— Кофе? — предложил Бэрфут.
Я согласилась на чашечку кофе, и мы вместе с Бэрфутом стали слушать величайшего живого исполнителя на кото.
— Он всегда будет то лежать в больнице, то выходить из нее, как вы понимаете, — сказала я, когда Бэрфут переворачивал пластинку.
— Это что–то еще, в чем ты чувствуешь себя виновной?
— Мне сказали, что это я виновата, но это не так.
— Хорошо, что ты это понимаешь.
— Если кто–то считает, что в него вернулся Тим Арчер, то ему место в больнице.
— И принимать аминазин.
— Сейчас уже галоперидол. Усовершенствование. Новые антипсихотические лекарства более действенны.
— Один из ранних отцов церкви верил в Воскресение, «потому что это невозможно». Не «вопреки тому, что это невозможно», а именно «потому, что это невозможно». Кажется, это был Тертуллиан. Тим как–то рассказывал мне об этом.
— Но насколько это разумно? — спросила я.
— Да не очень. Но я не думаю, что сам Тертуллиан подразумевал разумность.
— Я не знаю никого, кто выжил бы с таким убеждением. Для меня оно отражает всю эту глупую историю: верить во что–то, потому что это невозможно. Я знаю лишь то, что люди сходят с ума, а затем умирают. Сначала безумие, потом смерть.
— Tак ты думаешь, что Билл умрет?
— Нет — ответила я, — потому что я буду ждать, когда он выйдет из больницы. Вместо смерти он получит меня. Что вы об этом думаете?
— Много лучше смерти.
— Значит, вы меня одобряете. В отличие от доктора Билла, который считает, что с моей помощью он угодил в больницу.
— Ты живешь сейчас с кем–нибудь?
— Да нет, в действительности я живу одна.
— Я хотел бы увидеть, как Билл переезжает к тебе жить, когда выйдет из больницы. Не думаю, что он когда–либо жил с женщиной, за исключением своей матери, Кирстен.
— Мне пришлось обдумывать это весьма долго.
— Почему?
— Потому что так я делаю подобные вещи.
— Я не имею в виду ради него.
— Что? — поразилась я.
— Ради тебя. Таким образом ты выяснишь, действительно ли это Тим. На твой вопрос будет дан ответ.
— У меня нет вопроса. Я знаю.
— Прими Билла, пусть он поживет с тобой. Заботься о нем. И, быть может, ты обнаружишь, что заботишься о Тиме, в самом настоящем смысле. Что, как я думаю, ты делала всегда или же хотела делать. Или, если не делала, то должна была делать. Он крайне беспомощен.
— Билл? Тим?
— Человек в больнице. О котором ты беспокоишься. Твоя последняя связь с другими людьми.
— У меня есть друзья. У меня есть младший брат. Персонал в магазине… и мои покупатели.
— И у тебя есть я, — сказал Бэрфут.
Помолчав, я кивнула:
— И вы тоже, да.
— Предположим, я сказал, что думаю, что это может быть Тим. Тим действительно вернулся.
— Что ж, тогда я перестану посещать ваши семинары.
Он внимательно посмотрел на меня.
— Я серьезно, — подтвердила я.
— Тобой не так–то легко помыкать.
— Не очень. Я совершила несколько серьезных ошибок. Я просто стояла и ничего не делала, когда Кирстен и Тим говорили мне, что Джефф вернулся, — я ничего не делала, и в результате они теперь мертвы. Я не повторю подобную ошибку.
— Тогда на самом деле ты предвидишь смерть Билла.
— Да, — согласилась я.
— Прими его. И знаешь что. Я подарю тебе пластинку Кимио Ето, которую мы слушаем. — Он улыбнулся. — Эта песня называется «Kibo No Hikari». «Свет надежды». Думаю, это подходит.
— Неужели Тертуллиан и вправду сказал, что верует в Воскресение, потому что оно невозможно? Тогда эта фигня началась давным–давно. Она не началась с Кирстен и Тима.
— Тебе придется прекратить посещать мои семинары.
— Вы действительно думаете, что это Тим?
— Да. Потому что Билл говорит на языках, которых не знает. Итальянский Данте, например. Еще на латыни и…
— Ксеноглоссия. — ответила я. Признак, подумала я, присутствия Святого Духа, как указывал Тим в тот день, когда мы встречались в ресторане «Неудача». Тим сомневался, что он все еще существует. Он сомневался, вероятно, что он вообще когда–либо существовал. Во всяком случае, на основании того, что он мог разглядеть, насколько он был способен разглядеть. И вот теперь это в Билле Лундборге, заявляющем, что он Тим.
— Я приму Билла. — заявил Бэрфут. — Он может жить здесь со мной, в плавучем доме.
— Нет — возразила я. — Нет, раз вы верите в эту фигню. Лучше я приведу его в свой дом в Беркли, чем так. — А затем меня осенило, что мною манипулировали, и я уставилась на Эдгара Бэрфута. Он улыбнулся, и я подумала: именно так Тим и мог это делать — управлять людьми. В некотором смысле епископ Тим Арчер в тебе живее, нежели в Билле.
— Хорошо, — сказал Бэрфут. Он протянул руку. — По рукам, чтобы заключить сделку.
— Я получу пластинку Кимио Ето?
— Когда я перепишу ее.
— Но я получу саму пластинку.
— Да, — подтвердил Бэрфут все еще держа мою руку.
Его рукопожатие было сильным, и это тоже напомнило мне Тима. Так может, Тим действительно среди нас, подумала я. Так или иначе. Это зависит от того, как вы определяете «Тим Арчер»: способность цитировать на латыни, греческом, средневековом итальянском или же способность спасать человеческие жизни. По любому, Тим, кажется, все еще здесь. Или снова здесь.
— Я буду продолжать ходить на ваши семинары.
— Не ради меня.
— Нет. Ради себя.
— Однажды, быть может, ты придешь за бутербродом. Но я сомневаюсь в этом. Думаю, тебе всегда будет необходим предлог для слов.
Не будь столь пессимистичным, сказала я про себя. Я могу и удивить тебя.
Мы дослушали пластинку с игрой на кото до конца. Последняя песня на второй стороне называется «Haru No Sugata», что означает «Настроение ранней весны». Мы дослушали ее, и затем Эдгар Бэрфут убрал пластинку в конверт и протянул мне.
— Спасибо, — поблагодарила я.
Я допила кофе и ушла. Погода показалась мне хорошей. Я чувствовала себя намного лучше. И я вполне могла получить около тридцати долларов за пластинку. Мне она не попадалась годами, ее уже давно не перепечатывали.
Подобные вещи нужно держать в голове, если заведуешь магазином грампластинок. И получить ее в тот день означало нечто вроде приза: за то, что я и так намеревалась сделать. Я перехитрила Эдгара Бэрфута и была счастлива. Тиму бы это понравилось. Если бы он был жив.
Жаргонное название препаратов группы амфетаминов. – Здесь и далее примеч. пер.
