– Смотрите!
Полковник повернул голову в направлении, куда указывала женщина.
– Ничего, там боец. Он его видит. – Яровой ткнул пальцем куда-то вдаль.
В следующую секунду раздался сухой треск. Мужчина в кепке и тёмном поношенном пиджаке вскинул руки, словно, собирался нырять, и золотые волны проглотили его. Анна открыла рот, но ужас не позволил сорваться с её губ ни одному звуку.
– Е… го… убили? – выдохнула она минуты две спустя.
– В своей амуниции мы не можем догнать бегущего, – коротко пояснил полковник.
– Вы… вы сумасшедший! – Вопль Анны сорвался на визг. Её била дрожь. Вот-вот зубы сомкнутся на ослабевшем языке и отхватят его начисто.
– Берегите кислород. Будете много говорить, а, тем более, кричать, вам станет трудно дышать. Абсорбция воздуха идёт медленно. И не вздумайте плакать. Излишняя влага может стать причиной конденсата, который сложно устранить, – предупредил Яровой и снова умолк.
Кострицын сидел, сжавшись в комок. Его голова была опущена, точно он читал мелко написанные на собственных бахилах иероглифы.
– Выпустите меня! – Анна принялась колотить в плотно закрытую дверцу машины. – Я не хочу! Это какой-то фарс! Я знаю, что такое эпидемия! Там не убивают людей, там их спасают!!!
Полковник Яровой крепко схватил Синявскую за локоть и встряхнул.
– Анна Михайловна, – чётко разделяя слова, произнёс он – там всё очень серьёзно. Мы сейчас спасаем миллионы, поверьте мне. Вы сами убедитесь, когда прибудем на место.
Над сытыми добротными дворами станицы повис непроницаемый полог густого сладкого запаха. Синявская теоретически знала, что такой сладковатый дух исходит от больных бубонной чумой. Так пахнет разлагающаяся в умерщвленных болезнью лимфоузлах плоть. Но надёжная защита не позволяла добраться тошнотворному зловонию до носа. Впрочем, чтобы содрогнуться достаточно было впечатлений, явленных глазами. По когда-то ласковым сельским улочкам мрачно позли БТРы. Бронированными чудовищами в поисках своих жертв они внезапно проявлялись, раздвигая плотный морок чёрного дыма. Кого, вернее, что они искали, Анна поняла очень скоро. Яровой приказал водителю остановить машину, чтобы врачи смогли наглядно убедиться, что для подавления инфекции делается всё возможное. И даже больше.
Едва «Урал» вкатился в мёртвую станицу, Синявская тут же увидела лежащее у лёгкого плетня тело женщины. Оно было обезображено чудовищными гнойниками, вскрывшимися и набухшими. Они покрывали тело сплошным слоем сочащейся гнили, не позволяя разобрать ни возраста, ни черт лица. Да и о том, что иссушённая мумия когда-то была женщиной, говорила разве только одежда. Тяжёлый БТР, точно по волшебству материализовавшийся из темноты дымной завесы, остановился подле. Люк откинулся, оттуда появилась серебристая лапа и обильно полила тело прозрачной жидкостью из большой канистры. Затем БТР нехотя отполз и, дёрнувшись, замер на месте. Из него по пояс высунулся «серебристый» и поджёг намотанную на сучковатую палку ветошь. Когда неказистый факел вспыхнул, человек в «противочумке» метнул его в направлении трупа. Жадный огонь набросился на подношение яростно, словно неделю некормленый уличный пёс. На этом миссия «серебряного» из БТРа не закончилась. Подождав с минуту, он выбрался из броневика и прошёл в распахнутую калитку.
– Смотрит, не осталось ли кого в доме, – пояснил полковник наблюдавшим за действиями военных учёным. – Если нет, дом тоже сжигаем.
– Такое чувство, – хрипло сказал Кострицын – что мы в каком-то средневековье. Тогда именно так боролись с холерой, чумой и чёрной оспой. Но в наше время…
– У нас нет выбора, – ответил Яровой. – Выполняем приказ. С этой заразой сделать ничего больше невозможно. Да, если честно, мы не знаем, берёт ли её огонь.
– Я ведь могла отказаться! – Синявская остановившимся взглядом следила за тем, как человек из БТРа короткими взмахами выплёскивает из канистры бензин на недавно побеленные стены дома. – У меня маленький сын! Если бы я знала, что тут происходит на самом деле… Нам говорили, что это вспышка бубонной или лёгочной чумы. И я…
Ступор сменился взрывом. Синявская что-то кричала, материлась, била кулаками по гудящим металлическим дверцам «Урала». Мужчины молчали и даже не пытались заговорить о нежелательной за защитным стеклом влаге или перерасходе абсорбированного воздуха.
Кострища и не найденные пока БТРами тела уже несколько раз попадались на пути следования грузовика. Однажды глаза Анны наткнулись на одиноко стоящую посреди этого апокалипсиса старуху. Она равнодушно следила за крадущимся мимо забора «Уралом». На её лице не отражалось ни страха, ни надежды, ни какого-либо другого чувства.
– Товарищ полковник, может, шугануть? – поинтересовался у начальника шофёр. Яровой отмахнулся.
– Оставь бабку. Чего ещё ей суетиться.
Машина, утробно урча, прошла мимо.
– Вон, вроде, где живые остались! – махнул головой водитель в сторону огненного кольца, обнявшего почерневший от копоти дом. – Костры жгут, значит, живы.
– Давай туда, – распорядился полковник и обернулся на Кострицына с Синявской. – Значит так, господа учёные, долго в доме не задерживаться. Собрали материалы и назад. И никаких примочек, если есть больные, всё равно не поможет.
– Мы врачи, – напомнила Анна. Она давно смотрела на Ярового как на обезумевшего людоеда. Её не покидало чувство, что она бредит и все эти жаркие чёрные тучи, прожорливые ритуальные костры и равнодушные к гибели людей полковники – результат игры больного сознания. В жару и не такое привидится.
– Не волнуйтесь, Анечка, – Кострицын глазами швырнул в полковника сноп молний. Он презирал его. – При мне медицинский саквояж. Клятву Гиппократа обязаны чтить только медики. Тот, кто живёт по уставу, подчиняется лишь приказам.
Полковник Яровой усмехнулся.
– Мы даём присягу.
Кострицын неловко соскочил с подножки машины, не удостоив полковника ответом, и подал руку коллеге.
По большой светлой комнате разбегались полосатые домотканые дорожки. Похоже, ещё бабушкино наследство. Однако мебель и шторы на приветливых, уставленных геранями, окнах простоватыми назвать было нельзя. Всё капитально, домовито, с наивной претензией на роскошь в деревенском понимании этого слова. Если бы не толстый слой сажи и не всполохи за окнами, здесь было бы уютно.
С дивана на вошедших испуганно смотрела женщина в пёстром ситцевом платье и чёрной косынке.
– Здравствуйте! – крикнул сквозь отделявшее его от мира женщины стекло Кострицын.
– Палим огонь, палим! – торопливо засеменила словами она. – Никакая зараза не пройдёт!
