– Видимо, вы были правы, – пожал плечами Рик. – В смысле намерений Гарланда восстановить нас друг против друга.
Он чувствовал себя выжатым как лимон. И физически, и психологически.
– Так вы сформулировали для себя новую теорию? – с легкой ехидцей поинтересовался Реш. – Ту, что объяснит меня как законную часть рода человеческого.
– В вашей способности к эмпатии, сопереживанию есть некий дефект. Дефект в области, не охваченной нашим тестированием. А конкретно – ваша чрезмерная ненависть к андроидам.
– Ну кто же будет на это тестировать?
– А может, и стоило бы.
Такая мысль была для Рика внове. Убивая андроидов, он не испытывал к ним ни малейшего сочувствия и всегда считал самоочевидным, что вся, до самых глубин, его психика воспринимает их сугубо рациональным образом – как очень сложные, очень умные механизмы. Вещи. А теперь вдруг выяснилось, что для него все же есть некая разница между андроидами и бездушными вещами, для Фила Реша нет, а для него – есть. И Рик нутром своим ощущал, что прав он, а не Реш. Сопереживание с рукотворной конструкцией? – спросил он себя; с вещью, которая всего лишь притворяется живой? Но Люба Люфт казалась не менее живой, чем любой из живых людей, в ней не было никакого притворства.
– А вы отдаете себе отчет, – прищурился Фил Реш, – что это будет? Что будет, если мы включим в наш диапазон эмпатии и андроидов, наряду с животными?
– Мы окажемся беззащитными.
– Абсолютно беззащитными. Эти новомодные «Нексусы-шесть»… да они попросту сметут нас с лица земли. Вы, и я, и все наши коллеги, охотники – мы стоим между «Нексусами-шесть» и человечеством, как барьер, не позволяющий им смешиваться. Кроме того… – Он смолк, заметив, что Рик снова достает свою аппаратуру. – Я думал, что с тестированием уже покончено.
– Я хочу задать пару вопросов себе, – объяснил Рик. – А вы снимете отсчеты. Просто скажете мне, что показывают стрелки, а выводы я сделаю сам. – Он прилепил к щеке датчик и поймал луч уголком глаза. – Ну как, вы готовы? Следите за стрелками. На время задержки придется плюнуть, сообщайте мне амплитуду отсчета, и только.
– Хорошо, Рик, – кивнул Фил Реш.
– Я спускаюсь на лифте вместе с только что пойманным андроидом, – громко сказал Рик. – И тут, совершенно неожиданно, этого андроида убивает некто третий.
– Реакция довольно вялая, – сообщил Фил Реш.
– А докуда конкретно отбросило стрелки?
– Левую до 2,8, правую до 3,3.
– Андроид был женского пола, – сказал Рик.
– Теперь их отбросило до 4,0 и 6,0 соответственно.
– Много, – кивнул Рик, он выключил источник света, снял со щеки датчик и пояснил: – Это типично эмпатическая реакция, примерно так реагируют тестируемые люди на большую часть ситуаций из вопросника. Ну, кроме самых экстремальных, связанных с поделками из человеческой кожи и прочей патологией.
– И что же тогда получается?
– Получается, что я могу сочувствовать андроидам – не всем, но хотя бы некоторым.
Например, подумал он, Любе Люфт. А значит, я ошибался. В реакциях Фила Реша нет ничего извращенного, бесчеловечного. Все дело во мне самом.
Интересно, спросил он себя, а бывало ли прежде, чтобы человек так волновался за судьбу андроида?
Вполне возможно, думал он, что я никогда уже больше не столкнусь с подобной ситуацией, что это некая аномалия, связанная, к примеру, с моим особым отношением к «Волшебной флейте». И с голосом Любы Люфт, а может – и с ее артистической биографией в целом. Тем более что раньше ничего такого не замечалось: смерть, к примеру, Полокова – или Гарланда – не вызвала у меня никаких сожалений, никакого внутреннего протеста. Более того, окажись Фил Реш андроидом, я убил бы его абсолютно бесстрастно, во всяком случае – после того, как он убил Любу.
Вот тебе и четкое различие между настоящими, живыми людьми и человекоподобными механизмами, сказал он себе. Я ехал в этом лифте вместе с двумя существами, человеком и андроидом, и мое отношение к ним было прямо противоположным тому, какое должно быть. Тому, которое от меня требуется.
– Вы крупно влипли, Декард, – сказал Фил Реш; было видно, что ситуация кажется ему не столько драматичной, сколько забавной.
– Ну и где же выход? – беспомощно спросил Рик.
– Вы подсели на сексе.
– На сексе?
– Все дело в том, что она – оно – физически привлекательно. С вами что, – хохотнул Реш, – никогда такого не случалось? Нас учили, что это едва ли не самая большая из опасностей, подстерегающих охотника. А вы знаете, Декард, что многие колонисты используют своих синтетических служанок, мягко говоря, не по назначению?
– Это противозаконно.
– Конечно, противозаконно, как и десятки других сексуальных извращений. Но люди имеют обыкновение плевать на неудобные им законы.
– Это секс, а бывают там, у них, случаи такой же противозаконной любви?
– Любовь – это красивое название все того же секса.
– А как же любовь к своему отечеству? Любовь к музыке?
– Когда объектом любви является женщина или ее андроидная имитация, это – секс. Очнитесь, Декард, и взгляните фактам в лицо. Вам хотелось переспать с андроидом женского пола, не больше и не меньше. У меня тоже было однажды такое. Давно, когда только-только встал на стезю платного охотника. Не расстраивайтесь из-за подобной ерунды, все легко поправимо, нужно просто установить правильную последовательность. Не нужно сперва убивать ее – или присутствовать при таком убийстве, – а затем испытывать физическое влечение. Делайте все в обратном порядке.
– То есть, – поразился Рик, – сначала переспать с андроидной женщиной…
– …а потом ее убить, – закончил Фил Реш с жестковатой, жутковатой улыбкой.
По всему видно, решил Рик, что он – прекрасный охотник. А вот как насчет меня?
Впервые за многие годы ответ на этот вопрос представлялся ему далеко не очевидным.
Сгустком чистейшего, яростного пламени рассекал Джон Р. Изидор закатное небо, возвращаясь с работы домой. Там ли она еще, спрашивал он себя. Будем надеяться, что там. Сидит в этой насквозь прохламленной квартире, смотрит Дружище Бастера по телевизору и вздрагивает от ужаса всякий раз, когда ей мерещится, что кто-то идет по коридору. Вот и я приду, она тоже испугается.
По пути Изидор наведался в чернорыночную бакалейную лавку, и теперь рядом с ним на пассажирском сиденье стоял полиэтиленовый пакет таких редкостных деликатесов, как соевый творог, сочные персики и прекрасный, нежный, головокружительно вонючий сыр; драгоценный пакет опасно дергался при частых ускорениях и торможениях – перевозбужденный Джон Изидор вел сегодня машину несколько безалаберно. Да и сама та машина, отремонтированная вроде бы совсем недавно, чихала и дребезжала ничуть не меньше, чем до ремонта. Вот же что, гады, делают, сказал себе Изидор.
