случае общество резко повышало зарплату ее кормильцу, мужу, отцу или брату, выдавая деньги на руки женщинам, а мужчинам оставляя только на карманные расходы. Общий доход такой семьи резко возрастал. Матери-одиночки получали громадную надбавку. Если женщина была незамужней, то общество обязывало ее завести ребенка, и в этом случае ее положение было еще лучше, чем у замужней. Женщина без детей не получала ничего — если, конечно, отсутствие ребенка не объяснялось заболеванием. На больных и бесплодных распространялись все льготы женщин с детьми. Женщина, объявившая себя женщиной, должна была беспрекословно подчиняться мужчине — мужу, отцу, младшему или старшему брату, свекру.
Но любая женщина могла и не принять программу порабощения. Она могла объявить себя юридическим и экономическим мужчиной. В этом случае она не получала никаких социальных гарантий, должна была работать наравне с мужчиной, получая меньшую зарплату. Она получала так же мало, как мужчины-холостяки. Если у нее был муж, то он тоже получал уменьшенную зарплату, так как жена его была юридическим мужчиной. Суммарный доход такой семьи резко падал.
Дважды в год — на Николу зимнего и Николу летнего — женщина могла юридически и экономически поменять свой пот. Она сама выбирала: женщина она или мужчина на это полугодие (в любом случае личная жизнь оставалась ее личным делом).
Надо ли говорить, что такая программа подлинного закрепощения-освобождения вызвала мощный ответный порыв миллионов? Очень быстро разделение женщин на «женщин» и «мужчин» произошло окончательно. Немногие женщины выбрали себе участь мужчин. Их называли «юридическими мужчинами» («юрмужами»), «рабабками», но в конце концов канцеляризм победил все: от сокращенного «муж. юр.» родилось разговорное «мурки». На сегодняшний день вклад «мурок» в народное хозяйство развитых стран составляет, по данным ЮПАКК, менее 3 процентов, и доля этого участия неуклонно падает. Оценки экспертов единодушны: в скором времени «мурки» будут работать только в искусстве.
После победы кудельниковской реформы ушло в небытие множество профессий, таких, например, как воспитатель в яслях и детских садах, потому что нет больше ни самих яслей, ни садов. На этом фоне смехотворными выглядят попытки объявить некоторыми историками XX века ясли вообще несуществовавшими. Тут много путаницы внес сам термин «ясли», в котором историки увидели не специальное стойло, где содержались некогда дети работавших женщин, а их домашние животные. Впрочем, отсылка к «Исторической женской энциклопедии» (М., СЭ, 1997) ставит все на свои места.
Напоследок мне остается лишь осветить общественную деятельность Кудельникова. Создание «Народного фронта закабаления женщин» принесло ему первый успех и первые неприятности. Как всегда не разобравшись, милиция начала преследовать Николая Ивановича, не понимая, что не антисоветская группка, а могучее мировое движение нарождается в Медыни. История всегда повторяется: под пальмами или смоковницами, под соснами или агавами, или вот под медынскими старинными дубами — власти никогда не понимают, что перед ними не хулиган, а пророк. На первый вечер в библиотеке, на котором Кудельников рассказывал о своем открытии, холодным и тусклым январским днем, заявилось два пенсионера, пьяница Комков, которому было все равно, где размориться после двух пузырьков одеколона «Цветочный», шесть почитательниц библиотеки от восьми до семидесяти лет и распространитель подписки, местный интеллигент Сырко. Я в это время гостил у сестры в Козельске, а Нина Васильевна маялась зубами и ожидала родов некстати забеременевшей кошки Анфисы.
Потом Кудельникова приглашали на фабрики и фермы, заводы и митинги, но тот первый вечер не забудется уже никогда. Как никогда не забудется его приезд в Сыктывкар, собравший несметные толпы поклонников со всего Союза или паломничество в Сызрань, где Кудельникову несколькими кроткими словами удалось рассеять гигантскую толпу женщин и предотвратить столкновение с милицией. Или тот день, когда Николай Иванович поел несвежей ботвиньи в новом кооперативном ресторане Вохова и чуть не умер во время пешего эротического марша на Кириши. Все газеты мира вышли тогда с траурными заголовками, и больше всего каялась потом лондонская «Таймс»: она первой проглотила и выплюнула утку о смерти «мужчины столетия». На этой истории воротилы с Флит-стрит заработали миллионы, а простой налогоплательщик крупно погорел карманом. Биржи потом лихорадило три недели, и была опасность, что рубль встанет крепче доллара.
И последнее. Николай Иванович Кудельников тихо скончался не от какой-либо внешней причины, а просто от старости и изношенного сердца, которым он так болел за дело освобождения женщин. В один из апрельских вечеров в подмосковном санатории Узкое в окружении плакальщиц из Большого театра в белых платьях, среди академиков, почетных докторов и лауреатов, сам оксфордский доктор, почетный член многих академий мира, кандидат в члены ЦК КПСС, председатель общества СССР — Япония, академик, лауреат Нобелевской премии мира и прочая, и прочая, Н. И. Кудельников занял свое место в пантеоне великих людей нашего столетия.
И сегодня, читая в газетах о проекте увековечения памяти Николая Ивановича Кудельникова в виде спутника Земли, вращающегося на стационарной орбите на высоте 36 тысяч километров над уровнем моря, Николая Ивановича, выполненного из вечных металлографических материалов в виде сияющей золотой звезды в шляпе и с портфелем — как бы в крестном разбросе рук летящем над Землей, — я вспоминаю то серенькое утро, когда он вбежал в мою калитку в ботах, облепленных грязью, в брюках, обсыпанных песком, со двора электроконторы и, не здороваясь, прямо с порога закричал:
— Прокопыч, вот увидишь, я сделаю так, что миром будут править бабы!
