Прошло десять минут. Ведущий повторял то же самое, по кругу, и они сделали тише. Бугриму позвонили.
— Бугай, здорова!.. — звонивший был пьян и орал громко. — Земляк твой, узнал?.. Как вы?.. У нас перевыполнили, сто семь взяли вместо ста трех, и пятерых сразу ухуячили…
— Ты дурак, такие вещи по телефону?!..
И бросил трубку. Ведущий на экране оживился, они снова сделали громче.
— …представители Соединенных Штатов Америки, Китайской Народной Республики и Индии выступили с заявлениями, в жесткой форме осуждающими этот варварский акт терроризма.
— Задергались, суслики! — засмеялся Бугрим.
— Новости продолжают поступать, и сейчас становится понятно, что нападение в Москве было частью глобальной террористической атаки. В тяжелом состоянии доставлен в больницу президент Франции…
— Херасе! — изумленно протянул Антон.
— Вот именно, — ответил Бугрим, до которого дошла масштабность замысла.
— …скорбит вместе с народом Германии. К другим сообщениям выпуска. Тысячи патриотически настроенных москвичей вышли сегодня на улицы столицы. Стихийный «Митинг неравнодушных», как успели его окрестить, проходит сейчас сразу в нескольких районах столицы, и вот мне сообщают, что подобные же шествия начались и в других городах страны, Санкт-Петербурге, Ростове, Нижнем Новгороде, Екатеринбурге. Милиция не предпринимает попыток остановить шествия. Силами правопорядка получен приказ сопровождать демонстрации, не допуская актов насилия.
Вдруг ведущий выпрямился и удивленно посмотрел на кого-то вне кадра. Оттуда шикнули.
— Я не буду это читать. Это ложь. Это подстава, слышите! Люди! — Он нервно глянул в камеру. — Не верьте, вас…
Его прервал рекламный джингл «России-бродкастинг»: двуглавый орел оторвался от кремлевской башни, поднялся вверх, мощно взмахивая крылами, пока земля за ним не обернулась шариком не больше теннисного мяча; облетел планету, камнем устремился вниз, пролетая над Россией, и снова царственно угнездился на башне.
В кресле ведущего сидел теперь плотный, стриженный бобриком мужчина с покатыми широкими плечами, вторым подбородком и плохой кожей. Он пренебрежительно отмахнулся от гримера с кисточкой, поднял к глазам лист бумаги, и принялся монотонно, с ростовским акцентом, читать:
— К нам поступают сообщения об отдельных силовых акциях патриотически настроенной молодежи, ля… Народный протест, как правило, принимает формы гражданских арестов руководителей этнических преступных группировок и людей, подозреваемых в связях с террористами, ля, чтобы не допустить, ля, стихийных актов насилия, Союз Национального Единства России, Содружество Спасения Родины, и Комитет Защиты Экономических Свобод, ля, создают бригады народной дружины под эгидой Министерства внутренних дел, ля… Мы просим всех…
Бугрим нажал на MUTE. Мужчина на экране продолжил хлопать ртом, иногда отрываясь от бумаги и зло глядя в камеру.
— Следак, по роже видно. Коллега, — произнес Бугрим. — Я такого кино интересного тыщу лет не видел.
— Я тоже, — согласился Антон, — наши едут.
* * *
Этой ночью сотни машин одновременно остановились у подъездов сотен московских домов. Из машин выходили люди, чья темная одежда сливалась с сумраком. Время выбрали удачно — все были дома, но еще мало кто спал. Глубокой ночью уже бы не открыли, а сейчас все пребывали в ложном ощущении собственной безопасности, создаваемом работающими телевизорами, шумом за стеной, редкими прохожими на улицах, телефонными звонками.
Весть о покушении взбудоражила Москву. Впоследствии находились люди, уверявшие, что первые аресты начались если не раньше самого покушения, то, по крайней мере, одновременно с ним. Но их слова, даже если и были правдой, уже не имели значения.
Кое-кто успел догадаться, что произойдет. Но бежали единицы. Среди ночи, по пустой Москве, с торопливо собранными документами и драгоценностями, не успевшими умыться сонными женами и наспех одетыми ревущими детьми — куда? Те, кто хотел бежать, бежали раньше; оставшиеся и тогда, и сейчас, уповали на судьбу и здравый смысл.
Бригады Союза хорошо подготовились. Намеченные квартиры, загородные дома загодя обесточивали, отключая электронные блокираторы засовов, и многие теперь сожалели о снятых когда-то уродливых железных дверях. Но даже там, где они остались, это не задерживало снежков — они выбивали замки специальными тяжелыми молотами, резали стояки и крепления переносными сварочными стиками и врывались в темные квартиры, шаря по темноте расширяющимися фонарными лучами.
К сварке прибегали редко — почти все открыли сами.
Врагов вытаскивали из кухонь, гостиных, постелей в прихожие, крошили ударами пистолетных рукояток зубы, ломали кулаками носы, тащили, упиравшихся, за волосы или за ноги. Кто-то пытался драться, и это было на руку нападавшим. Смельчака оттаскивали в угол и обрабатывали металлическими прутами, бейсбольными битами или короткими дубинками с утяжеленным концом, топтали и стаскивали окровавленное бессознательное нечто вниз по лестнице, оставляя кровавый след, ломая зубы о бетон ступенек.
Родственники врагов прятались за дверью, в туалете, под кроватью, оставшись одни — торопливо звонили кому могли, но редко кто им отвечал.
Брали не только мусульман. Воронка разбора затягивала грузин и вьетнамцев, индусов и тайцев. В доме на Ярославской улице, уже после того, как бригада снежков уехала, увозя избитого таджика, проспиртованный ветеран Чечни поднялся к соседу-юристу сверху и продырявил его тремя выстрелами из «Макарова», приговаривая, что все зло в стране — от жидопидоров.
Взять удалось не всех. У кого-то были надежные двери, кто-то отстреливался. Через двадцать минут бригады снежков сворачивались, рассаживались по машинам и растворялись в темноте, как и не было. И тут же, скрещиваясь с отъезжающими лучами фар, на место прибывали наряды милиции и регуляторов из МОР.
Им открывали двери, запертые от налетчиков. Им отдавали оружие, которым оборонялись. После их приезда — успокоенно вздыхали.
В городе хаос, говорили приехавшие. Кошмар что творится. Столкновения на этнической почве. Юнцы шумят. Мы их обуздаем, но завтра, сейчас не хватает рук, с такими-то событиями. Вы поедете с нами, иначе мы не гарантируем вашей безопасности. Нет, родные могут остаться. Они не трогают жен и детей. Боюсь, вы должны поехать. Мы настаиваем. Не заставляйте применять силу.
В телевизоре в это время мудрый политический обозреватель, на созванной ради этого и срочно пущенной в эфир передаче, понимающе щурясь, вглядывался в собеседника, политолога в голубой рубашке с белым воротом и манжетами, в которых поблескивали золотые запонки.
