– Я знал, что тебе понравился.
Я искоса взглянула на него:
– Значит, ты обо мне думал?
Джеймс пожал плечами, и я поняла – ни за что не признается. Внизу лениво текла река, над головами щебетали птицы, деревья обступали лужайку со всех сторон, отчего становилось уютно, будто это место принадлежало только нам.
Мы ездили сюда несколько лет; Брэйди обожал прыгать здесь в реку. То, что Джеймс, ничего не подозревая, снова отыскал это место, лишь подтверждает факт – они с Брэйди тесно дружили и много времени проводили вместе.
Джеймс расстелил одеяло, и мы тихо сидели, уронив руки на колени и глядя на воду. Я чувствовала себя дома. Не там, где я живу, – тот дом душит меня ложью, а по-настоящему дома, у реки, с Джеймсом и с памятью о Брэйди. Мне захотелось положить голову Джеймсу на плечо, но я решила пока этого не делать.
Джеймс двинулся, нечаянно толкнув меня, отчего я повалилась на бок. Он пробормотал вялые извинения и улегся на спину, заложив руки за голову и глядя в облака.
Я прилегла рядом, оглядываясь вокруг. От прохладного ветерка кожа покрылась мурашками. Здесь было так мирно, что я никогда отсюда бы не ушла.
Некоторое время спустя Джеймс широко зевнул.
– Ну что, – сказал он, – пойдешь плавать?
Он глядел на меня, щуря от солнца голубые глаза.
– Ты что, холодно. Да я и не умею.
– Серьезно?
Я кивнула.
Джеймс сел, подогнув под себя ногу, и недоверчиво уставился на меня:
– Черт, Слоун, это уже не смешно. Тебе что, пять лет? Давай раздевайся, я тебя научу.
Я засмеялась.
– Во-первых, я боюсь воды. Во-вторых, почему это я опять должна раздеваться?
– Не бойся, – хитро улыбнулся Джеймс. – Со мной не утонешь.
Сердце у меня забилось при одной мысли лезть в воду, но Джеймс и не думал меня успокаивать.
– А раздеваться зачем? – спросила я.
– Исключительно хохмы ради. Надо же поржать, наконец!
Я фыркнула. Джеймс встал, возвышаясь надо мной, а я лежала на боку и смотрела на него.
– Будь смелее, – серьезно сказал он. – Пойдем со мной в воду. Я тоже разденусь.
– Что-то мне подсказывает, что ты просто хочешь увидеть меня голой.
– Ну, вдруг я потеряю голову?
– О боже. – У Джеймса талант заставить обо всем забыть, создав ощущение почти нормальной жизни. Наверняка именно за это я его и любила. По крайней мере, в том числе и за это.
Хотя было всего-то градусов пятнадцать, Джеймс стянул рубашку через голову, обнажив рельефные, сильные мускулы. Сбросив джинсовые шорты, он остался в одних трусах и принялся крутить руками, разминаясь. Он посмотрел на меня:
– Видишь? Ты тоже очарована.
Я улыбнулась:
– Ну, слегка.
– Тебе помочь снять блузочку?
– Нет, я в ней останусь. Повеселюсь, когда ты себе задницу отморозишь.
– Охмуряет как хочет, – сказал Джеймс через плечо и пошел к воде. Он поплыл к маленькой лодочной пристани на другом берегу и помахал, забравшись на мостки. Оттуда он сделал обратное сальто и с шумом упал в воду, подняв тучу брызг. Мне вспомнился Брэйди.
Сброшенная одежда Джеймса лежала на траве. Мне пришло в голову ее спрятать – пусть едет домой в мокрых трусах. Джеймс яростно плескался, дрожащим голосом выкрикивая, что вода совершенно не холодная. Я подняла его шорты и перекинула через руку, поглядывая на тропинку. Но не успела я сделать и нескольких шагов, как что-то выпало из кармана.
Сперва я испугалась, что выронила его ключи или еще что-нибудь важное, но вгляделась в маленький предмет, лежавший в нескольких футах, и по спине пробежал мороз. Я опустилась на колени и подобралась ближе. Бросив шорты, я подняла то, что чуть было не потеряла.
Кольцо с розовым пластмассовым сердечком. Такое же, как в моем матраце. Должно быть, Джеймс дал мне второе, и оно много для меня значило, если я его сохранила. На секунду в голове мелькнуло, как я засовываю кольцо в прорезь, но не смогла удержать воспоминание. Заплакав, я прижала кольцо к груди и повалилась на бок, чувствуя щекой мягкую траву.
Во мне столько пустот. Во мне не хватает огромной части сердца, воспоминаний о словах и поступках, и я не могу их вернуть. Я хочу мою память обратно. Снова хочу стать собой.
– Слоун? – В голосе Джеймса слышалась паника. Капли холодной воды долетели до меня раньше, чем он опустился рядом, коленями на траву, и обнял меня. Кожа по сравнению с моей казалась ледяной.
– Кольцо, – сказала я, тряся находку перед его носом. – Где ты его взял?
– После нашего вчерашнего обмена эсэмэс-любезностями я пошел дуться к «Денни» и увидел его в автомате со жвачкой. – Он властным жестом взял у меня кольцо. – Мне было неловко за то, что я тебе наговорил, и когда я увидел кольцо… Отчего-то не смог уйти, не купив его для тебя. – Джеймс вглядывался мне в лицо: – Скажешь, глупо?
Я покачала головой.
– Нет. Ты… По-моему, ты мне такое раньше дарил. Другого цвета, – улыбнулась я, вытирая щеки, – но такое же дешевое.
Брови Джеймса сошлись на переносице. Он напряженно думал о чем-то, держа кольцо, после чего взял меня за руку и надел кольцо на безымянный палец. Мы сидели и смотрели на розовое сердце, решая, подходит оно сюда или нет. Вновь посмотрев друг на друга, мы оба смутились, не в силах вспомнить, почему это колечко так важно для нас.
– Можно мне… одну вещь? – спросил Джеймс, не отпуская моей руки.
– Какую?
– Можно… – Он помолчал. – Слоун, можно тебя поцеловать?
Я не ожидала от него этих слов и не сразу ответила. Джеймс отпустил мою руку и перебрался по траве поближе. Наши лица оказались совсем рядом – он почти нависал надо мной. Сердце ускоренно забилось, когда я посмотрела ему в глаза. Как он красив…
– Пожалуйста, – прошептал он. – Я очень хочу.
Он испытующе смотрел на меня, читая, казалось, в самой глубине сердца.
– Не знаю, – сказала я.
Мне стало трудно дышать, когда я отдалась чувству, став беззащитной и слабой. Лицо Джеймса посерьезнело, будто он услышал отказ, но я коснулась его щеки рукой с розовым кольцом.
– Можно.
Джеймс расцвел в улыбке и припал к моим губам, бережно уложив меня спиной на траву. Поцелуй вышел страстным: я глубоко вонзила пальцы в гладкую кожу, отвечая горячим губам так, будто ждала поцелуя всю жизнь. Прикосновения Джеймса, его вкус – все было знакомым… и в то же время нет.
Солнце клонилось к закату. Становилось холоднее, но нас это не остановило. Каждый миг длился целую вечность и вместе с тем до обидного мало. Когда мы совсем обессилели, хотя даже не раздевались, Джеймс рухнул на траву, хохоча.
– Впервые за три месяца я что-то чувствую, – сказал он.
