— Ну что, не ожидали увидеть такого в диких горах?
— Я на этом не полечу, — сказал Райфайзен. — Ему сто лет. У него крылья до дыр проржавели.
— Не проржавели, а порвались, — поправил его офицер. — Там холстина натянута. Но мотор сравнительно новый, партия о нас заботится. Десять человек должен поднять, — и почему-то переспросил у летчиков: — Поднимет десять человек?
— А то, — сказали летчики. — Бомбу отцепим, и поднимет.
Офицер довольно покивал и залез внутрь самолета, туда же и нас солдаты затолкали, залезли сами. Внутри было тесно, но кое-как расселись на всякие пустые ящики. Я у окошка устроился, чтобы на все смотреть. Потом залез один летчик, прошел прямо по нам вперед, сел на специальное кресло, взялся за рычаги. Второй снаружи ему помогал самолет завести, они долго переругивались, но наконец мотор затарахтел и пропеллер завертелся. Тогда один солдат, что снаружи остался, погасил свет и что-то нажал, и одна стена куда-то опустилась, только не та, через которую мы вошли, а другая. Мне плохо было видно, но, кажется, там была пропасть. Солдат зачем-то уперся в хвост самолета, словно не хотел нас отпускать, второй летчик залез внутрь, и мотор заревел еще громче. Потом самолет дернулся, ноги у солдата поехали по полу, он попробовал отскочить, но не успел и вместе с нами полетел в пропасть, пытаясь снова ухватиться за хвост. Но наш самолет стал крутиться, и его стукнуло крылом, а дальше я не знаю, куда он делся, потому что меня отбросило от окна. Все закричали, Саид попробовал задушить офицера, но скоро самолет успокоился и полетел ровно. Солдаты стукнули Саида по голове, и все расползлись обратно по местам.
— В следующий раз точно развалится, — сказал один из летчиков и сплюнул. — Недолго нам еще мучиться.
Мы летели над горами, было красиво и немного страшно. Куда ни посмотришь — везде горы, я, пока был внизу, и не знал, что их так много. Они были высокие, некоторые макушками уходили за облака, а которые не уходили, все были белые. Очень высокая эта страна. Наверно, оттуда совсем недалеко до Небесной Канцелярии. Может, даже она находится где-нибудь на верхушке горы, я бы именно там место выбрал. Можно было бы иногда разгонять облака вентилятором и смотреть, где и что творится, без всякого телевизора, просто в бинокль. Оттуда, наверное, даже Москву видно. Да, вообще красивая страна: горы и облака, ничего больше нету. Только в одном месте поднимался дым, но тоже очень красиво.
— Это не ты поджег монастырь? — вдруг спросил меня Ван.
— Нет, я только сарай. Зачем мне монастырь поджигать?
И тут летчики стали ругаться еще больше и плеваться еще чаще, и даже наш офицер подскочил к ним и уставился куда-то вперед.
— Опять! Опять эта гадина антиобщественная поперек курса летит!
Я вывернул шею и увидел, что к нам быстро приближается человек в бочке.
— Да это же тот самый китайский концентрат с бородой! — обрадовался я. — Давайте его шуганем из автомата, чтоб больше не ругался!
— Помолчи, пожалуйста, — нежно сказал мне офицер. — А то пристрелю.
Дед подлетел и стал летать вокруг нас, как Карлсон из мультфильма, он стучал по крыльям, раскачивал нас, корчил морды и хохотал. Мне это не понравилось, и я погрозил ему в окошко. Дед увидел, у него аж борода от злости в колечки завилась, и подлетел к пропеллеру.
— Стреляй! — закричали летчики офицеру. — Он что-то задумал!
И точно. Дед стал из своей бочки пригоршнями доставать дерьмо и швырять его в крутящийся пропеллер. Дерьмо разлеталось, много попадало на деда, но он не расстраивался и все швырял и швырял. Где он столько дерьма набрал? Постепенно стекло перед летчиками стало совсем непрозрачным. Офицер завизжал, вырвал из кобуры пистолет и подскочил к моему окошку, оттолкнул меня и стал возиться со щеколдой. Но как только он окно открыл, дед тут же запулил в него здоровенной пригоршней дерьма, и офицер уронил в воздух пистолет. Он всунулся обратно, тщательно закрыл окно и стал вытирать себе лицо белым платочком.
