В 1857 году юный Эготиаре, сын вождя племени, был захвачен американским китобойным судном. Из-за поножовщины и пьянства на судне ощущалась нехватка рабочих рук. Едва Эготиаре со своей женой Уамокой и братьями Упиллой, Марапой и Отуллой поднялся на борт китобойца за обещанными подарками, капитан велел поднять якорь…
Уамоку использовали для увеселения команды. Когда же матросы перессорились из-за нее, капитан приказал вышвырнуть островитянку за борт. Пленница была для него «акульим мясом».
Ты утонула не в волнах океана, Уамока,
в слезах моей скорби ты утонула.
Ах, отчего я был слишком беспечен
и поверил сердцу больше, чем копью боевому?..
Чернокожих юношей держали в цепях, истязали, заставляя служить белым, но они предпочли смерть и отказались от пищи. Один за другим три брата погибли от голода. И тогда Эготиаре заставил себя испить горькую чашу унизительного рабства, которая была уготована для всех. Он поклялся проникнуть в тайны жизни белых людей, чтобы отомстить им. Он прилежно исполнял любую работу, учился английскому языку и игре на гитаре. Через год на том же китобойце он был уже гарпунером. А вскоре вспыхнула война между Севером и Югом, и капитан китобойца после долгих колебаний все же примкнул к северянам. Известно, что Эготиаре участвовал в знаменитом переходе войск от Мемфиса до Виксберга. Как он оказался во флотилии адмирала Портера, мне выяснить не удалось, зато я знаю, что Эготиаре служил в денщиках у генерала Турчанинова, приехавшего из России, чтобы сражаться против рабовладельцев в Америке. Говорят, будто в частных коллекциях есть картина о встрече Турчанинова и Шермана, и там, среди лиц второго плана, изображен Эготиаре, грудью заслонивший русского генерала от верной пули. Оправившись после ранения, Эготиаре вернулся к себе на родину. Там царил прежний произвол. Попытка поднять на борьбу островитян не удалась. Оболваненные миссионерами, трусливые вожди племен выступили против Эготиаре. Даже вачача не оправдали надежд. Отец Эготиаре умер, а колдуны по наущению нового вождя стали утверждать, что в Эготиаре вселился дух белого дьявола.
Народ мой глухой и слепой,
сам губит свой голос и слух
и остается рабом…
Эготиаре не отступил. Он поджег дом английского консула, самозванца, посредника в делах работорговцев, а потом подстерег и убил его. Затем настал черед миссионеров. Эготиаре предложил им покинуть остров. В это время прибыл английский корабль. Его команда бросилась на поиски разбойника, каковым был объявлен Эготиаре. Не найдя его следов, матросы в бессильной злобе сожгли поселок вачача и убили много женщин и детей. Едва ушли каратели, на пепелище с горсткой своих сторонников появился Эготиаре. Он думал, что теперь, испытав на себе верх несправедливости, люди возьмутся за оружие. Но он ошибся: насилие подавляет волю в тех, кто лишил себя надежды. Эготиаре схватили, но он сумел ускользнуть от своих врагов. В последовавшей затем стычке с англичанами Эготиаре получил тяжелое ранение. Товарищи вынесли его с поля боя и укрыли затем на острове Вококо…
Меня увлекла эта история. Оказалось, что Око-Омо родом из Кикилы и тоже вачача. Так сказать, последний из вачача.
— Народ, который не помнит своих героев или не рождает новых, — под угрозой смерти. Я дал себе слово посвятить жизнь книге об Эготиаре.
Слова показались мне чересчур напыщенными. Я прямо сказал об этом. Око-Омо смутился.
— Но на острове есть влиятельные люди, не желающие и слышать об Эготиаре. Все не просто, а жизнь коротка, и силы человека во всякий час близки к исчерпанию… Не знаю, как где, но здесь жизнь поэта сродни жизни революционера. Это цепь мытарств и потерь, потому что поэт, творя ради завтрашнего дня народа, вынужден сражаться с бесчестием и гнусностью дня сегодняшнего…
Око-Омо говорил это не столько для меня, сколько для себя. Мы все обычно говорим больше для себя, нежели для кого-то иного. Я это понимал и все же растрогался.
— Держитесь, Око-Омо, не уступайте обстоятельствам! Многие поддержат вас, но найдется немало тех, кто будет вас ненавидеть. Или не поймет, как ближние, которые всегда близоруки. Они требуют: «Дай нам!» А поэт говорит: «Даю всем, а вы возьмите долю свою!» Поэту могут изменить друзья. От него может отречься жена и способны отказаться дети. И только он сам не имеет права отказаться от себя самого, что бы ни случилось…
В тот момент я действительно верил, что всякое праведное дело не погибнет. Мне казалось, что наряду с законом сохранения энергии существует непреложный закон сохранения чести: честь неизбежно вызывает честь в другой душе и душа, вдохновляясь примером, становится непреоборимой.
— Держитесь, Око-Омо! Если судьба народа и даже судьба мира определяется суммой добрых дел, то всякая жертва выше личной судьбы. Что ж, не будем зажигать костров личного счастья, чтобы не предать огней, согревающих все человечество…
Лень. Апатия. Кошмар. Все — гнусность.
Медперсонал использует больных для обработки своих земельных участков. В результате смертность ужасающая. Чтобы скрыть положение, мы занижаем число поступающих в клинику.
Хищение медикаментов приняло повальный характер. На днях я отложил операцию, потому что были украдены хирургические инструменты. Пока сестра готовила новые, пациент скончался. Это был средних лет меланезиец. Его сбила полицейская машина.
Только бы протянуть еще полтора года! Полтора, года, и я оторву хорошую пенсию. Прогрессивные чиновники ООН позаботились о том, чтобы народы платили им самые прогрессивные пенсии.
Каждый законодатель стремится прежде всего не оставить в накладе самого себя.
Шарлотта — дрянь. Впору удавить. Но у Герасто оскандалился я сам. Надраться до такой степени, чтобы проиграть в карты жену! И кому! Черномазому, безмозглому полицейскому!
Все мы ничтожества — все! Но провидение смеется: наша подлость прежде всего превращает в жертвы подлости нас самих.
Я, по крайней мере, умею делать хорошую мину при плохой игре. Представляю, чем бы все кончилось, если бы я заартачился, как Дукатеншайзер! Просидеть целую ночь в туалете и наутро выйти оттуда как ни в чем не бывало! Все ожидали дуэли или хладного трупа оскорбленной невинности, а этот пачкун тотчас пошел извиняться (!) перед Герасто (!) за то, что причинил беспокойство (?)…
Ни семьи, ни дружбы, ни счастья не существует в мире, где каждый за себя. Симбиоз подлецов, союз ничтожеств, банда вымогателей. Мир, в котором нет благородства, должен погибнуть. Мне ничуть не жаль этого мира. Не жаль ни человечества, ни его так называемой культуры, которая всякий раз мелким песочком бесплодных фантазий присыпает ужасающие язвы…
