«Как я ее упустила? — сокрушалась Вича. — Ведь эта стерва не раз бросала здесь отца и по полгода пропадала в Питере, строя себе дом на его же деньги. Нужно было приговорить ее еще тогда, когда она была в другой части света, и папу бы не зацепило».
Она смотрела на дрожащую кружку с кофе в руках отца и думала: «Он ведь уже далеко не мальчик. Кто позаботится о нем? У меня сил становится все меньше, мне его просто не потянуть».
— Не смей уходить к приживалке! — неожиданно вырвалось у нее тогда. — Не дай бог с тобой что-нибудь случится, так она сразу же исчезнет, и останешься ты один как перст.
Конечно, не так она представляла себе свой прощальный разговор с папой, ведь он всегда старался облегчить ее страдания, как мог. Но жизнь играет по своим правилам, и никто не в силах их изменить. Вича надеялась, что одно из ее последних энергетических посланий на родину все-таки поможет вырвать отца из лап этой стяжательницы. Как только приживалка в очередной раз бросит отца, ее будет ждать в Питере маленькая посылка…
Тем вечером, после последнего разговора с отцом, Вича выкопала из кошачьего песка давно зарытую фотокарточку. При виде истлевшего фото приживалки в голове неизвестно откуда возник странный, но очень знакомый образ. Вича увидела огромную собаку, которая вцепилась в катающуюся по земле медведицу и, злобно урча, поглядывала в сторону лесной красавицы. И вот перед глазами виккианской воительницы уже была не медведица, а та, кому предназначалась посылка. Еще немного, и волкодав доберется до горла приживалки.
— Отпусти ее. Я думаю, достаточно.
Пес послушно разжал челюсти. Виляя обрубком хвоста, он весело подбежал к Виче и уткнулся мордой в ее открытые ладони.
Завороженные хозяева волкодава стояли в стороне и никак не могли решиться окликнуть свою собаку. Это был и их, и не их пес. Они никогда не видели и вряд ли когда-нибудь увидят своего зверя виляющим хвостом.
«Все это, возможно, случится. Как знать? Не собьется ли мое послание с курса под порывами переменчивых ветров капризной Атлантики?» — крошила Вича истлевшую фотокарточку в кошачий песок…
Плачущий Зосим не выдержал траурной обстановки в боксе и ушел не проронив ни слова. Никому не заметный уголек едва теплившегося сознания подсказывал Виче, что они еще увидятся. Но можно ли теперь доверяться своим чувствам? Ведь в тот день, провожая в отца, она тоже знала, что они обязательно встретятся, когда Зосим будет провожать их в Мексику. Но к вечеру эта уверенность испарилась.
После ухода тестя Дича начал переписывать их прошлогодний отпуск в Ямайке с мини-кассеты от камеры на обычную видеокассету. Каждый раз перед новой поездкой они освобождали мини-кассеты, чтобы было куда записывать очередные моменты тропического счастья. Вича боялась смотреть записи из Ямайки и чувствовала, что лучше этого не делать.
«Но как я смогу объяснить это мужу и друзьям?» Полгода назад Вича, конечно, настояла бы на своем но сейчас, когда она выкарабкалась из своих болячек и чувствовала прилив сил, виккианская воительница была уверена, что справится с надвигающейся бедой.
На экране тем временем появилась толстенная торговканегритянка, и комната тут же стала наполняться густыми клубами черной энергии. Слишком поздно Вича осознала свой просчет. Зрители радостно делились воспоминаниями, навеянными веселыми сценами из прошлого отпуска. Их разговор плавно перетек в обсуждение предстоящей поездки, которая обещала быть намного лучше предыдущей. Увлеченные своими мечтаниями, они не заметили, как переменилась в лице Вича. Она уже предчувствовала, что отпуск этот так и останется мечтами.
«Да, — обреченно думала Вича, — я отправлюсь в путешествие, но путешествие это будет совсем в другую сторону».
Двадцать часов до срока За окном уже стемнело. В боксе включили свет. Чтобы както отвлечь друга от черных мыслей, приехавший Шура включил телевизор. Это был очередной воскресный вечер мужского населения Америки. По всей стране начинались игры по американскому футболу. Сегодня Балтиморские «Галки» принимали соседей из столицы. Вашингтонские «Краснокожие» были настроены агрессивно, как и подобало индейцам на тропе войны, так что матч обещал быть интересным. В боксах телевизоры не выключались весь день и бесконечные прогнозы и обсуждения предстоящей игры лавиной лились с голубых экранов. Шура незаметно прибавлял звук, пока комната не наполнилась бодрым голосом спортивного обозревателя из столицы. Увидев на экране виды Вашингтона, Дича вспомнил, как расстроилась Вича, узнав, что ее любимая певица приезжает с концертом в этот город как раз в то время, когда они будут в Мексике.
— Все твои переживания оказались напрасны, — шептал он своей малышке. — Видишь, как получилось. Ты не попала ни на море, ни на концерт. Нет в этом мире справедливости.
Перебирая Вичины волосы, Дича невидящим взглядом смотрел в телевизор.
— А выступление уже час как идет, — зациклился он на пропущенном концерте. — И там наверняка поют твой любимый «Морячок».
Он не заметил как переключился на игру и втянулся в происходящее на поле. Окружающая обстановка начала походить на дурной сон. На какое-то мгновенье ему показалось, что Вича как обычно занята своими делами или просто тихо лежит и дремлет. Она никогда не отвлекала его от футбола, это было единственное, что могло заставить Дичу прильнуть к телеэкрану, и эти несколько часов всегда были его. Зато все остальное время Вича была полновластной хозяйкой пульта дистанционного управления, и муж никогда не посягал на ее права. Сейчас Дича смотрел, как его команда уверенно ведет в счете, но это не приносило ему радости, — он склонился к Вичиному уху и прошептал: «Ну давай, порадуйся за наших. Где твое «оле-олеоле»?» Предательские слезы навернулись на глаза. Дича вспомнил, как они сидели, обнявшись, перед телевизором и, дружно качаясь из стороны в сторону, громко распевали свое «оле», следя за победным шествием их любимого «Зенита» по Европе. В те времена Вича с детским задором дразнила соседа, который был родом из Киева, своей распевкой: У болел за Дина Больше чем свистулька? Ноу! Ноу-ноу-ноу! Оле-оле-оле! Как свисток! Оле-оле-оле! В ответ Шура забавно сердился, и это только подстегивало ее. Русскоговорящие жители Балтимора были преимущественно из Украины, и тем больше было гордости у Вичи, что она из Питера.
— Скорее просыпайся! — молил ее Дича. — Кто же без тебя будет защищать наш «Зенит» в этом хохлятском рассаднике? Но Вича молчала, давая понять, что команда их родного города теряет одну из своих самых преданных болельщиц.
Шестнадцать часов до срока В полночь всех посетителей выставили из реанимации. Шура с Дичей ехали домой на разных машинах. Приехав, они распрощались на улице и разошлись по темным домам. И если одного ждало сонное семейство, то другого встретило холодное одиночество. Ключ застыл в руке. Идти в дом совсем не хотелось, хоть ночуй на крыльце.
