Я торопливо проглотил ещё один кубик и спросил у брата Афанасия:
— А что вы делаете здесь, вдали от космопорта?
— Ищу ответа на некоторые богословские вопросы.
— И как, успешно? Я то думал, что за время существования христианства все ответы уже давно кем-то найдены…
Брат Афанасий укоризненно покачал головой.
— Ответ, найденный кем-нибудь другим не в счёт. Он не сможет никак повлиять на твою жизнь, пока ты не придёшь к нему сам. Поэтому я и здесь…
— Но ведь невозможно одному человеку получить ответ на все вопросы бытия!
— Правильно сформулированный вопрос — уже половина ответа. Когда-нибудь ты это поймёшь, Александр.
— Может быть…
Лично я сомневался в том, что какой-то абстрактный вопрос может коренным образом повлиять на мою жизнь. Я всегда придерживался конкретики.
— Брат Афанасий, — спросил через минуту я, — а как далеко отсюда до космопорта?
— Тридцать шесть дней пути.
— А до ближайшего поселения?
— Тридцать два дня. По ту сторону каньона начинается пустыня на двадцать восемь дней пути. Потом будет степь с мелким перелеском. И только затем космопорт…
Я тяжело вздохнул.
— Я предлагаю тебе присоединиться ко мне, — предложил пилигрим, увидев моё сокрушение.
— Нет, брат Афанасий, — уверенно заявил я. — Твой путь — искать ответы на вопросы бытия, мне же надо идти в космопорт. Я хочу вернуться на Землю.
— Как знаешь… Каждый сам выбирает свою дорогу. Только что-нибудь изменить потом бывает слишком поздно…
Мы простились с монахом на дружеской ноте. На следующий день, когда нагруженный пищевыми кубиками, щедро подаренными мне братом Афанасием, я шёл по каньону, надо мной пролетел стратосферный флаер монаха…
Бросаю мимолётный взгляд на детей и продолжаю:
— Вот тогда я и понял, как важно уметь задавать правильные вопросы. Действительно, брат Афанасий предлагал мне присоединится к нему. Однако мои мысли, как мне казалось, были заняты более насущными проблемами… Я сделал свой выбор, чтобы потом целый месяц расплачиваться за него…
Дети притихли. По опыту знаю, сейчас они формулируют для себя тот самый важный вопрос, ответ на который мог бы кардинально изменить их жизни. Сидящий на самом краю юркий мальчишка поднимает на меня свои карие глазёнки и спрашивает:
— Отец Александр, а существует ли Бог?
Поправляю рясу и устраиваюсь поудобнее. Сегодня нам предстоит серьёзный разговор.
Рудольф Терентьевич всегда возвращался домой на метро. Он жил буквально в двух шагах от Серпуховской и не испытывал трудностей с транспортом. Конечно, он мог бы купить машину — зарплата нейрохирурга ведущей московской клиники вполне это позволяла. Но, по окончании рабочего дня Рудольф Терентьевич не рискнул бы сесть за руль. Так повелось, что врачи в клинике на Пражской работали на износ. Зато и получали соответственно. Уже приближаясь к дому, он вспомнил, что обещал провести этот вечер с семьёй. Растерянно полез в карман куртки, за органайзером, посмотрел заметки. Так и есть. Органайзер пищал в 16.00, во время операции. Не судьба. Погода была хмурая, под стать настроению. Моросил мелкий въедливый дождик, пелена свинцовых туч плотно затянула небо. Рудольф Терентьевич тяжело вздохнул и ускорил шаг. Уже подходя к подъезду, подумал, что надо было бы купить подарок дочери. Если не получается уделить внимания, то хотя бы подарками время от времени надо откупаться.
Дверь открыла жена. «Чувствует она что ли моё приближение?» — подумал Рудольф Терентьевич. На самом деле, когда он набирал домофонный код, в квартире звонил колокольчик. Но Рудольф Терентьевич об этом не знал — не так уж часто ему доводилось бывать дома. Жена постаралась спрятать немой укор, промелькнувший во взгляде. Она понимала, что у него пациенты, что жизни людей зависят от её мужа, но всё равно было обидно. Выходя замуж, она не думала, что у молодого талантливого Рудика, как его все называли в институте, на первом месте всегда будет работа.
Рудольф Терентьевич разулся, снял плащ и прошёл в комнату. Дочь сидела за компьютером. Виртуальный шлем плотно облегал голову, руки девушки в эластичных перчатках слегка подрагивали. Она находилась сейчас где-то далеко, блуждая в дебрях сети перемешанных с производными собственного подсознания.
— Привет, Вера, — сказал Рудольф Терентьевич. — Как дела, как учёба?
Дочь буркнула в ответ что-то неразборчивое.
— Сними шлем, когда отец с тобой разговаривает, — крикнула из коридора мать девочки, и тут же ушла на кухню разогревать борщ. Дочь не отреагировала. Рудольф Терентьевич медленно подошёл к рабочему столу дочери, положил ей руку на плечо и машинально отметил расслабленность мышц девушки. Взгляд его заметался по столу и наткнулся на зелёную капсулу, лежавшую около стопки тетрадей. Ньюлайф. Новый наркотик. Путь к слиянию человека с компьютером. За последнюю неделю в клинику на пражской попали уже три пациента с делирием, вызванным, по всей видимости, ньюлайфовым абстинентным синдромом. Дрожащими руками Рудольф Терентьевич выдвинул ящик стола, зачерпнул горстку маленьких зелёных капсул. Он выключил компьютер и снял с дочери шлем, положил её на старый диван. Зрачки Веры оказались расширены, дыхание было прерывистым. Рудольфу Терентьевичу подумалось, что это расплата, за время, проведённое вне дома, а рука сама стала набирать телефон заведующего клиникой.
Игорь Константинович Паухтин был врачом старой формации. Неприступный, как гранитная скала, он привык смотреть на людей сверху вниз. Всё человечество делились для него на пациентов нынешних и пациентов потенциальных. Причём с точки зрения Игоря Константиновича вторая группа людей делала всё возможное, чтобы перейти в первую категорию. Став заведующим элитной клиникой, он ничуть не изменился, продолжал носить белый халат, хотя вполне мог себе позволить дорогие костюмы. К врачам он был требователен, но справедлив. В критический момент он всегда оказывал необходимую помощь, хотя после многие сотрудники клиники жалели, что эту помощь приняли. Ходить в вечных должниках у Игоря Константиновича не любил никто.
Трубку заведующий снял почти сразу. Рудольф Терентьевич долго и сбивчиво объяснял ситуацию, однако, как видимо, Игорь Константинович понял.
— Хорошо, Рудольф, — Игорь Константинович был единственным из сослуживцев, кто называл нейрохирурга просто Рудольфом, — в течение часа будет машина. Твоей дочке помогут.
— Мне нужно не в течение часа, а прямо сейчас, — сказал Рудольф Терентьевич, и сам поразился собственной наглости.
