Два сосца твои – как два козленка, двойни серны …
Кеша и Фива, как два встречных потока, соединились и, втягивая друг друга, замедлили свой бег. Их дыхание стало общим.
– Кеша, – спросила Фива, – где наши одежды?
Она вышла из ванной, облачённая в простыню, словно в сари. Влажная и прилипшая к бёдрам ткань не скрывала наготы, а лишь подчёркивала гармоничную точёность тела.
– Фива, ты прекрасна! – прошептал Кеша. – А одежды? Они там.
– Под вечным деревом, – уточнила Фива и приложила руку к его устам. – Уклони очи твои от меня, потому что они волнуют меня.
Но он не уклонил, и они вновь, как два потока, овладели друг другом.
Между тем, не услышав скрипа шагов на лестнице и под окнами, девчата переполошились. Выбежали на лестницу, во двор. Заставили ухажёров искать, как они говорили, «помолвленных» между поленницами, даже за калитку выглянули. Им казалось, что Фива и Кеша разыгрывают их и прячутся где-то рядом.
Когда же выяснилось, что их нигде нет, вернулись в квартиру и опять прошлись по комнатам.
– Странно, очень странно они повели себя, особенно Фифочка, – то и дело повторяла Агриппина Лобзикова. – Надо же, испарились!
– А ты бы не испарилась, если бы имела такую возможность? – с обычной прямотой спросила Ксения Баклажкина.
– Ну, ты, знаешь, говори, да не заговаривайся, – неожиданно резко одёрнула подругу Агриппина Лобзикова.
Дионис принял слова Ксении Баклажкиной на свой счёт. Стал оправдываться, мол, пусть Сатир подтвердит – они бы уже давно пригласили подруг в гости, но, к сожалению, живут в общежитии «глухонемых», то есть в общежитии СОИС, а у них вход только по пропускам.
Сатир, очевидно в знак подтверждения, буркнул что-то невнятное, но при этом так многозначительно посмотрел на товарища, что тот осёкся и как-то очень неуклюже попытался перевести разговор.
Девчата в момент позабыли о стычке, почувствовали – Дионис проговорился. Стали выпытывать, с каких это пор обычным медикам предоставляется жилплощадь в общежитии СОИС? Конечно, парням льстило вернувшееся к ним внимание, и всё же, как говорится, что-то удерживало их от чистосердечного признания. Они весьма весело лгали, отнекивались, юлили – их неправильно поняли, они действительно живут в общежитии «глухонемых». И именно как медики имеют на это полное право.
– А мы и не претендуем на ваше право. Только не надо принимать нас за дурочек, – строго отрезала Ксения Баклажкина и отрубила: – Сатир, или ты сейчас скажешь всё как есть, или я сделаю выводы не в твою пользу.
Парни переглянулись, и Дионис с плохо скрываемым удовольствием (на этот раз не ему надо выкручиваться) стал увещевать девчонок, чтобы они сменили гнев на милость. Он весьма кстати воспользовался пакетами, оставленными в прихожей. Наполнил фужеры, призвал всех к столу, произнёс примирительный тост. И всё уже наладилось. И шампанское вновь полилось рекой. И вдруг неожиданно Ксения Баклажкина резко отстранилась от празднества.
– Если из-за пропусков СОИС гора не может прийти к Магомету, то пусть Магомет поспешит к горе.
Она встала, подошла к своей кровати и, потянув на себя, попыталась выкатить её из общего ряда. Увы, кровати сцепились. Внимательно посмотрев на Сатира, Ксения сказала, что она вместе с ним переезжает в другую комнату – испаряется. И, не оправдываясь, а как бы подводя итог, заметила, что в ближайшем будущем, кроме Фантомаса, ей ничто не светит. А Сатирчик? «Хоть и плохонький, да свой». Опять внимательно посмотрела на него – правильно ли рассудила?
Сатир, глупо улыбаясь, спешно подтвердил:
– Правильно, Ксюша, очень правильно! (Рывком расцепил кровати.) Никому не возбраняется прямо сейчас «помолвиться».
Все заявления и действия подруги Агриппина Лобзикова, как всегда, сопровождала заливистым смехом. Однако угодливо потворствующее согласие Сатира, с которым он захлопнул за собой дверь, необъяснимо больно задело её. Она умолкла и вдруг заплакала.
Дионис сейчас же приобнял Агриппину, стал утешать. Она, всхлипывая, уткнулась в его плечо.
– Ну что ты, Агра, всё будет хорошо.
– Кто-кто, Виагра? – подражая прямолинейности подруги, переспросила Агриппина, приподняв голову.
– Нет-нет, я сказал – Агра.
– Бог ты мой, какая прелесть! – искренне восхитилась Лобзикова. – Как ты красиво сказал, меня ещё никто так красиво не называл.
Она опять хотела уткнуться в плечо, но вместо этого мягко прильнула к Дионису, поцеловала в шею. Он не ожидал, весь загорелся, привлёк к себе – Агра, Агра!
И она воспользовалась, с ужасом и восторгом прошептала:
– Дионис, а ты мог бы прямо сейчас «помолвиться» со мной?
– Ну какой разговор? – несколько с обидой, но весьма самоуверенно сказал Дионис и предложил погасить свет.
Агриппина Лобзикова подумала-подумала и согласилась.
Начальник СОИС МГУ полковник Акиндин открыл папку по делу лаборатории, исследующей паранормальные явления.
Председатель комитета СОИС требует от него реальной работы, а не бумажек. Но что делать, если он так устроен – не может без бумажек. Прежняя должность исключала отсутствие докладных и отчётов с выкладками цифр, и он привык размышлять, когда они под рукой. С ними ему мыслилось как-то отчётливее и глубже.
Над папкой он сидел уже несколько дней. Разбирал и корректировал порядок расположения докладных как от своих сотрудников (включая и себя), так и от сотрудников лаборатории. Сюда же он присовокупил и письменные свидетельства частных лиц. Вначале он хотел присоединить сюда и отчёты расходов по лаборатории, с колонками цифр истраченных реактивов и выведенных из строя приборов, но потом передумал. И не потому, что председатель бы не одобрил. Они действительно сбивали взгляд, уводили в сторону от главного. А главным для него были, как всегда, люди. В данном случае необычные, одарённые восприятием сверхчувственного, которое, внезапно свалившись на них, настолько давило им на психику, что зачастую превращало из обычных нормальных людей в людей ущербных, не ведающих о понятии не то что золотого сечения – золотой середины.
Полковник Акиндин задумался.
Увы, их удел – крайности. В этом смысле они достаточно примитивны. А всё потому, что боязливы и не уверены в себе. Но, в принципе, их можно понять. Ведь свой дар они почти всегда получают внезапно. Внезапно открывают его в себе и, не сознавая, с какой целью он дан, начинают мучиться его присутствием. Поначалу даже избегают пользоваться им, но, как говорится, шила в мешке не утаишь. Да и зачем, мы же не утаиваем, что обладаем обонянием или вкусом. Экстрасенсорный дар любого толка – это как дополнительный орган чувств.
