— Из-за Того, Что Случилось.
— Из-за чего именно?
На этот вопрос не было ясного или простого ответа.
— Нечто… прочно забытое. Ты можешь ненавидеть жизнь по правилам Манселла, но она продолжается уже почти пять столетий. Кроме того, со своими мыслями и поведением, которые заслуживают порицания, ты остаешься в явном меньшинстве.
Она подалась ближе ко мне.
— Ты говоришь так. Но вправду ли я в меньшинстве?
Я открыл рот, желая ответить, — но не смог. После похода в библиотеку я много размышлял о недоступной пониманию теории скачков назад. «Маленький отважный паровозик Тилли» — что в нем было такого опасного для общества? Почему телефонную связь потребовалось отменить? Почему больше нельзя было слушать «Simply Red»? Почему запретили рифленые чипсы, велосипеды, воздушные змеи, застежки-молнии, шарики йо-йо, банджо и марципаны? Я сделал паузу, и этого было достаточно для Джейн.
— Мне совсем не нужно, чтобы ты со мной соглашался, — спокойно сказала она. — Я буду счастлива, если ты хоть чуточку во всем усомнишься. Сомнение есть благо. Это фундамент, на котором уже можно строить. Если добавить в него любопытства, это приведет к чему-нибудь полезному, например к размышлению — и к действию. — Она пристально поглядела на меня. — Но это все не для тебя.
И на этом Джейн оставила меня наедине с моими мыслями. Они были по большей части сбивчивыми, но я был рад, что мои долго вынашиваемые сомнения пригодились хоть для чего-то. Джейн будет счастлива.
Брачный рынок Восточного Кармина
1.1.2.02.03.15: Состояние в браке всячески приветствуется и не должно использоваться лишь как законный повод для совокупления.
Я последовал за лучами заходящего солнца — вдоль по Западной улице — и сел на скамейку, чтобы составить телеграмму Констанс. Моя неудача с последним кроликом, памятник Озу, несчастный желтый почтмейстер — все это были предметы, вряд ли заслуживающие упоминания. А изложение нестандартных взглядов Джейн на Коллектив и вовсе вызвало бы бурю возмущения. Перед моим отъездом Констанс призналась, что хотела бы видеть в своем муже прежде всего «отсутствие любопытства и амбиций» и «готовность следовать указаниям». Поэтому в телеграмме говорилось о том, что я хочу выполнять свои гражданские обязательства перед Коллективом наиболее продуктивным способом и что я все время думаю о Констанс. Я попытался сочинить стихи:
О Констанс Марена, скажу я смиренно:
избранником стать я надеюсь твоим.
Во мне, как сирена… Сирена. Гангрена.
Рефрена. Какого хрена.
Ничего толком не выходило. Надо было поведать свои романтические мысли тому, кто всерьез занимался стихотворчеством. Я отложил свой блокнот и посмотрел на солнце, заходящее за Западными холмами. Свет убывал быстро: неосвещенные склоны холмов уже были черными и бесформенными. Наступали сумерки — время перехода от видимого к невидимому.
В это время смотритель должен был уже зажигать фонари. И, словно повинуясь моей мысли, позади меня, ярко вспыхнув, ожил фонарь. Ровный искусственный свет залил центр города. То было не продолжение дня, а сигнал всем жителям, кто еще не был дома: пора к себе. Зеркала на крышах зданий стали поворачиваться так, чтобы улавливать сияние фонаря, передавая его на расщепители лучей, призмы Люксфера и светоусилители — осветительные приборы, которые до того работали на дневном свете.
В детстве мы играли в вечерние побегушки: последний, кто оказывался в безопасности, в лучах фонарей, считался победителем. Обычно это были Ричард или Лиззи. Однажды было решено, что одного из них надо объявить чемпионом. Оба встали в центре игрового поля и стали ждать прихода ночи, а мы — все остальные — в ожидании стояли на городской площади, пересмеиваясь и делая ставки. Тот, кто струсит первым, проиграл, второй же становился чемпионом. Лиззи струсила первой, но Ричард чемпионом не стал. Его нашел через восемь месяцев за Внешними пределами серый, следивший за посадками леса. Ричарда опознали по ложке; его почтовый код через день присвоили другому. После этого вечерние побегушки прекратились.
Спустя несколько минут река, стена склада и линолеумная фабрика исчезли, погребенные под надвигающимся валом темноты. Я встал со скамейки, когда тени стали для меня черными дырками, и переместился в безопасное место — на городскую площадь. Фонарь светил теперь ярко, слабое шипение дуги и периодическое мигание рассеивали страх перед ночью. Позади меня виднелся только молниеотвод над зенитной башней — неясный силуэт в быстро темнеющем небе.
— Привет! — окликнул меня подошедший Томмо. — А я тебя искал.
Я поблагодарил его за то, что он устроил мне поездку.
— Нет проблем. А кстати, ты заказал для нас линкольн?
— Боюсь, это будет не так просто.
— Не бойся — по крайней мере, меня. Кортленд однажды избил Джим-Боба так, что тот писал кровью.
— Я достану линкольн.
— Конечно. Есть дело поважнее: ты женишься на моей сестре?
Я все еще не привык к тому, как легко он меняет тему разговора.
— Даже не знал, что у тебя есть сестра.
— Я стараюсь об этом не распространяться.
— Ничего не понимаю.
— Все очень просто: ты красный с умеренным цветовосприятием и сын цветоподборщика. Прелестные длинноногие красные женщины в этом отстойнике кинутся на твои яйца, как собаки — на свежую падаль.
— Очень выразительно, хотя и слегка тошнотворно. Извини, но я полупомолвлен с одной из Марена.
Томмо поднял брови, впечатленный, хотя и не до крайней степени. Я объяснил, что мой потенциальный союз с Марена станет для меня пропуском в счастливую жизнь. Мы будем вместе управлять веревочными фабриками, когда Джозайя Марена уйдет на покой. А все Марена, как известно, купаются в бабках.
— У них трое постоянных слуг и гироавтомобиль, совместимый со скачками назад, — похвастался я, — и, понятное дело, подкрашенная еда.
— А еще они знамениты своим красноцентризмом, — пробормотал Томмо.
Он говорил правду. На протяжении бесчисленных поколений Марена тщательнейшим образом подбирали себе супругов. Утверждали даже, будто от мужа с достаточно высоким красным цветовосприятием Констанс могла произвести ребенка, который станет краснее Кармазинов и займет их место в красной префектуре.
— Ты в начале очереди или в хвосте? — поинтересовался Томмо. — Скажем так: у вас есть ласкательные имена друг для друга?
— Мы перебирали несколько вариантов, но ни на чем не остановились.
В этом смысле взгляды Констанс, увы, были безнадежно консервативными. Мое предложение — «бриллиантовый медвежонок» — она сочла чересчур рискованным, соглашаясь лишь на традиционные «дорогой» или «милый». В крайнем случае — «милый медвежонок», но только наедине.
