Пилот помог открыть тяжёлую дверь. Шестнадцать пассажиров принялись выкарабкиваться на воздух. Серебряные «астронавты» ускорили шаг. Приглядевшись, Кострицын усмотрел в их, облачённых в прорезиненные перчатки, лапах туго набитые мешки.
– Ты гляди, с подарками встречают, – хохотнул он. – Деды морозы!
– Никак не пойму причину вашей весёлости, Андрей Дмитриевич, – раздражённо заметил академик Паршин. Он хмурил ершащиеся седые брови и неодобрительно сопел. К науке с юных лет он относился со священным трепетом, который не стёрли даже десятилетия околонаучных интриг его коллег вокруг регалий и степеней. Пару раз ушлые собратья уводили у него из-под носа разработанные и готовые к публикациям темы, внушив, что они сумеют дать им ход скорее незадачливого первооткрывателя. И наивный во всём, кроме своей науки, Паршин смирялся – печатайтесь, защищайтесь, только бы дело быстрее стронулось с места. Тем не менее, даже в этих условиях, свою степень он получил, минуя непременные этапы дружбы «с кем надо». Уникальный багаж, упрятанный в его черепной коробке, оценили даже имевшие чёрный пояс по подковёрным боям. Вот только водить компанию с признанным гением никто не рвался. Паршин был непревзойдённым занудой. – Последние новости, дошедшие до меня, к радужному настроению никак не располагают, знаете ли. Селение практически вымерло, в том числе, и наши с вами коллеги. Насколько я понимаю, противочумники не спасают от заражения.
– Не волнуйтесь, дорогой Олег Николаевич. Кажется, наше обмундирование будет куда надёжнее. – Кострицын насмешливо кивнул на ношу в руках «серебристых». – Бьюсь об заклад, они хотят, чтобы мы обрядились в эти милые доспехи прямо здесь и сейчас же.
Все дружно обернулись на безлицых встречающих.
– Это замечательно! – с вызовом откликнулся академик. – Не забывайте, любезнейший, что мы просто обязаны вернуться с материалом. Мы не имеем права геройски погибнуть здесь, поскольку от наших исследований будут зависеть сотни, а, возможно, и тысячи жизней.
Кострицын поморщился, словно над его ухом ударили фанфары.
Наконец, жутковатая сверкающая группа добралась до цели. Один из «астронавтов» выкрикнул из-за своего забрала:
– Здравствуйте! Полковник Яровой Михаил Семёнович. Руковожу работами по изолированию и обеззараживанию эпидемзоны.
– Очень приятно. Паршин Олег Николаевич. Прибыли вот, так сказать… – Старик шагнул к полковнику и по привычке протянул руку. Яровой покачал головой.
– Без защиты никто ни к чему не прикасается! Комплекты для вас мы доставили. В лагерь только в них.
– Неужели до такой степени? – От растерянности Анна даже забыла представиться.
– Хуже, – заверил её полковник. – У нас семнадцать трупов и шестеро больны. А мы на точку ходим, сами понимаете, не в трусах. Дезинфекция и защита на максимально возможном уровне.
– Девятнадцать, – донеслось со стороны процессии. – Аликперов и Брошкин тоже…
Полковник повернул тщательно скрытую шлемом голову в направлении говорящего, но ничего не ответил. Только повторил, точно переводя числительное для толпящихся учёных:
– Девятнадцать.
«Урал» мягко покачивало на пыльном просёлке. Белое июльское солнце остервенело пыталось пробить лучами сверкающую материю «противочумников» и ужасно злилось, когда это ему не удавалось. Глупое солнце. Изолирующий комплект с вентилируемым подкостюмным пространством «Ч-20» предназначался для защиты кожных покровов и органов дыхания не только от воздействия бактериальных аэрозолей и агрессивных химических веществ, но и радиации, культивируемой человеком. Куда твоему ультрафиолету до ионизирующих излучений, от которых сходит с ума даже электроника!
– Анечка, вам очень идёт этот цвет! – крикнул Кострицын, наклоняясь к самому забралу её «противочумки».
– Спасибо, – хмыкнула Анна. Внутри у неё сжимался малодушный, колючий холодок. Какой чёрт дёрнул её писать диссертацию на тему этой проклятой бубонной чумы?! Выбери она тогда невинную корь или даже далеко не невинный менингит, авось и пронесло бы. Синявская вздохнула. Капитан медицинской службы. Тоже мне! Ни разу в жизни оружия в руках не держала. И тут нате вам – мобилизация, приказ. А дома Василька. Шесть лет. Поздний, вымоленный. Не успела вдосталь ещё мордашкой его налюбоваться, волосёнки шёлковые пальцами перебрать. – Андрей Дмитриевич, у вас дети есть?
Кострицын вопросу не удивился.
– У меня, Анечка, и внуки уже имеются, Оленька и Славик. Одному шесть, другой четыре.
– Боитесь?
Анне хотелось говорить. Чтобы чей-то голос отвлекал от мыслей, беспардонно и жестоко лезущих в голову. Андрей Дмитриевич просто кивнул.
– Боюсь. Уж больно ходко эта зараза прёт. Вы знаете, что местные власти дали приказ стрелять без предупреждения, если из оцепления кто-то попытается вырваться?
– Да, слышала. – Анна зачем-то потёрла стекло перед глазами толстой перчаткой. Всё никак не могла привыкнуть к мысли, что её кожа сейчас недосягаема даже для неё самой. – Жестоко. Но я не о том вас спрашивала.
– А представьте, если эпидемия придёт в областной центр? – Казалось, Кострицын её не слышал. Он был на какой-то своей волне.
– Не хочу.
– Что не хотите?
– Представлять не хочу, – отрезала зло Синявская. На Кострицына она обиделась. Нет бы понять её состояние и рассказать о своей внучке, дочке, собаке, наконец! Зачем он возвращает её к тому, что они и так неизбежно увидят. Чёрствый идиот.
Чем дальше машина вгрызалась в плотное от сухой пыли пространство, тем чаще на пути встречались посты военных. Безликие фигуры стояли цепью в пределах видимости друг от друга. За время пути Анна насчитала девять таких поясов. «Девять кругов ада, – подумала она. – Данте и не снилось». По мере приближения к станице расстояние между серебристыми фигурами сокращалось. В последней цепочке страж с автоматом высился через каждые сто метров. Патруль очередной раз проверил пропускной документ и дал шофёру отмашку. Тот кивнул, машина тронулась.
– Почему они всё время молчат? – спросила Анна у полковника, сидящего по её левую руку. К Кострицыну обращаться ей не хотелось. Яровой неопределённо пожал плечом. Его неразговорчивость расстроила Синявскую не меньше, чем неделикатность коллеги. Анна демонстративно отвернулась к окну и принялась вызывать в памяти всегда удивлённые чему-то глаза Василя.
Мимо плыли нескончаемые позолоченные поля, засеянные ни то пшеницей, ни то рожью. Синявская совсем не разбиралась в сельском хозяйстве. Даже на уровне какой-нибудь никчёмной огуречной грядки. Пейзаж мог выглядеть вполне пасторальным, если бы не серебряные идолы в золоте простора. Неожиданно её внимание привлекло движение недалеко от просёлка. Тонированное защитное стекло берегло глаза от солнца и позволило без напряжения рассмотреть тёмную фигуру бегущего мужчины. Увидеть здесь человека без изолирующего костюма было так удивительно, что Синявская вскрикнула.
