— Пусть он не пытается надуть тебя, Джексон, не поверишь же ты, что с крепостными слугами не обращаются так же, как с дерьмом и в Кэтскиле?
— Сэм, Сэм Лумис, я как-то постараюсь убедить тебя покончить с этими ругательствами и богохульством. Это не подходящий тон разговора с молодым парнем. — Сэм только глянул на меня; я чувствовал, что в душе он хохотал и никто никогда не узнает об этом, кроме него и меня. Гигант любезно продолжал: — Послушай, парень Дэйви, ты не должен думать, что я утверждаю, что я больше не грешник, это было бы ужасным тщеславием, хотя я, в самом деле, заявляю, что я очистился от многой дряни, словно прошел сквозь очистительное пламя и прочее, но, как бы то ни было, — меня зовут Джедро Сивер, называй меня Джед, если хочешь, я надеюсь, мы здесь все демократичны и, хотя я грешник, я боюсь бога и следую его святым заветам, и именно сейчас вот, я тебе говорю, крепостной слуга ты или нет, будь таким же человеком в глазах бога, как и я, хорошо?
Сэм спросил как-то небрежно:
— Нелегко пришлось?
— Можно сказать так. — Потом, каким-то образом, я сразу же сболтнул им. — Случилось ужасное. Я случайно убил человека, но никто никогда не поверил бы, что это так, во всяком случае, не полиция. — Мог бы и промолчать, если бы я не принял их за дезертиров, убежавших так же, как и я, и не имевших дела с моханскими законами.
Джедро Сивер сказал:
— Всякое такое дело является несчастным случаем в глазах бога, Дэйви. Имеется в виду, что это произошло случайно, и ты не намеревался сделать этого. У бога имеются свои великие и славные соображения, так что не стоит таким, как мы, вникать в них. Тогда, если ты искренне не имел намерения, ну, тогда греха нет.
Сэм всматривался в меня с холодной задумчивостью, какой я никогда не видел ни у кого, будь то мужчина или женщина. Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем он прекратил испытывать меня — курица хорошо поджарилась и пахла как раз подходяще, а дождь, стихнув, слегка моросил.
— Верю тебе на слово, — наконец произнес Сэм. — Мне бы никогда не хотелось пожалеть, что я сделал это.
— Обещаю, — сказал я. И, думаю, что никогда не нарушил слова. Доверие между Сэмом и мной было частью моей жизни, и оно никогда не исчезало. Во времена, которые последовали, я часто терял с ним всякое терпение, как и он со мной, но, допустим, я сформулирую таким образом: мы никогда не считали друг друга безнадежными. — Да, — сказал я, — я сбежал, и меня, несомненно, повесили бы, если бы поймали и вернули в Скоар. Успешно уклоняющийся от виселицы всякий раз, когда я осознаю, что мой путь устремлен к ней, вот я какой.
— Всякий раз, — грустно сказал Джед. — Послушай, парень, если бы ты был когда-нибудь…
— Шутка, Джексон. Парень шутит.
— О, понимаю. — Джед неловко засмеялся, как могли бы засмеяться и вы, случайно прервав человека, который остановился помочиться. — Ты знаешь местность, парень Дэйви?
— Никогда прежде не ходил этим путем так далеко. Мы находимся близко от северо-восточной дороги. Скоар расположен на западе, в пяти-шести милях.
Сэм бросил:
— Я проходил по этим дорогам много лет назад, в мирное время — Хамбер-таун, Скоар, Сенека, Ченго.
— Кэтскильская граница — в нескольких милях южнее, — сказал я.
— Да, — согласился Джед, но мы не пойдем в ту сторону. Видишь ли, в глазах бога мы не дезертиры. Что касается меня, я тружусь на винограднике, как предназначено богом, и старый Сэм Лумис вот, ну, вовсе не такой уж грешник, несмотря на его непристойную речь. Однажды божья благодать снизойдет и на него, словно очистительное пламя и прочее. Я хочу сказать, что он просто потерял свое снаряжение в рукопашной схватке, как могло бы случиться и с любым другим. Такое же снаряжение, которое было у меня, — мое я оставил раньше, призванный милостивым господом.
— Да, — подтвердил Сэм, — я потерял след моей роты в лесу после стычки на дороге в десяти милях отсюда. Знаешь, как армия поступает с дезертирами, Джексон, — я имею в виду, с людьми, которых она считает дезертирами — ну, вот что они делают: их привязывают к дереву и тренируются в стрельбе из лука, а потом вроде бы оставляют. Экономят на похоронной команде. Я получил удар по голове и был какое-то время без сознания, когда же пришел в себя — рота уже ушла; я не порицаю их, что они приняли меня за мертвого, но не верю, что у меня хватило бы терпения объяснить все это, если бы я встретил их снова. Одну роту отделили от батальона, идея заключалась в том, чтобы показаться на дороге и отвлечь вас, моханцев, и побудить к мысли, что это все, что мы имеем в этом районе. Потом главные силы батальона, спрятавшиеся на вашем пути, могли разбить вас. Оригинальная идея.
— Моханцы не моя армия. У меня нет отечества.
