— Да, — мрачно согласился де Мальва. — Потеря цветоподборщика всегда прискорбна, а еще этот неправильный диагноз… трагическая потеря для нас. Но может, оно было к лучшему.
Лица его коллег приняли обеспокоенный вид. Я нахмурился. Здесь творилось что-то странное.
— К лучшему? — переспросил отец. — Как это?
Ему ответил Циан, тщательно подбирая слова:
— У нас в городе наблюдались… нарушения в цветоподборе.
Он имел в виду множество лечебных цветов, хранящихся в колориуме. Большая хроматикологическая палитра могла насчитывать тысячи индивидуальных оттенков, во много раз больше, чем отцовская дорожная. Отец спросил, что за нарушения, но де Мальва сказал лишь, что после чая необходимо обсудить это в колориуме, добавив, что положение «крайне щекотливое».
— Вы видели нашу ловушку для молний? — спросила Гуммигут, явно желая сменить тему, в то время как де Мальва взял третье печенье.
— Ее невозможно не увидеть, — ответил отец. — Крайне впечатляюще.
— У нас тут молнии бьют постоянно, — продолжила та. — Поэтому мы регулярно проводим учебные тревоги. Инструкции висят на кухонной двери, с обратной стороны.
Последовала пауза.
— Я так понимаю, — сказал де Мальва, пристально глядя на отца, — что вы были свидетелем происшествия в Национальном магазине красок этим утром?
— Новости разлетаются быстро.
— Мы получили телеграмму от желтого префекта Граната.
Отец подтвердил, что он был там, и кратко рассказал о случившемся. Префекты напряженно слушали.
— Ясно, — заметил де Мальва, когда отец закончил свой рассказ. — Серый, преступно присвоивший цвет, кажется, умер от плесени вскоре после перенесения в тамошний колориум. Они интересовались, известно ли вам что-либо, могущее пролить свет на его личность.
Вернулась Джейн — со свежезаваренным чайником и еще парой чашек, делая все невероятно медленно, чтобы послушать беседу.
— Он был ЛД2,— подумав, сказал отец.
— В Национальный регистр занесено восемьдесят два ЛД2,— заметила Гуммигут, — и чтобы отследить всех, нужно немало времени. Из наших двенадцати ни один не подходит под описание, и по возрасту тоже. Пурпурных, разумеется, не проверяют, поэтому неизвестно, когда и откуда он прибыл.
— Тогда боюсь, что не смогу вам помочь.
— И никаких больше нитей? Ничего больше не хотите нам сказать? Вы или ваш сын?
— Нет.
Я посмотрел на Джейн, которая не отрывала от меня взгляда. Она знала, что мне известно о ее знакомстве с тем серым и что будь на ее месте другой, я бы рассказал об этом. «В семействе Бурых нет доносчиков», — сказал отец, но мне отчаянно были нужны баллы, если я хотел побороться за Констанс. Она любила шоколадки, а они, особенно с цветным центром, стоили дорого. Донести на Джейн значило получить минимум полсотни баллов.
— Нет, господин префект, — эхом откликнулся я.
Джейн закончила сервировать стол и незаметно выскользнула из комнаты.
— Ну что ж, я телеграфирую об этом в Гранат, — сказал де Мальва.
После этого пошла светская болтовня. Отец отказался от печенья, но выпил чаю. Они поговорили о мотополо и о том, что на прошлой ярмарке увеселений команда Восточного Кармина заняла второе место.
Снова вошла Джейн, держа в руках поднос с какой-то запиской.
— Простите меня, — сказала она необычайно вежливо. — Срочное послание для мастера Эдварда.
— Для меня? — удивленно спросил я, однако поблагодарил Джейн, взял письмо, прочел его и спрятал в верхний карман.
Сделав реверанс, Джейн молча удалилась.
— Не хотите ли печенья, мастер Бурый? — предложил де Мальва, когда префекты уже съели почти все. — Весьма хороши.
— Удивительно… пряные, — сказал Циан.
— Своеобычный вкус, — добавил Смородини.
— Вы очень любезны, — ответил я, — но не хочу, спасибо.
Вообще-то я всегда любил печенье, но на этот раз пришлось отказаться. Записка, принесенная Джейн, гласила: «Не ешь печенья».
Затем мы заполнили городскую регистрационную книгу: имена, фамилии, родственники, почтовый код, отзывы, баллы, и сколько какого цвета мы способны видеть. «50,23 %», — указал отец, а я написал: «Теста не проходил». Я обратил внимание, что прямо перед нами был вписан Трэвис. У него был почтовый код, обычно принадлежавший очень влиятельным лицам, — ТО3 4РФ: значит, Трэвис происходил с родины желтых — Медового полуострова. Еще интереснее: 92 % отзывов — положительные. Образцовый гражданин… до того момента, как поджег почту.
— Извините, что могу показаться слишком недоверчивым, — сказал Смородини, когда мы все заполнили, — но если не возражаете… Таковы правила.
Мы расстегнули рубашки, и он сверил наши почтовые коды с записанными в балльных книжках. Потом — еще одна процедура, чуть более долгая: сравнение узора из черно-белых линий на ногтях левой руки и узора в книжке. Наконец префекты ознакомились с нашими отзывами и баллами — и, видимо, вынесли положительное впечатление, так как ничего не сказали. С отзывами у меня было все в порядке — 72 %,— а с баллами не очень. Кроме штрафа за рацпредложение по поводу очередей в столовой, ничего особенного, отсюда 1260 баллов. На двести больше тысячи, дававшей права полного гражданства. Я мог жениться (после прохождения теста Исихары), брать вторые блюда за обедом, носить жилет с рисунком и много чего еще. У отца баллов имелось намного больше ввиду его возраста, профессии и статуса старшего инспектора. А могло бы быть и еще больше — но за потерю лечебной карточки двумя годами ранее с него сняли много баллов. В последний раз, когда мы заговаривали об этом, у отца насчитывалось меньше восьми тысяч, и все они — сверх трех тысяч, определенных мне на выкуп за невесту, — должны были пойти на деревянную теплицу.
— Хмм, — промычал де Мальва, просмотрев данные отца. — Впечатляет.
— Это осталось от моей жены, — просто сказал отец.
— Вот как? — Де Мальва уже не был столь впечатлен. — Прекрасная, наверное, была женщина. Примите наши соболезнования.
— Она погибла от молнии? — спросила Гуммигут с надеждой в голосе.
Отец помолчал, надеясь, что его не станут расспрашивать дальше. Но эти префекты сильно отличались от наших. Старик Маджента мог быть каким угодно дураком и грубияном, но отлично знал, что есть личные вопросы, в которые не стоит совать свой нос.
— Нападение лебедей? — предположил Смородини.
— Плесень, — подчеркнуто ровно пояснил отец. — Наше горе — это наше частное дело.
— Извините, — сказал де Мальва, вернул нам книжки и встал. — Не имею сказать ничего больше.
Префекты прошествовали к главному входу и у двери торжественно обменялись рукопожатиями с отцом.