— Все равно его пули не берут… — очень спокойно сказал он. — Ну ничего, раньше прорывались и теперь пролетим, на полдороге он обычно отстает.
Но дед пока отставать не собирался, дерьма у него хватало. Он швырял и швырял, пока не залепил все окошки с нашей стороны, и тогда занялся другим бортом.
— Как лететь-то? — спросили офицера летчики.
— По приборам, — мрачно ответил он.
Наступила тишина. Темно, тепло, скучно, я сполз пониже и закрыл глаза. Во сне, конечно, сразу попал в знакомую комнату. А там — Цуруль. Вот те на! Сидит в кресле Апулея, курит, ноги в шлепанцах на стол. На нем были треники и тельняшка, а шея повязана клетчатым платком.
— Во. Ты чего тут? — удивился он.
— Я уснул, — говорю. — Я всегда так.
— Это непорядок. — Цуруль поднялся и взял со стола стакан, залпом допил. — Ты это брось… Так ты живой, что ли?
— Ну да.
— Эта… Мао, да? Ты тут не шастай, слышь? Салага. Хотя нет, — он сморщился. — Я ж тебя сам… Да, вот. Значит, этот ишак твой… Кстати, он только в столе выпивку хранил?
— Я не знаю. А он уже не вернется?
— Вернется. Сюда все возвращаются! — Цуруль заржал. — Осел он, одно слово, импортного пойла понатащил, а водки нету. Да, так я сам тебя звал. Вот он по тебе бумажку оставил… Тут три желания… Какого-то… Ты в курсе? Я бумажку потерял.
— Письмо, мечеть и мусульманином стать, — я вспомнил, что забыл про это спросить Райфайзена.
— Короче, так. Даю тебе сутки, чтоб все было сделано, об исполнении доложишь лично. Секунда опоздания — и я докладываю наверх. Понял? Повтори.
— Секунда, наверх.
— Молодец. Кругом, свободен.
Я повернулся и увидел дверь, за которую никогда не выходил. Мне стало интересно, что там за дверью, и я уже хотел ее открыть, но она открылась сама. Вошел Николаев, в зеленом блестящем тренировочном костюме, тоже в шлепанцах и с платком на шее. Он был пьян.
— Что?! Куда прешь, гнида? — Он схватил меня за воротник. — Цуруль, что за фигня тут без подворотничка шастает?
— Да это ж Мао, корефан наш. Пусть идет.
— Куда? Это ж твой череп, куда ты его? На фиг! Лямку тянуть! А ну-ка, на скворешник стройсь! — и Николаев больно ударил меня в грудь.
Я проснулся от боли и в плохом настроении. Подвел меня Апулей, не мог подождать, пока я с задачками его справлюсь.
Мы все так же летели в темноте. Слева ко мне привалился Саид, на колени положил голову Филипп, а на спине у Филиппа лежали ноги двух китайских солдат. Не спали только летчики, они все так же тихо переругивались, и еще Райфайзен с офицером, эти с фонариком листали книжки. Офицер рассказывал что-то про знаменитые книги, которые были дарованы китайцам с неба за хорошее поведение, а Райфайзен время от времени замечал ему, что это совершенно не те книги. Офицер не спорил, но все рассказывал и рассказывал. Райфайзен слушал очень внимательно. Я было уже снова стал под его бормотание засыпать, но тут послышался далекий шум, который быстро приблизился и превратился в самолетный рев, и этот рев стал приближаться и удаляться. Потом раздались звуки выстрелов. Спать стало невозможно, все проснулись, летчики заволновались, как бы крылья не отлетели, а офицер сказал им включить радио. Радио долго не включалось, но наконец они стали крутить ручки, и скоро среди обычной мути мы услышали, как кто-то усталым голосом кричит:
