Шло время; не удавалась роль, другая, пятая, десятая. Актер решил, что надо уходить, пока не попросили. И тут ему безумно повезло!..
Вчера в кофейне он подсел к человеку. Никто к тому человеку не подсаживался, а он подсел — актер давно уже никого не чурался и никого не числил ниже себя. Да и к тому же человек этот на вид был вполне приличен и нрава казался умеренного. Актер заказал кофе, и они познакомились. Человек оказался лекарем; он заговаривал кликуш, ломал чертовы ребра, лечил гримасы и уродства. И жил он весьма безбедно, но слыл за безумца, а потому в свои сорок с небольшим так и не успел еще обзавестись семьей. Актер же… Нет, он не стал сетовать на свою нескладную судьбу, а лишь сдержанно поведал о том, что он играет в балагане, затем долго и пространно разглагольствовал о петушиных боях, и лишь потом не то спросил, не то так просто, вслух подумал:
— Интересно, а бывают ли люди ни к чему на свете не пригодные? — и замолчал, сам испугавшись сказанного.
Но лекари есть лекари, они всегда понимают больше, чем нам бы того хотелось, и они же всегда утешают. Собеседник актера не оказался исключением, он сказал:
— У вас есть грим, вы мажете им щеки, потом играете. А нужно так, чтоб западало в душу и чтоб душа горела, пусть даже вы представляете пустейшую комедию. Только тогда вы сможете раскрыться и стать настоящим актером, а так… Хотите, я помогу вам?
Актер промолчал, но лекарь тем не менее порылся в бывшей при нем котомке и поставил на стол небольшой стеклянный пузырек.
— Вот то, что вам нужно, попробуйте, — сказал он, потом объяснил, как его найти, и ушел.
А пузырек остался на столе. Но осторожный актер и не подумал притрагиваться к нежданному подарку. Еще бы! Любому здравомыслящему человеку было понятно, что это подвох или безделица, а иначе кто бы это стал дарить подобное сокровище первому встречному. С какой стати? Ведь примерно за такую же склянку средства для отвода стрел и кинжалов можно взять двенадцать лошадей, а приворотное зелье обходится еще дороже, и даже пустяшная панацея от зубной боли ему не по карману. А тут!.. Но лишь только проходившая мимо служанка остановилась, чтобы смести в подол и снадобье и чашки, как актер схватил теперь уже желанный пузырек и поспешно вышел из кофейни.
А потом, у себя в каморке, он долго еще не решался воспользоваться чудесным средством. И лишь перед самым представлением, когда заговорили о том, с кем будут, а с кем не будут продлять контракт на следующей неделе, актер попробовал. Грим — темный и вязкий — ровно лег на лицо, придал ему некоторую смуглость и… актер вдруг почувствовал, как небывалая легкость разлилась по телу, и мысль заработала четко и ясно. Он резко встал, вышел на сцену, и зрители… Да что там зрители, когда его же приятели поверили тому, кого он им изобразил!
Но это было только раз, и более — увы — не повторится. Актер поднялся, подошел к столу, взял стоявший там стеклянный пузырек и рассмотрел его на свет — пусто и тускло. Снадобья больше не было, кончилось. И лицо у актера уже не смуглое, как тогда, на сцене, а белое, белей обычного.
…Когда упал занавес и стали накрывать на столы, суфлер среди прочих новостей упомянул и о некоем лекаре, колдуне и безумце, который вчера вечером навел немало страха на соседей. Безумец де искал эликсир жизни, а нашел гремучую смесь, которая его и погубила, да с таким грохотом, будто бы разверзлась сама преисподняя. Актер спросил, где это случилось, и, услышав ответ, понял, что снадобья он больше не получит, не у кого будет просить. И что опять он будет лишним и ненужным, и вновь пойдет искать работу, а потом еще и еще не одну…
И все же мало ли! Кто знает, может ему опять посчастливится! Актер наспех оделся, надвинул шляпу на самые глаза, задул свечу и вышел черным ходом. Чтоб никого не встретить.
Лекарь занимал полуподвальную дворницкую в каменном доходном доме средней руки. Когда актер вошел во двор, то увидел там повозку, груженую мебелью, узлами и книгами — книги в те времена стоили дорого, дороже многого. Дверь в дворницкую была открыта, и актер вошел.
В большой, но единственной комнате двое молчаливых незнакомцев увязывали последние пожитки. На актера они не обратили ни малейшего внимания, и так же, не глядя на него, они вышли из дворницкой, унося последние, пусть и небольшие, ценности.
Оставшись один, актер осмотрелся: стол, изъеденный кислотами, полупустые полки вдоль стен, на полках кое-где склянки, колбы, шкатулки, мешочки. И рукописные листы — на полках, на столе и россыпью на полу. Актер опустился на колени, поднял ближайший лист, посмотрел — лист был испещрен какими-то непонятными значками.
— Ты кем ему будешь? — послышалось из-за спины. Актер обернулся — в дверях стоял один из молчаливых.
Актер немного подумал и ответил:
— Друг.
Молчаливый едва заметно улыбнулся, сказал:
— Владей, — и вышел.
Актер еще раз осмотрел комнату. И только теперь увидел на потолке большое закопченое пятно — гремучая смесь… Актер вздохнул, положил лист на пол и пошел к двери. Там он снял шляпу, повесил ее на гвоздь, вернулся и принялся собирать рассыпанные листы. Собрал, сложил в стопку, сел к столу и принялся просматривать записи, в которых он не понимал ни слова. Зачем он это делал? Актер убеждал себя, что он поступает так в надежде найти состав желанного грима, на самом деле возвращаться обратно, к свисткам и яблокам, он не хотел и был рад, что обрел хоть какое пристанище.
Шло время. Актер раз за разом перечитывал рукопись лекаря, и некоторые знаки, начертанные там, начинали открывать ему свой смысл. Он смог сложить разрозненные ранее листы в определенном порядке, и приступил к дальнейшему их изучению. Соседи смеялись над актером: вот, посмотрите, нашел себе забаву — разбирает бумаги безумца! Ну ладно бы они, незнающие, так ведь и сами алхимики, ученые люди, не принимали лекаря всерьез. Да оно и неудивительно — ученые занимаются достойными делами: кто ищет элексир юности, кто изобретает вечный двигатель, а кто и вовсе трудится над превращением несовершенных металлов в благородные. А этот!..
Но актер не сдавался — мало ли что болтают! И к зиме… Да он, конечно, мог бы и ранее, но поначалу его едва ли не каждый день донимал хозяин балагана, раз от разу предлагавший все более заманчивые условия контракта. Наконец актер не выдержал и отказался, сославшись на одолевшее его безумие. С этой поры он возымел покой, и к зиме ему открылась первая глава. Смысл ее сводился к тому, что белый свет есть вовсе не единый, а состоящий из семи других цветов — красного, оранжевого, желтого… Актер был удручен — потратить столько времени на то, чтобы прочесть подобную бессмыслицу! Быть может, соседи и правы? И он, возможно, отложил бы дальнейшие поиски, да только вовремя вспомнил о поистине чудесном действии изготовленного лекарем грима, а также о нравах покинутого им балагана… и положил перед собою листы второй главы.
