Однако прежде чем папуля все поправил, мистер Мерль выглядел точно так же, как сейчас Кэп.
Внезапно Чарли поверила, что папуля каким-то образом «толкнул» этого человека, и ее волнение превратилось в торнадо. После долгого молчания – не считая расплывчатых отчетов Джона, – после того, как она столько времени не видела его и не знала, что с ним, ей казалось, что папуля невероятным образом пришел к ней, чтобы сказать, что все хорошо и он рядом.
Кэп вдруг поднялся.
– Что ж, мне пора. Но мы будем видеться, Чарли. И не волнуйся.
Она хотела сказать: останьтесь, расскажите о папуле, где он, как он… но язык отказался ей подчиняться.
Кэп направился к двери, остановился.
– Да, чуть не забыл. – Он вернулся к Чарли, достал из нагрудного кармана сложенный листок и протянул ей. Она механически взяла его, глянула, убрала в карман халата. – И когда будешь кататься на том коне, остерегайся змей, – доверительно добавил Кэп. – Когда конь видит змею, он сбрасывает седока. Каждый раз. Он…
Кэп замолчал, поднял руку, потер висок. На мгновение превратился в растерянного старика. Потом покачал головой, словно отбрасывая какую-то мысль. Попрощался и ушел.
После его ухода Чарли долго стояла, не шевелясь. Потом достала записку, развернула, прочитала – и все изменилось.
Чарли, любимая…
Первое: как только дочитаешь это, спусти в унитаз, хорошо?
Второе: если все пойдет, как я планирую – как я надеюсь, – в следующую среду нас здесь не будет. Человек, который передал тебе эту записку, в нашей команде, хотя он этого не знает… Понятно?
Третье: я хочу, чтобы в среду в час дня ты была в конюшне. Мне без разницы, как ты это сделаешь. Зажги им еще один огонь, но будь там.
Четвертое, самое важное: не доверяй этому Джону Рейнберду. Тебя это может расстроить. Я знаю, ты ему доверяла. Но он очень опасный человек, Чарли. Никто не собирается винить тебя в том, что ты доверилась ему: Холлистер говорит, что Рейнберд достоин «Оскара». Но знай: именно он руководил людьми, которые схватили нас у коттеджа Грантера. Надеюсь, тебя это не сильно расстроит, хотя, вероятно, расстроит. Всегда неприятно узнавать, что кто-то использовал тебя в своих целях. Послушай, Чарли, если Рейнберд появится – а он скорее всего появится, – очень важно не дать ему понять, что твое отношение к нему изменилось. К среде он нас больше не побеспокоит.
Мы полетим в Лос-Анджелес или Чикаго, и, думаю, я знаю, как устроить нам пресс-конференцию. У меня есть давний друг по фамилии Куинси, и я рассчитываю на его помощь. Верю – должен верить, – что он нам поможет, если я с ним свяжусь. Пресс-конференция будет означать, что о нас узнает вся страна. Они, возможно, и дальше захотят нас где-то держать, но мы будем вместе. Я надеюсь, ты этого хочешь не меньше меня.
Все было бы не так плохо, если бы они не заставляли тебя зажигать огонь. Если у тебя есть какие-то сомнения насчет побега, помни, что это в последний раз… и твоя мама бы этого хотела.
Я скучаю по тебе, Чарли, и очень тебя люблю.
Папа
Джон?
Джон руководил людьми, которые подстрелили ее и отца дротиками с транквилизатором?
Джон?
Она качала головой из стороны в сторону. Чувство отчаяния и горе переполняли Чарли. У этой жестокой дилеммы не было решения. Если она верила отцу, приходилось поверить, что Джон обвел ее вокруг пальца, уговорив на эти эксперименты. Если она продолжала верить Джону, тогда записка, которую она смяла и спустила в унитаз, была ложью, подписанной ее отцом. В любом случае, цена – боль – будет ужасной. Таков он, мир взрослых? Подобная боль? Подобная цена? Если так, она надеялась умереть молодой.
Она вспомнила, как в тот раз отвернулась от Некроманта и увидела улыбку Джона… и как эта улыбка ей не понравилась. Вспомнила, что не чувствовала его истинных эмоций, словно он отгораживался от нее или… или…
Чарли попыталась отогнать эту мысль,
(или внутри был мертв)
но та не хотела уходить.
Но он не был таким. Не был. Его ужас в темноте. История о том, что сделали с ним конги. Это была ложь? Тогда откуда взялось изуродованное лицо?
Голова металась и металась на подушке, из стороны в сторону, отрицая все, все, все. Она не хотела думать об этом, не хотела, не хотела.
И ничего не могла с собой поделать.
Допустим… допустим, они устроили это аварийное отключение? Или, если оно действительно произошло… он им воспользовался?
(НЕТ! НЕТ! НЕТ! НЕТ!)
Однако ее разум, вырвавшись из-под контроля сознания, с непоколебимой, хладнокровной решимостью кружил по этим сводящим с ума, жалящим, ужасающим зарослям крапивы. Она была умной девочкой и тщательно выстраивала логическую цепочку, добавляя по одному звену, словно кающийся грешник, переходящий от одного греха к другому.
Она вспомнила телесериал, который однажды видела, «Старски и Хатч». Копа подсадили в камеру к негодяю, который все знал об ограблении. Этого копа, прикинувшегося заключенным, называли «подставным».
Джон Рейнберд был подставным?
Ее отец говорил, что да. И зачем отцу лгать?
Кому ей верить? Джону или папуле? Папуле или Джону?
Нет, нет, нет, монотонно твердил ее разум… безрезультатно. Ее раздирали муки сомнений, каких не могла выдержать ни одна восьмилетняя девочка, и когда пришел сон, Чарли сразу же перенеслась в кошмар. Только на этот раз она увидела лицо силуэта, который заслонял свет.
– Ладно, что такое? – ворчливо спросил Хокстеттер.
Тон предупреждал: лучше бы причиной вызова было что-то действительно важное. Он смотрел фильм про Джеймса Бонда в программе «Воскресное вечернее кино», когда раздался телефонный звонок, и мужской голос сообщил, что у них, возможно, проблема с девочкой. По открытой линии. Хокстеттер не стал спрашивать, что за проблема. Просто приехал, в заляпанных краской джинсах и тенниске.
Приехал испуганный, прожевав ролэйдс, чтобы погасить выброс кислоты в желудке. Поцеловал на прощание жену, в ответ на удивленно приподнятые брови сказал, что возникла небольшая проблема с оборудованием и он скоро вернется. Задался вопросом, а как бы она отреагировала, узнав, что «небольшая проблема» могла в любой момент его убить.
И теперь, перед призрачным инфракрасным монитором – они использовали его для наблюдения за Чарли в темноте, – ему вновь захотелось, чтобы все закончилось и девочку вывели из игры. Он не подписывался на это, когда проблема выглядела чисто академической, укладывавшейся в несколько папок с синими обложками. Истина открылась в горящей стене из шлакобетонных блоков. Истина открылась в температурах порядка тридцати тысяч градусов. Истина открылась в размышлениях Брэда Хека о силах, которые питают двигатель Вселенной. А еще истина заключалась в том, что его не отпускал страх. Казалось, он сидел на нестабильном атомном реакторе.
