— Ты хочешь развестись?
— Нет. У нас будет ребенок. В любом случае, мы не имеем права втягивать в наши проблемы ни в чем не повинное существо.
Терри заполыхала от злости.
— Вот как ты называешь собственного ребенка. Существом!
— Пожалуйста, не придирайся к моей терминологии.
— Да. Ты умный. А я — глупая курица. Ты и женился на мне, наверное, для того, чтобы я оттеняла своей глупостью твой несравненный ум.
У Кита из горла вырвался сдавленный смешок.
— Что? Уволь, дорогая. Я совсем не для того на тебе женился.
— А почему тогда?
Кит открыл рот, намереваясь заверить Терри, что он ее очень любил, и покончить с этим кошмаром, но рот открылся и как-то сам по себе, помимо воли, начал говорить правду, которая кого угодно способна сделать свободным, но счастливым — едва ли.
— Черт! Мне было двадцать два. Я смертельно хотел переспать с тобой. Я смертельно хотел переспать с… кем угодно. Мне приходилось принимать трижды в день холодный душ, чтобы снять это ужасное напряжение. И я не смел сунуть себе руку в штаны, чтобы избавиться от него… потому что в церкви мне твердили, что это — смертный грех. Что мне оставалось делать?
Терри, видимо, и впрямь была чуть-чуть глуповата, ибо столь прямо заданный вопрос поставил ее в тупик, где она застряла, тоскливо глядя на неодолимую каменную стену.
— Неужели… это была единственная причина…
— Нет. Не только. Ты была милая. Хорошенькая. С великолепными манерами. Нашего круга, из старинной родовитой семьи. А еще к тебе прилагался солидный довесок в виде сталелитейного концерна. Я тебе скажу, потому что ты всю жизнь витаешь в облаках, Тереза, люди женятся и по куда менее веским основаниям. Женятся и живут долго и счастливо.
— Почему?! — выкрикнула Терри исступленно.
— Почему — что?
— Почему ты просто не отправился в бордель?!
— А почему ты думаешь, что не отправился, — холодно, спокойно ответил Кит.
Терри обомлела.
— Ты ходил в бордель?
Кит закончил с лошадкой и принялся вырезать из картофеля звездочки с пятью лучами.
— Да. Еще до нашей помолвки. Меня отвел Ричард.
— Ричард?
— Не суди его слишком строго, умоляю. Он искренне хотел помочь. Это был дорогой, шикарный, эксклюзивный бордель, что-то вроде закрытого частного мужского клуба, разве без плевательниц на каждом шагу. И бархатные алые занавески. Когда я увидел занавески, то сразу понял, что совершил непоправимую ошибку, но было уже поздно.
К сожалению, место, где Кит оказался в результате, гораздо больше напоминало мрачный зев Шеола, чем райские кущи.
— Я оказался наедине со шлюхой. Красивой, дорогой, ухоженной шлюхой. Поверь, она знала свое дело. Она делала и то, и это. То, что она вытворяла, наверное, могло расшевелить векового старца, поднять из могилы мертвеца. Вот только у меня с ней ничего не получилось. Ничего. Абсолютно ничего. Так погиб миф о великом герое-любовнике. Я хотел умереть. Я и правда хотел умереть. Я решил, что вернусь домой и покончу с собой. Серьезно. По счастью, шлюха поняла мое состояние. Шлюха спросила меня, что я сам думаю об этом. Я сказал ей, что думаю… я сказал, что не могу заниматься этим со шлюхами. Она спросила, что я имею против шлюх. Я ответил, что ничего не имею против шлюх, кроме того, что они — шлюхи. Она подумала и сказала, что, раз так, мне не стоит отчаиваться, а следует попробовать с порядочной, высоконравственной, религиозной женщиной.
— Порядочная? О, Боже. И это была я? — спросила Терри, донельзя потрясенная.
— Да. Ты. И у нас все получилось замечательно, не правда ли.
Терри не знала, что это. Непреднамеренная игра света и теней? Ее злосчастные нервы, расшатанные, будто цинготные зубы? Но вдруг она увидела, что глаза мужа источают свет. Ровный, мертвенный, блистающий, белый свет.
Прежде Терри и помыслить не могла, что женщина на восьмом месяце беременности способна выказать подобную абсурдную, стремительную прыть. Она ни о чем не рассуждала и не медлила ни секунды, а сорвалась с места и бросилась бежать, ведомая самым древним, могущественным и примитивным инстинктом на свете — отчаянным стремлением спасти своего ребенка от неведомой и непостижимой, но смертельно опасной, угрозы.
Чудовищная паника поглотила ее и сожрала без остатка рассудок. Терри принялась отчаянно кричать. Она зацепилась за ковер и потеряла туфли. Как слепая, она натыкалась на мебель и больно ударилась бедром о мраморную колонну. Но и боль не заставила ее очнуться. Паника передалась и ребенку, который яростно забился внутри. Не переставая плакать, кричать и дрожать, Терри выбежала в холл и бросилась к входным дверям, сулящим блаженное спасение. Но не тут-то было. Охранники в фуражках и в черной униформе принялись хватать ее руками в жестких перчатках. Терри вскрикивала и уворачивалась, но они поймали ее.
— Миледи, что с вами?
— Пустите, мне надо на воздух!
— На дворе ночь и лютый мороз, вы не одеты. Где ваши туфли?
— Пустите, он убьет меня, убьет!
— Успокойтесь, Тереза, никто вас не тронет, здесь вы в безопасности.
— Я не в безопасности, я совсем не чувствую себя в безопасности, я не…
Она замолчала, услышав его шаги. Лицо его обрисовалось в полумраке холла подобно бледной и таинственной луне. В руке он по-прежнему держал нож, и свет, исходящий из его глаз, отражался от зазубренного стального лезвия.
— Куда же ты бежишь. От меня не убежишь. Мы будем вместе навсегда, навеки, слившись в единой песне Священного Роя, в торжествующем гимне нашему покровителю и заступнику, великому Отцу, красному ангелу Аваддону.
3
На тринадцатом этаже самого высокого здания Империи царили мерзость и запустение. В холле грудами лежала старая мебель, затянутая пластиковыми чехлами. Полы покрывал слой пыли в три пальца толщиной. Лампы дневного света искрили и мигали, издавая звуки, подобные пению летних цикад. Черный коридор, по обе стороны расчерченный прямоугольниками дверей, начинаясь ниоткуда, исчезал в никуда, будто трасса в сердцевину сюрреалистического кошмара.
За запертыми дверями слышалась какая-то возня, шаги, детский плач, хохот адских обезьян, бормотание умалишенных, бессвязные стоны расстроенного пианино, пение сатанинского хора, жужжание легионов африканских пчел, паровозные гудки и звон клавиш печатной машинки.
Некоторые из дверей были стеклянными, и через мутные стекла можно было разглядеть содержимое комнат.
В одной комнате, например, находился потолок с вбитыми в него тремя массивными крюками. На первом в петле болтался истлевший скелет в пошитом на старинный манер бархатном камзоле, украшенным золотым шитьем. К рукаву камзола была прикреплена бумажная бирка с надписью ЗАКАЗЧИК. На двух других крюках болтались, составляя невеселую компанию ЗАКАЗЧИКУ, скелеты с бирками ПОДРЯДЧИК и АРХИТЕКТОР.
