В джипе происходили судорожно – ожесточённые движения. Охранник с угрюмым и решительным видом возился с винтовкой. Георгина Матвеевна выглядела, пожалуй, еще более хищно, чем всегда. Атмосфера сгустилась, как перед тяжёлой грозой.
Наконец, охранник закрепил винтовку на капоте джипа. Георгина Матвеевна внимательно посмотрела на водителя. Тот коротко кивнул, отошёл в сторону и достал сигарету – на его лице читалось скучающее выражение человека, которому предстоит неприятная, но необходимая работа.
Вадим сверху разглядел только, что джип остановился и три человеческие фигурки копошились теперь рядом с ним. Промелькнула мысль, что преследователи связались с пограничным постом, но он сразу её отбросил – для вызова пограничников нужна была санкция министерства обороны, а не Департамента бойскаутских лагерей. Какой бы влиятельной ни была Георгина Матвеевна, она не могла так быстро получить нужное разрешение. Вадиму оставалось только свеситься через край корзины, смотреть и ждать.
Тем временем, охранник изготовился стрелять.
– Он у меня на прицеле.
– С первого раза попадёшь? – уточнила Георгина Матвеевна, закусывая от напряжения губу.
– Попробую. Цель движется, шансы не то чтобы очень.
– Пробуй. Мы не должны упустить мальчишку. Если он долетит до границы, у всех будут проблемы.
Охранник припал глазом к прицелу. Его указательный палец, слегка дрожащий, прислонился к курку и стал его поглаживать.
– Стреляй, он улетит! – гневно приказала Георгина Матвеевна.
– Это не так просто, – процедил охранник, всё не решаясь спустить курок.
– Если не выстрелишь ты, стрелять буду я.
Через несколько секунд грянул выстрел. Эхо его разлетелось по долине, и напуганные птицы закружили в воздухе, как ангелы.
Вадим не издал ни единого звука, когда пуля прошила его грудь. Он коротко вздохнул, закрыл глаза и опустился на край корзины. Светлая футболка подкрасилась спереди и сзади в тёмно-фиолетовый цвет.
Через полтора часа воздушный шар приземлился по ту сторону границы. Тело юноши, уже похолодевшее, достали из корзины, вымыли и через день, после отпевания, похоронили на городском кладбище.
В середине августа 2031–го я почти каждый день прогуливался после занятий в лесу с Олещуком, и почти каждый день Андрей упражнялся в метании ножей. У него было их три штуки – один купленный в Белгороде, другие два, видимо, были присвоены в столовой. Нас вполне могли застукать за этим опасным занятием, но такая перспектива уже не пугала ни его ни меня. Тёмные, мрачные слухи о происшествии с Вадимом расползались по лагерю, и настроение большинства старших бойскаутов было отчаянное.
«Шшшшшшшак», – еле слышно прошелестел нож, прежде чем вонзиться точно в середину берёзового ствола, куда метил Андрей. «Шшшшшшшшак», – прошелестел второй, попавший на несколько сантиметров выше в тот же ствол.
Я жевал соломинку, глядя на эти метательные упражнения, и думал, что придётся взять у Андрея пару уроков. Тот был очень сосредоточен и зримо повзрослел за два летних месяца, пока шла война. Со дня гибели Вадима Андрей всё время молчал и, очевидно, составил некий план, которым не спешил делиться даже со мной.
– На сегодня хватит, пожалуй, – сказал Андрей, вытаскивая ножи из сплошь израненного тела берёзы.
Встав и отряхнувшись, я поглядел внимательно на свирепое лицо Андрея и покачал головой.
– Ты стал очень угрюм в последнее время, – заметил я.
– Ты тоже.
– Да, правда. История с Вадимом совсем выбила меня из колеи. Я даже не знаю, как нам теперь поступить.
– Я знаю только то, что у нас мало времени. А действовать нужно быстро, пока Департамент не придумал послать всех нас на какие – нибудь предвоенные сборы.
Андрей быстро зашагал по тропинке. Я пошёл рядом с ним. Некоторое время мы молчали: Андрей методично пинал ногами мелкие камешки, попадавшиеся ему на пути. Вдруг он заговорил:
– Знаешь, какую ошибку допустил Вадим?
– Какую?
– Он не избавился от сопровождения.
Я поглядел на Андрея исподлобья.
– Ты хочешь сказать, он должен был чикнуть ножиком по горлу Георгину и охранников?
– Согласись, тогда бы его никто не догнал.
– Ну, во – первых, это невозможно даже технически. Они были физически сильнее, всемером, с автоматами…
– Сложно, да. Но прежде чем сказать «невозможно», нужно попробовать.
Я ничего не ответил. Олещук, похоже, слегка тронулся умом после всех этих событий. «Ничего удивительного», – подумал я, – «скоро все мы тут чокнемся».
– И вот здесь у нас неплохие шансы, – продолжал Андрей. – Здесь – я имею в виду в лагере. Там Вадим был безоружный и в одиночку против семерых, а тут нас двадцать тысяч против семидесяти человек. Пусть даже три тысячи против семидесяти, если считать только старших бойскаутов.
– Мы всё равно безоружны.
– Я бы так не сказал, – заметил Андрей, похлопав себя по поясу, где крепились ножи. – Кроме того, в нашу пользу сыграет эффект неожиданности.
– Хорошо. Предположим, всё получится. Что дальше? Бежим в сторону границы?
– Это самый очевидный выход. Здесь до неё всего пятнадцать километров.
Я щёлкнул пальцами:
– Собаки. Лагерь охраняют ротвейлеры.
Андрей улыбнулся:
– Мы с парнями продумали и это. Пойдём, я тебе кое-что покажу.
Мы свернули с тропинки, ведущей к городку, на другую, которая петляла через северный лес и выводила к участку ограды, лежащему в широком овраге. За несколько сотен метров до ограды Андрей попросил меня соблюдать тишину. Я замолчал, и мы стали ступать осторожнее. Андрей поминутно останавливался и осматривался, но соглядатаев не было: кроме стрекотания кузнечиков и шуршания листвы, мы не слышали никаких звуков. Жестом Андрей показал, что нужно спуститься в овраг к самой ограде. Я взял его за руку:
– Зачем? Там же камера. Нас заметят.
Метрах в тридцати справа от нас, сидя на двух чёрных лапках, точно хищная птица, на ограде угнездилась видеокамера. Её большой одинокий глаз был устремлён как раз на то место в глубине оврага, куда стремились попасть мы.
– В том – то и дело, дружище. Эта камера не работает, причём, я думаю, довольно давно. Вероятно, таких немало на всём протяжении ограды, но за эту можно ручаться, – Андрей вдруг повернулся к камере спиной, стянул с себя брюки с трусами и показал молчаливому глазу свою накачанную задницу. – Эй, охранники, поцелуйте меня вот сюда!
Глаз остался безмолвен.
Моё лицо, вероятно, выражало крайнюю степень остолбенения, и Андрей разразился смехом. В несколько секунд одевшись, он пояснил:
– Не переживай, мы тут делали штуки поопаснее.
