– Нет. Могли, конечно, но не занимались. – Я улыбнулась своим воспоминанием. – Зато много целовались и обнимались.
Я закрыла глаза, сразу оказавшись за много миль отсюда.
– После смерти Брэйди Джеймса терзало чувство вины. Мне было еще хуже. Умей я плавать, может, я бы его спасла. Родной брат готовился к самоубийству, а я ничего не замечала, потому что была влюблена. Первую неделю мы с Джеймсом сторонились друг друга. Я даже глядеть на него не могла.
– Отчего же все изменилось?
– После похорон мать все время плакала, а отец запил. На меня свалилось удвоенное внимание. Родители боялись, что у меня тоже депрессия, а я просто горевала по брату. Брэйди был моим лучшим другом, я мечтала, чтобы он вернулся… – Я с трудом сглотнула. – Но он не вернулся, и не прокатился со мной на колесе обозрения, и так и не научил меня плавать…
Доктор Уоррен подала бумажную салфетку, и я промокнула глаза. Надо же, я и не заметила, что плачу, не чувствовала слез на щеках. У меня все онемело.
– И вот однажды я застала мать в комнате Брэйди – она собирала его одежду. У меня началась истерика при мысли, что его вещи положат в ящик вроде того, в который положили самого Брэйди. Я крикнула матери, что ненавижу ее. – Я опустила голову. – Я не горжусь этим, но я уже задыхалась от эмоционального настроя родителей, а мне требовалось время самой справиться с горем. Они не давали мне скорбеть! На следующий день возле телефона появилась брошюрка Программы. Я поняла, что отныне придется плакать потихоньку, и решила поговорить с Джеймсом – ведь Брэйди завещал нам беречь друг друга.
В школе меня загрузили беседами, терапией, мониторингом. Я чувствовала себя настолько одинокой, что начала опасаться – неужели я и в самом деле заболеваю? Но на той неделе я увидела Джеймса у наших шкафчиков и вдруг поняла, что ужасно соскучилась. Увидев меня, он тут же потопал навстречу и схватил в охапку так, что затрещали кости. Мне хотелось плакать, но я не могла.
– Это здоровые виды демонстрации эмоций, – сказала доктор Уоррен. – Вы могли поговорить с психологами.
Я уставилась на нее – шутит она, что ли? Неужели не знает, какие меры принимаются, чтобы «защитить» нас?
– Считайте что угодно, – сказала я Уоррен. – Но хендлеры хватались за любой повод, лишь бы нас закрыть. Мы жили под постоянной угрозой.
Я отвернулась, вспомнив, с каким облегчением убедилась, что с Джеймсом все в порядке.
– В тот день и на следующий он подвез меня домой. Только вместе мы чувствовали себя нормальными. Уезжая подальше, чтобы выплакаться без посторонних глаз. Шли недели. Мы понемногу начали говорить о другом – о том, чтобы вместе уехать отсюда и больше не расставаться.
Со стесненным сердцем я вспомнила наш первый раз и свой страх. Мы ночевали у реки, лежа в обнимку на одеяле у жаркого костра. Я была влюблена в Джеймса. Закрыв глаза, я вспомнила, как Джеймс жарко поцеловал мне шею, нежно поглаживая мое тело. Вскоре он уже страстно целовал меня, желая больше, чем раньше.
Коленом он раздвинул мне ноги, а я стянула с него футболку, он остановился и сказал, задыхаясь: «Мы не должны…»
Веки были полуопущены, голубые глаза переполняла страсть. Я притянула его к себе и снова принялась целовать, расстегивая ремень. У Джеймса оказался с собой презерватив, то есть он понимал, что это может произойти. И мы воспользовались кондомом – и в тот раз, и потом.
Я открыла глаза и увидела, что доктор Уоррен ждет продолжения. Я не хотела говорить, но просто не могла остановиться. Чуть не плача, я понимала, что это значит. Она украдет и это воспоминание, и сознавать это было невыносимо.
– В ту ночь, когда у нас с Джеймсом впервые был секс, свою роль сыграли не только гормоны. Было отчаяние, печаль и немного боли, а потом вдруг стало прекрасно, и появилась надежда. Это было взаимное обещание беречь друг друга. Джеймс сказал, что любит меня и не допустит, чтобы со мной что-то случилось. – Я задохнулась. – Но я его не защитила. Я очень старалась, но это оказалось мне не по силам. За ним пришли и забрали. И теперь он меня уже не любит.
Я зарыдала, закрыв лицо руками. Больно быть живой. Мне не хотелось жить после такой потери.
– У меня ничего не осталось, – сказала я, не отнимая ладоней от лица. – Я совершенно одна.
– Это не так, – возразила доктор Уоррен. – Я не говорю, что Джеймс плохой, или Миллер, Брэйди, Лейси. Но именно из-за них ты здесь. Они были больны, Слоун, и заразили тебя. А теперь ты обязательно поправишься. Это как онкология – врачам необходимо удалить больные ткани.
Я глядела на нее с ненавистью, которую немного приглушила боль, бушевавшая в груди.
– Вот, – сказала она, протягивая мне желтую таблетку. – Прими. Это придаст тебе сил, и все будет как должно быть.
Я тут же вспомнила об отвратительном, слюнявом поцелуе Роджера и о том, что фиолетовая таблетка сохранит какие-то воспоминания. Посмотрев на доктора Уоррен, я сказала:
– Пошла ты к черту.
Тут же меня кто-то схватил, и я почувствовала укол в плечо.
– Слоун! – сказал кто-то громким шепотом.
Глаза распахнулись сами собой, и я закричала, увидев темную фигуру у своей кровати.
– Ш-ш-ш, – быстро сказал Релм, приложив палец к губам. Он оглянулся на дверь, и я замолчала.
– Напугал, на фиг, – прошептала я и приподнялась, чтобы получше его разглядеть в темной палате, которую освещал только лунный свет через не открывавшееся окно. – Что с глазом?
Под глазом у Релма был черный синяк, судя по виду, еще болезненный.
– Все нормально, – отмахнулся он. – Хотел проверить, как ты. Я не знал, что так резко исчезну. – Широко улыбаясь, он внимательно смотрел на меня, проверяя, все ли в порядке.
– Это было очень невежливо, – подхватила я, садясь и обнимая его за шею. Он рассмеялся и слегка меня обнял, будто стесняясь. – Мне было одиноко.
Релм пригладил мне волосы.
– Слоун… – Он помолчал. – Тебя ведь не обижали?
В его голосе слышалось беспокойство. Я подумала, что он говорит о Роджере, но я не могла сказать о таблетке. И о поцелуе.
– Нет, – солгала я. – Просто я боялась, что ты не вернешься.
Опустив руки, я легла в кровать, радуясь, что он рядом.
– Тебе надо спать, – прошептал Релм. – За завтраком увидимся.
Я кивнула, улыбнувшись:
– Может, дадут вафли.
Он засмеялся.
– Если не дадут, я для тебя достану.
Я улеглась на бок, и он поправил мне одеяло.
– Ты-то достанешь.
Я проводила его взглядом. Релм тихо прикрыл дверь. С меня словно спала огромная тяжесть. Я знала, что была расстроена, но не помнила, почему, и радовалась возвращению друга.
