Я смерю тебя суровым взглядом и пожелаю спокойной ночи. По пути к машине Нельсон изумленно спросит:
– Я что-то упустил?
– Семейная шутка, – пробормочу я. – Не проси объяснять.
На следующей встрече у зеркала мы повторили прежнюю процедуру, на этот раз показывая напечатанное слово на экране компьютера и одновременно произнося его: показывая «ЧЕЛОВЕК» – и произнося «человек», и так далее. В конце концов гептаподы поняли, чего мы добиваемся, и водрузили на маленькую подставку плоский круглый экран. Один из гептаподов что-то сказал, потом просунул конечность в большое углубление в подставке. На экране возникли каракули, немного напоминавшие рукописный шрифт.
Вскоре у нас сложился режим, и я вела две параллельные коллекции: произнесенные слова и письменные примеры. На первый взгляд инопланетная письменность выглядела логографической, что стало разочарованием: я надеялась на буквы, которые помогут нам выучить устную речь. Логограммы могли нести фонетическую информацию, но обнаружить ее будет намного сложнее, чем в буквенной письменности.
Подойдя ближе к зеркалу, я смогла показать на различные части тела гептапода – конечности, «пальцы», глаза – и назвать каждую. Оказалось, у них есть отверстие на нижней стороне тела, окруженное членистыми костяными гребнями; вероятно, его использовали для еды, а верхнее отверстие – для дыхания и речи. Других заметных отверстий не было; возможно, рот одновременно служил анусом. С подобными вопросами придется подождать.
Я также попыталась выяснить у наших информаторов термины для личного обращения – имена, если они у них были. Само собой, их ответы оказались непроизносимыми, поэтому для нашего с Гэри удобства я окрестила гептаподов Трескуном и Фыркуном и понадеялась, что смогу различить их.
На следующий день, прежде чем войти в палатку с зеркалом, я поговорила с Гэри.
– На этот раз мне понадобится ваша помощь, – сказала я ему.
– Конечно. Что от меня требуется?
– Нам нужно узнать какие-нибудь глаголы, а это проще всего делать с третьим лицом. Не могли бы вы изображать глаголы, пока я буду набирать их на компьютере? Если повезет, гептаподы догадаются, что мы делаем, и поступят так же. Я захватила для вас реквизит.
– Нет проблем, – ответил Гэри, хрустя костяшками. – Скажите, когда начинать.
Мы начали с простых непереходных глаголов: ходит, прыгает, садится, стоит. Гэри изображал каждый с милой непосредственностью; присутствие видеокамер нисколько его не тревожило. После первых демонстраций я спрашивала гептаподов: «Как вы это называете?» Вскоре они поняли, чем мы занимаемся. Фыркун принялся подражать Гэри, точнее, совершать аналогичные гептаподовы действия, в то время как Трескун работал за компьютером, показывая написанное определение и озвучивая его.
В спектрограммах их высказываний я различила слово, которое истолковала как «гептапод». Прочее, вероятно, представляло собой глагол; похоже, у них были аналоги существительных и глаголов, слава богам.
Однако на письме все оказалось не так просто. Для каждого действия они показывали одну логограмму вместо двух отдельных. Поначалу я думала, что они пишут что-то вроде «ходит», опуская подлежащее. Но почему Трескун говорит: «Гептапод ходит» – и пишет только «ходит», а не всю фразу? Потом я заметила, что некоторые логограммы напоминают логограмму «гептапод» с дополнительными черточками с той или иной стороны. Возможно, их глаголы можно использовать в качестве аффиксов к существительным. Но если так, почему Трескун в некоторых случаях записал существительное, а в некоторых – нет?
Я решила попробовать переходный глагол; дополнения могли прояснить ситуацию. Среди моего реквизита имелись яблоко и кусочек хлеба.
– Ладно, – сказала я Гэри, – покажите им пищу, а потом съешьте немного. Сначала яблоко, затем хлеб.
Гэри показал на яблоко, затем откусил кусочек, а я продемонстрировала написанную фразу. Потом мы повторили процесс с куском хлеба.
Фыркун вышел из комнаты и вернулся с чем-то вроде гигантского ореха или тыквы и студенистым эллипсоидом. Фыркун показал на тыкву, а Трескун произнес слово и продемонстрировал логограмму. Потом Фыркун поместил тыкву между ногами, раздался хруст, и тыква лишилась кусочка; под скорлупой виднелись зернышки, напоминавшие кукурузные. Трескун сказал что-то и продемонстрировал на экране большую логограмму. Звуковая спектрограмма «тыквы» изменилась, когда была использована в предложении; возможно, это указывало на падеж. Логограмма выглядела странной: присмотревшись, я различила графические элементы, напоминавшие отдельные логограммы для «гептапода» и «тыквы». Их словно слили в одну, добавив несколько дополнительных черточек, которые предположительно означали «есть». Была ли это многословная лигатура?
Затем мы получили устное и письменное название студенистого яйца и описание акта его поедания. Звуковая спектрограмма фразы «гептапод ест студенистое яйцо» поддавалась анализу; как я и предполагала, «студенистое яйцо» несло указатель падежа, хотя порядок слов отличался от предыдущего случая. А вот письменная форма, еще одна крупная логограмма, оказалась иным делом. На этот раз мне потребовалось намного больше времени, чтобы узнать в ней хоть что-то: отдельные логограммы не просто слились, они выглядели так, словно «гептапод» лежал на спине, а «студенистое яйцо» стояло на нем вверх тормашками.
– О-о.
Я снова посмотрела на простые примеры «существительное – глагол», которые прежде казались непонятными. Теперь я поняла, что все они содержали логограмму «гептапод», в некоторых случаях повернутую и искаженную из-за соединения с различными глаголами. Поэтому я сразу ее не узнала.
– Да вы, ребята, шутите, – пробормотала я.
– Что такое? – спросил Гэри.
– Их письменность не разделена на слова. Предложения составляют путем объединения логограмм для соответствующих слов. Они соединяют логограммы, поворачивая и модифицируя их. Взгляните.
Я показала ему повернутые логограммы.
– Значит, они с одинаковой легкостью могут прочесть слово вне зависимости от того, как оно повернуто, – заметил Гэри и с уважением посмотрел на гептаподов. – Интересно, является ли это следствием радиальной симметрии их тел. У их тел нет «переда», и у письма тоже. Чрезвычайно изящно.
Я не могла поверить своим ушам. Я работала с человеком, который использовал слово «изящно» в сочетании с «чрезвычайно».
– Это определенно представляет интерес, – сказала я, – но также означает, что не существует простого способа записать наши предложения на их языке. Мы не можем просто разрезать их предложения на отдельные слова и заново соединить их. Нам придется выучить правила их письма, прежде чем мы сможем написать что-то осмысленное. Это та же проблема связности, с которой мы столкнулись бы, собирая фрагменты речи, только применительно к письму.
