Но сейчас прическа волновала Терезу меньше всего на свете. Она должна была найти что-то подходящее, что-то…
Острое.
Во внезапном приступе вдохновения Терри ухватила тяжелую серебряную щетку за рукоятку наподобие небольшого топорика и с силой ударила по поверхности зеркала, которое всхлипнуло, подпрыгнуло в раме, пошло трещинами, но не разбилось.
— Минуточку.
Терри ударила еще раз, и еще, и еще. Наконец, она добилась желаемого. Положив расческу на место, Терри заглянула в заветный осколок и полюбовалась своим отражением. На нее в ответ посмотрела злая, древняя, как мир, выжившая из ума, старуха.
— Чудесно, — проговорила она умиротворенно и лизнула осколок, ощутив кончиком языка крохотный укус. — Острое!
Выключив свет, Терри вышла из ванной, плотно заперла дверь, и вернулась в постель. Правую руку с зажатым в пальцах осколком она спрятала под подушку, а вторую руку положила на колено, поверх одеяла, высоко облокотясь на подушки и гордо подняв голову, чтобы выглядеть страдающей, но не сломленной. Чтобы подлый сукин сын навеки запомнил ее такой.
Кит вернулся с чашкой шоколада.
— Вот.
— Спасибо. Поставь сюда.
Он поставил чашку на стол и подсел к жене.
— Терри, я возьму отпуск. На две или на три недели. Сколько понадобится. Мы побудем вдвоем. Только я и ты.
— Как же твоя работа.
— Есть в жизни вещи и важней работы.
— И твоей Копилки.
— Да. Моей Копилки.
— И твоей шлюхи, — проговорила Терри, торжествуя безусловную победу.
Лицо мужа у нее на глазах претерпело метаморфозу, превратившись в подобие наспех собранного паззла, в котором недоставало многих кусков, а вместо тех кусков зияли черные провалы.
— Терри, что…
— А. Нет. Нет. Молчи. Хватит. Я тебе больше не верю, — сладко и музыкально пропела Терри, — совсем, совсем не верю. Ты меня больше не проведешь. Что бы ты ни сказал, все будет ложью. Достаточно.
И она выпростала из-под подушки руку с осколком. Кит увидел слюдяной блеск в ее глазах, в ее пальцах. Машинально он отпрянул, чуть запрокинув голову. Действуя хладнокровно и методично, как механизм, в котором пробудилась давным-давно заложенная программа на уничтожение, Терри отвела локоть назад, слегка приподнялась и по тщательно выверенной траектории неумолимо и глубоко-глубоко вонзила осколок прямо в его беззащитное гор…
Ситуация напоминала парафраз рассказа о Колодце и Маятнике, за тем исключением, что действие уложилось в секунды. Кит и вздохнуть не успел, как осколок вонзился ему в подбородок и рваным зигзагом проехался по щеке до правого уха. Зачарованный видом собственной крови, парализованный очень сильной болью, но, главное, невероятным потрясением, Кит молча смотрел, как Тереза заносит руку для повторной попытки.
— Ты увернулся! Ублюдок! Кто ты вообще такой? Что ты сделал с моим мужем?
Но тут его охранники всполошились, почуяв неладное, влетели в палату, оттащили их милость, а Терри скрутили и отобрали орудие убийства. Ей это совсем не пришлось по вкусу. Она билась и надрывно кричала, проклиная неверного мужа на все лады. Четверо здоровых охранников не без труда удерживали ее, такую маленькую, хрупкую, иссиня-бледную, с карими глазами, несчастными, как у подстреленного олененка.
Потом ей дали сильное лекарство, и она уснула, а Кит сидел в больничном коридоре, выкрашенном в розовый цвет и пахнущим лавандой, и тупо смотрел в стену. До сих пор он держался молодцом, не рыдал, не бился головой об стену, не потрясал патетически кулаком, обращаясь к небу с бесполезными и риторическими вопросами «За что?» и «Почему?». Нет. Он появлялся в офисе, работал, превосходно исполнял свои обязанности.
Вчера, например, Кит встречался с инвесторами по поводу проекта Девятьсот Двадцать, и встреча прошла на высоте. Ну, хотя бы оттого, что инвесторы были сплошь Очень Серьезными Людьми, а не бесхребетными сопляками. Вздумай жены, пусть и на последних месяцах беременности, их донимать, они бы без колебаний сломали благоверным носы, челюсти и повыбивали зубы, и Кит справедливо полагал, что его семейные проблемы и отсутствие склонности решать их при помощи здорового рукоприкладства вряд ли найдут в рядах жирных толстосумов отклик и понимание.
Так что Кит взял себя в руки, стиснул зубы и принялся обхаживать инвесторов, будто танцовщица живота придирчивых клиентов. Они и без того были восхищены и поражены результатами предварительных испытаний Второго Прототипа чипа Стандартного Дружелюбия, а Кит бесповоротно добил их, воспарив к высотам невиданного красноречия. К тому моменту, как он закончил распространяться о прибылях, которые принесет им всем продажа Девятьсот Двадцатых, оснащенных Вторым Прототипом ЧСД, инвесторы были согласны радостно едва ли не совершенно безвозмездно предоставить Киту гигантские средства на любую его прихоть — хоть на внедрение в массовое производство вечного двигатели. О, да, они подпишут документы, сию секунду, прямо сейчас…
И подписали.
Кит вытряхнул сигарету из портсигара, вставил в уголок рта, чиркнул спичкой и закурил. Его тотчас замутило, рот наполнился ядовитым вкусом желчи, а розовый коридор начал сжиматься, сплющиваться и перекручиваться наподобие ленты Мебиуса, одновременно растягиваясь в бесконечную даль и превращаясь в лабиринт для дрессированных крыс.
Не в силах вынести этого зрелища, Кит накрепко зажмурился и забормотал, прикусив зубами потухшую сигарету.
— Я — всесторонне развитая, гармоничная личность, обладающая разумом и силой воли… я счастлив и свободен… я не раб обстоятельств, а полноправный хозяин своей судьбы…
Он замолчал, осознав, что его трясут за плечо. Запрокинув голову, увидел свою любимую сестру и не менее любимого зятя. Гордон с Викторией стали ему что-то говорить, но смысла в их речах было для Кита ровно столько, сколько в шуме камнепада. Гордон замолчал, взял Кита за подбородок, изучил его пепельно-серое, небритое, измученное лицо, теперь еще, вдобавок ко всему, обклеенное пластырем, забрал у Кита замусоленную сигарету и вышвырнул в мусорное ведро.
— Я сейчас, — сказал он и ушел.
Виктория подсела к брату.
— Милый, как ты себя чувствуешь?
— Зайка, что… — выговорил Кит немеющими губами, — вы здесь делаете?
— Но милый, бедненький котеночек, мы ведь давно собирались приехать к вам на рождественские каникулы. И потом, Гордон должен присутствовать на съезде.
— Каком еще съезде, — спросил Кит тупо.
— На сорок втором ежегодном съезде ПНДП. Разве Гордон тебе не говорил? А я думала, что говорил.
— Что такое ПНДП? — спросил Кит, вконец отупев.
