— Сейчас я покажу тебе что-то удивительное, — прошептал он. — Только тихо!
Он взял Аню за руку и крадучись повел к сараю. Они остановились у ворот в хлев и замерли. Митя таинственно поднял палец вверх. Он ждал голосов, и голоса явились.
На этот раз они были многочисленны, очень невнятны и будто обеспокоены чем-то. Обостренный слух Мити различал отдельные слова и фразы, но на лице Ани было написано полнейшее недоумение, когда Митя, прикладывая палец к губам, шептал ей:
— Тише!.. Слушай…
И вот что приблизительно слышалось Мите:
— Они уже начинают понимать, что мы и они — это одна жизнь. Они долго считали себя единственными…
— Вздор! Они нарушили равновесие…
— Равновесие… равновесие… нарушили…
— Мы приближаемся к гибели.
— А я утверждаю… (дальше было неразборчиво)… разум.
— Их разум эгоистичен. Мы понимаем… они не хотят.
— Некоторые… мало, но… задумываются.
— Равновесие… учиться пониманию трудно.
— А мальчик? Он уже умеет… разговаривал спокойно…
— У него лицо… он вырастет… забудет.
— …становится больше… спасут…
— Тише!
Голоса разом смолкли. Митя на цыпочках отошел от сарая, увлекая за собой Аню. Она по-прежнему ничего не понимала.
— Слышала? — шепнул ей Митя.
— Что?
— Разговор.
— Какой разговор? — удивилась Аня. — Шорох я слышала, ворочался кто-то в хлеву, жердь скрипела. Вот и все.
— Эх, неразборчиво сегодня было! Жаль, — сказал Митя.
— А что было-то?
— Голоса… — сказал Митя.
Аня внимательно посмотрела на мужа, но ничего не сказала. После чего они вошли в дом. Но вместо того чтобы спокойно улечься спать и видеть приятные сны, они увидели в горнице Люсю Павлову, которая сидела на табуретке, согнувшись в три погибели и закрыв лицо ладонями. Люська плакала.
— Люсь, Люсь, что ты? Что случилось? — бросилась к ней Аня.
Люся подняла голову. Левый глаз у нее был почти не виден из-за свежего розоватого синяка, в центре которого краснела кровоточащая ссадина. Из щели, где скрывался глаз, вытекала струйка слез. Несмотря на столь жалкий вид, Люська попыталась улыбнуться, отчего лицо ее еще больше деформировалось.
— Наплевать… — хрипло сказала она. — Федька, черт окаянный! Дерется мужик. Я к вам прибежала, пусть угомонится, заснет. Вы уж простите…
Аня смотала с головы полотенце, обмакнула край его в воду и приложила к синяку. Люська с благодарностью приняла полотенце и продолжила нестройный рассказ о случившемся. Выслушав Люсю, Аня повязала голову платком, накинула плащ и коротко сказала:
— Пойдемте.
— Куды? — испуганно вскинулась на нее Люська.
— К Федору. Надо с ним поговорить.
— Да он же пьяный! На ногах не стоит.
— Все равно, — непреклонно сказала Аня. — Пошли, Митя.
Митя нехотя натянул свитер поверх рубашки. Аня проверила лежащих уже в кроватях детей и приказала им спать. Глазенки у Кати расширились, она что-то зашептала матери, обвив ее шею руками, но Аня поцеловала дочь и уложила ее голову на подушку.
— Я тоже пойду, — сказал вдруг Малыш, спуская ноги с кровати.
— Тебя только там не хватает! Ишь какой храбрый! — прикрикнула Аня. — Спите! Мы скоро придем.
Они вышли на крыльцо и заперли дверь в сени. Спустившись с крыльца, они увидели Витьку, направлявшегося в баню с веником под мышкой.
— Вы куда это? — спросил он.
— В Кайлы, — ответила Аня.
— Смотрите! Федька вам головы поотрывает, — пообещал Витька и, насвистывая бодрую песню, скрылся в темноте в направлении бани.
Быстрым шагом они пошли по тропинке в Кайлы.
— Анюта… А Анюта… — жалобно промолвила Люська. — Он ведь материться будет…
— Тоже мне, невидаль… — проворчала Аня.
Светлая, ставшая ночью почти белой, тропинка выделялась на темной земле и вела их тем же путем, что и днем. Но насколько ночь изменила все очертания! Овраг, который они пересекли, был глубже и темнее, а знакомый и добрый муравейник грозно высился черной громадой, будто спящая голова из «Руслана». Ночь тоже полна была звуков, но совсем других: неясных, диких, глухих. Митя невольно озирался по сторонам. Ему виделись чьи-то горящие глаза в чаще кустов. По правде говоря, такой поворот событий после приятной и очищающей душу баньки Мите совсем не понравился.
Не доходя до Кайлов каких-нибудь ста метров, Митя испытал некоторое беспокойство, связанное не только с предстоящим разговором с Люськиным мужем. Что-то вдруг мелькнуло в голове, какая-то неуловимая мысль. Не мысль даже, а тень мысли — что-то такое о времени и его превращениях. Это было совсем некстати, но тень мысли сделала свое дело: обеспокоила Митю и спряталась в сознании, будто затаилась в засаде.
Показалось вдруг, что теория имеет трещинку, незаметный дефект, грозивший катастрофой.
В единой картине мира, которая начала складываться в Митиной голове, наметился пробел, еще неосознанный, и беспокойство было связано с ним. Митя почувствовал его раньше, чем увидел. Ему оставалось сто метров тропинки до Люсиного дома, чтобы успеть немедля обдумать загвоздку.
Поле сознания. Взгляд как физический объект. Инцидент исчерпан. Сгустки времениПеред тем как привести их к крыльцу, тропинка скользнула краем поля, где рос лен. Невысокая стена сухих льняных стеблей, колыхаясь, встала перед Митей. Поле уходило к лесу, проваливаясь в темноту и переходя вдалеке в неровный контур деревьев. Оно двигалось, волнуемое ночными ветрами, которые рисовали на нем полосы и завихрения. Из-за леса уже поднялась кривая ущербная луна, осветившая льняное поле и придавшая его поверхности ровный и влажный блеск. Митя услышал шорох, с каким касались друг друга стебли, и эта картина, находящаяся в непрерывном и плавном движении, вызвала образ другого поля, абстрактного — электромагнитного ли, гравитационного, — не имеет значения, но не менее красивого и загадочного. Сразу же пришло к Мите несколько мыслей, разбуженных льняным полем под луной. Он подумал, что ему необходимо ввести в свою теорию общее понятие поля времени, и даже представил себе на мгновенье это невидимое поле похожим на лунный свет, льющийся вокруг и принимающий замысловатые очертания волн на верхушках льна. Попутно возник вопрос, исчерпывается ли картина мира полем времени или же существует еще что-то, не учтенное теорией.
«Где-то здесь пробел. Где-то рядом», — подумал Митя и еще раз окинул взглядом поле. Было бесконечное лунное поле и рядом с ним три торопливо шагающие фигурки, каждая со своими мыслями. Фигурки принадлежали полю, но мысли их — нет.