— Понимаю, что ты имеешь в виду, — Сэм глянул на меня. — Я тоже одинокий по образу жизни. Да, эти северомоханские яйцедеры, извини за выражение, подошли на девять часов позже, после того, как, вероятно, гонялись вокруг Хамбер-тауна; итак, убежав от нас, они разбили лагерь на ночь. Я определенно знаю, так как подходил к ним чертовски близко в темноте. Должно быть, отдохнули и провеселились до того времени, когда батальон набросился на них сегодня утром. Мы действовали не очень-то удачно?
— Не очень. Моханцев было слишком много. Два к одному, а то и больше.
— Парень джентльмен, — заметил Сэм и опустил раненую голову на колени. — Да, у начальства причуды, а солдаты погибли. — Я приметил, что Сэм Лумис был лесной житель; он имел мою привычку быстро взглядывать по сторонам. Вряд ли ему случится быть застигнутым врасплох неожиданным шевелением ветки или ползущей в поисках пищи по земле тварью. С Джедом это могло бы случиться — его взгляд не казался настороженным. От облысения даже брови Джеда превратились в бледные жгутики, что придавало ему вид большого испуганного ребенка. — Джексон, эта тонкозадая птичка почти готова. — Когда я снял ее с огня, он добавил. — Может, лучше надень свою обертку для яиц, принимая во внимание, что тот, кто находится там в кустах, я просто, черт бы все побрал, забыл упомянуть об этом… ну, понимаешь, она окажется женщиной. — Потом, взглянув на переполненного осуждения Джеда Сивера, он добавил: — Придет и станет настоящей забавой для молодого парня, не так ли?
Когда я оделся, Джед выкрикнул в мокрый лес тонким голосом:
— Ау, Вайлит!
— Не беспокойся, — обратился ко мне вполголоса Сэм, — я не отдал бы ее тебе, но она имеет широкий кругозор, как и широкую задницу.
Выходившая, прихрамывая, из расположенных недалеко зарослей женщина произнесла:
— Слышала я, что ты сказал, Сэм. — Она одарила его полуулыбкой и посмотрела на остальных из нас вызывающим пристальным взглядом из-под густых, черных как смоль, бровей. Темно-зеленое льняное платье не доходило ей до колен, на левом колене виднелся синяк, правда, не очень большой. Ей было чуть более тридцати; невысокая, с плоскими бедрами, мускулистая девка, без достойной упоминания талии, но, каким-то образом, ты не обнаруживаешь ее отсутствия. Даже прихрамывая, она имела жизнерадостный, изящный вид и держалась уверенно. Ей не нравилось быть мокрой как ондатра. — Мне следовало бы отругать тебя, Сэм, за то, что ты так говоришь о таком хрупком цветке, как я, — у этой «тигрицы» всего сто тридцать фунтов и не более.
— Не правда ли, соблазнительная малышка, бьет наповал? — осведомился Джед, и я увидел, что он стал совсем романтичным и наяву грезил о любви.
— Да, — вздохнула она, — наповал, как лопата, которой пользовались на каменистой почве лет этак десять-двадцать. — Она сбросила плечевой мешок, чем-то похожий на мой, и пыталась отжать воду из платья, одергивая его между ног и вокруг пышных бедер. — Вы, мужчины, счастливые, носите, черт подери, свободные рубашки и повязки.
— Вайлит! — Уже не мечтательный, Джед говорил, словно строгий дедушка. — Никаких проклятий! Мы и так в них погрязли.
— О, Джед! — Она взглянула на него дерзко, нежно, но и покорно. — Ты бы тоже ругался, держу пари, если бы не мог отделить своей одежды от собственной шкуры.
— Нет, не ругался бы. — Он смутил ее пристальным взглядом, святым, как сама церковь. — И «шкура» — тоже нехорошее слово.
— О, Джед! — Она отжала воду со своих черных волос, коротких и искромсанных, будто она отрубала их ножом, как поступают солдаты, если в подразделении нет парикмахера. Опустившись на корточки рядом со мной, она звонко шлепнула меня по ноге широкой коричневой ладонью. — Тебя зовут Дэйви, ага? Здорово, Дэйви, а как они вешают, сладкий малыш?
— Вайлит, дорогая, — сказал Джед, очень спокойно, — мы погрязли во всем этом. Больше никаких ругательств, никакой похотливой болтовни.
— О, Джед, извини, во всяком случае, я не имела в виду никакой похоти, просто сказала по-дружески. — Ее глаза, темные, зеленовато-серые, с чуть золотистыми крапинками, были необычайно красивы; будучи частью ее мясистого, нескладного тела, они казались фиалками на грубой почве. — Я хочу сказать, Джед, всякое слово, скользнувшее в моей голове, сразу слетает с языка. — Она стянула мокрое платье со своих больших грудей и подмигнула мне, свернув голову так, чтобы Джед не заметил, но его слова тоже имели большое значение для нее, она не сопротивлялась ему. — Будь спокойнее, Джед, ты должен позволить мне прийти к Аврааму как-то постепенно, я как бы должна еле передвигать ноги, прежде чем идти, понимаешь?
