Савл однажды открылось, что он находится не в том лагере. Вдохновившись проповедями Иешуа, он создал в 36 г. (через три года после гибели учителя, с которым он никогда не встречался) новую иудейскую секту, нацеленную уже не на один Израиль, а на весь мир.
Йоанан звался по-гречески Иоанном (по-французски Жаном), Иешуа – Иисусом, к этому имени прибавляли эпитет «Христос» (греческий перевод древнееврейского слова «машиах», Божий помазанник, превратившегося в «мессию»). Само движение, названное «христианством», отказалось от символа рыбы и сделало своим символом эмблему мученичества Иешуа – крест.
Движение Савла (прибавившего к своему еврейскому имени римское имя «Павел») порывало с традиционным иудаизмом. Не отказываясь от Торы и от поклонения патриархам иудаизма – Аврааму, Исааку, Иакову, Моисею, пророкам Исайе, Иеремии, Иезекии, Даниилу, он попытался отмежеваться от них новыми ритуалами. Он поставил под сомнение необходимость обрезания, отказался от многих пищевых правил иудаизма, предложил написать Новый Завет – продолжение еврейского Ветхого Завета, историю жизни Иешуа-Иисуса.
Павел, гениальный организатор, сумел оживить на основе памяти о Христе всю общину. Он много странствовал (вместе со своим другом Варнавой). Его усилиями одна из многих еврейских сект превратилась в настоящую самостоятельную религию, начавшую распространяться по Средиземноморью.
Но восстания иудеев не прекращались. Римляне топили их в крови.
За 11 лет правления римского прокуратора Иудеи Понтия Пилата было казнено не менее 130 претендентов на звание мессии, примерно 120 тысяч восставших были убиты.
Эврар трет глаза.
– Все еще болит голова? – спрашивает его сосед по кухне.
– Как странно, у меня было чувство, будто у меня в голове завелся кто-то еще.
– Встряхнись, пора приходить в себя. Тащи-ка им вино, с ним они дольше потерпят, пока не подадут жаркое.
Ему дают два полных графина пахучей жидкости, припорошенной травами. На верхнем этаже собралось два десятка мужчин в бежевых мантиях без рукавов, с красными разлапистыми крестами на груди и на спине. Они сидят за длинным столом.
Обстановка напряженная, все хранят молчание. Менестрель играет на арфе, но всем двадцати, очевидно, не до веселья.
Один, возвышающийся над остальными, как будто дремлет: подпер руками подбородок и смежил веки. Наливая ему вино, Эврар так боится его разбудить, что со страху допускает оплошность: со звоном роняет на пол вилку.
Великан открывает глаза. Эврар пятится назад и обливает его вином.
– Тысяча извинений, мессир!
Он пытается промокнуть пятно собственной полой, но великан хватает его руку и крепко стискивает.
– Ты кто? – басит он.
– Простите, я не нарочно!
– Твое имя?
– Эврар Андрие, мессир! Я мигом снесу все мокрое в стирку!
Гневная гримаса сменяется добродушным выражением лица.
– Оставь, это неважно. Сколько тебе лет?
– Семнадцать.
– Послушай, Эврар, сейчас, когда я сидел с закрытыми глазами, ты решил, что я сплю?
– Так и решил, мессир.
– Нет, я размышлял. Я просил Господа подать сильный и ясный знак, чтобы я понял, как выйти из гибельного положения, в котором мы оказались. Ты потревожил меня в этот самый момент, это было как ответ. Вот я и решил, что знак – это… ты. – И великан приставляет палец к груди Эврара.
Другие рыцари, сидящие вокруг стола, слышали эти странные слова. Они молча смотрят на Эврара, багрового от смущения.
– Тебя я и ждал, – продолжает рыцарь. – У тебя есть сомнения?
– Не знаю, мессир… – лепечет Эврар, чье единственное желание сейчас – удрать на кухню.
Но рыцарь не отпускает его, крепко держа за руку.
– Идем!
Он встает и тянет его за собой к двери.
– Раз ты и есть знак судьбы, которого я ждал, то тебе я и отдам то, что должен.
При этих его словах за огромным столом воцаряется тяжелая тишина.
Рыцарь и Эврар выходят из зала, идут по коридору, спускаются по лестнице.
– Знаешь, кто я? – слышит Эврар вопрос.
– Вы – великий магистр ордена тамплиеров, – отвечает юноша, потупив взор.
– Известно тебе мое имя?
– Нет, мессир.
– Я Гийом де Божо. Хочешь стать тамплиером?
– Я недостоин этой чести, мессир.
– Мы здесь – двое равных. Опыт возраста должно передавать юным. При этом…
Он открывает дверь, зажигает факел и шагает дальше по новому коридору.
– При этом, говорю я, сложное положение требует неожиданного ответа. Отныне для меня ответ на все вопросы – это тот, кто явился мне в тот момент, когда я попросил о помощи, то есть ты, Эврар Андрие.
– Я? Но я – ничто!
– Веская причина, чтобы стать всем!
– Это приказ, мессир? Я должен принять обет?
– Я властен незамедлительно посвятить в члены ордена. Ответь, ты обручен?
– Нет.
– Имеешь долги?
– Нет.
– Принадлежишь к другому ордену?
– Нет.
– Здоров телом и духом?
– Да, то есть думаю, что да…
– Ты осужден, отлучен?
– Нет.
– Итак, ты мужчина старше шестнадцати лет, свободный, не увечный. С этого мгновения я, великий магистр ордена, посвящаю тебя, если на то есть твое желание, в тамплиеры.
Он стягивает с себя белую накидку с красным крестом и надевает ее на Эврара, потом заключает его в объятия.
– Все, дело сделано. Пошли.
Они шагают дальше по коридорам цитадели.
– Знаешь ли ты, брат, каково нынче политическое положение в месте, где мы находимся, в Сен-Жан-д’Акр?
– Это последний город, сопротивляющийся армии турецких захватчиков.
– «Турками» называют всех мусульман, эти – мамлюки султана Аль-Ашраф Халиля. Султан считает эту землю своей и намерен забрать ее любой ценой. Дело чести! Я старался нащупать дружественный компромисс, но ничего не добился. Впереди разрушение, насилие, ненависть и месть. Здешние жители заплатят самую тяжелую цену. Это то, чего я пытался избежать.
Он сжимает челюсти, чтобы сдержаться и не высказать все, что лежит у него на сердце.
– Я не переставал предлагать баронам-латинянам вести переговоры, но они слишком долго разбирались со своими внутренними дрязгами, а потом уперлись. Теперь они воображают, что крепость можно удержать благодаря ее неприступным фортификациям, отваге и героизму ее защитников.
– Они заблуждаются?
– Еще как! Этими речами они отвлекают чернь, на самом же деле отвага и героизм чаще всего заканчиваются гибелью. Это совсем не то, что нам нужно. Я думаю о будущем.
– Я не должен геройствовать?
– Ни под каким видом! Думай первым делом о том, чтобы выжить. Если для этого придется бежать без оглядки – беги, не стесняйся. Лучше трусливый, но живой солдат, чем храбрый, но мертвый. Лично у меня такой девиз.
– Мы сокрушим мусульман!
– Ничего не выйдет. Мусульмане наступают с пятого апреля, их видимо-невидимо. У султана Аль-Ашраф Халиля превосходство в числе: в его армии 160 тысяч пеших воинов и 60 тысяч конных. У нас соответственно всего 17
