, расскажи ей «Колыбельную смерти»! Расскажи ей!
— Я не могу. Разве ты не понимаешь, что я не могу?
Она кричала. Плакала и кричала.
— Ты можешь, Аннис! Ты хочешь! Она избавит тебя от уздечки!
— Она не может! Она не может!
— Но почему? Почему?
— Потому что потому что потому что МЭГГИ НЕ ДЕВУШКА!
Де Санг был как громом поражен. Мэгги убедила его, что Аннис готова открыть тайну. Она была абсолютно уверена. И он решил, что это действительно может произойти, если только ему удастся убедить Аннис. Внезапно Де Санг почувствовал себя раздавленным, побежденным. Не девушка. Впервые он понял: дело не в том, что Аннис не хотела передать цепь Мэгги: она попросту не могла. В представлении Аннис «Колыбельная смерти» могла быть передана только девственнице. Спектакль был разыгран, но, увы, провалился. Де Санг даже не знал, существуют ли на самом деле «Колыбельная смерти» или «Поющая цепь». Лабиринты расстроенного сознания выдали очередной кульбит, сделав так, что решение оказалось недоступным. Она была вне досягаемости. Де Санг потерпел неудачу.
У него за спиной тихо отворилась дверь. Де Санг повернулся и увидел, как в комнату входит женщина. Он подумал, что ей, должно быть, около восьмидесяти лет. Ее лицо было покрыто морщинами забот, волосы седые, стального оттенка; складки кожи, точно бородка у индюка, свисали с подбородка. Она опиралась на палку, но двигалась легко и плавно. Де Санг догадался, кто это.
