Те уже были подготовлены к тому, что страшный оберст будет грозить им расстрелом, и были ошеломлены когда он приказал пустить заводы под их ответственность на полную мощность, правда пригрозив суровой карой за невыполнение плана.
И заводы заработали, выдав через некоторое время требуемые железнодорожные составы для отгрузки в Союз прокатного стана и другого оборудования.
Работа уполномоченного ГКО при 26-й армии кипела, персонал гостиницы удивлялся непостижимой работоспособности оберста, с раннего утра и до ночи носившегося в своем «виллисе» по серпантину альпийских дорог, поспевая всюду, — работы велись не только в Капфенберге.
Однажды к полковнику Званцеву прибыл офицер штаба фронта с секретным приказом.
Званцев усадил в свой «виллис» прибывшего офицера и, вызывая у того головокружение, помчался с ним по альпийской дороге в город Юденбург, граничащий с расположением английских войск, вошедших в Австрию с другой стороны.
Останавливаясь по пути в штабах дислоцированных здесь дивизий, офицер передавал приказ подняться по тревоге и начать артиллерийскую подготовку «по английским позициям».
Званцев уже знал, что снаряды в расположении англичан не разорвутся и что по просьбе союзного командования будет только инсценировано военное столкновение британской и Красной армий. Англичанам это понадобилось для взятия конного корпуса генерала Шкуро, о котором Званцев лишь слышал как о враге во время Гражданской войны. Шкуро не желал признать капитуляции немецкой армии и отказался разоружиться. Но, узнав о конфликте англичан с русскими и о начале военных действий между ними, согласился войти в полном составе в британские войска и воевать на их стороне.
Англичане, ссылаясь на свои традиции, объявили генералу Шкуро и находившемуся с ним атаману Краснову, что их корпус не может войти в состав британской армии в военном обмундировании и с оружием врага. Предстояло всем конникам сдать немецкое оружие и получить новое обмундирование на складах по ту сторону реки, разделявшей на две части город Юденбург.
На самом деле по другую сторону реки стояла уже Красная Армия, и там же находится подопечный уполномоченному ГКО Званцеву завод.
Полковник Званцев и офицер штаба фронта стояли на пригорке над мостом, по которому должна была проследовать автоколонна с личным составом конного корпуса генерала Шкуро.
Первой на видимый с пригорка мост въехала легковая машина.
К ней, остановившейся сразу после моста, подошел советский офицер и открыл дверцу, предложив выйти невысокому человеку в форме немецкого генерала.
Оглядевшись и увидев вокруг себя советских пограничников в зеленых фуражках, тот смачно и непристойно выругался на чистом русском языке и бросил генеральскую фуражку с высокой тульей оземь.
— Опять эта сволочь англичанка обманула! С заднего сиденья выбрался атаман Краснов в царской казачьей форме, бурке и фуражке с красным околышем. Он молчал, зло оглядываясь вокруг.
Следом за легковушкой командующего один за другим через мост переехали обезоруженные конники корпуса Шкуро.
Их направляли в опустевшие заботой Званцева цеха завода, превращенного временно в лагерь военнопленных.
Полковник Званцев вместе с офицером штаба фронта и командованием, принявшим пленных, обходили цеха.
Званцев прислушивался к знакомой ему по лагерю блатной речи заядлых уголовников, пересыпаемой матерной бранью. Пленные кляли все на свете: и англичан, и русских, и Гитлера, и Сталина, попав в ловушку англичан, в свое время сумевших взять в плен самого Наполеона Бонапарта.
Миссия уполномоченного ГКО была завершена, и он, в сопровождении того же офицера штаба фронта, возвращался обратно в Брук-на-Майне. Впереди, не давая себя обогнать, двигалась груженная чем-то автомашина.
Званцев, сидя за рулем и пытаясь обойти впереди идущую машину, удивил офицера штаба репликой:
Как хотите, но эта «победа» добыта не в честном бою.
Как вас понять, полковник?
— Это не по законам воинской чести! Ложь и обман не могут быть оправданы даже на войне.
— Но война — это «узаконенное беззаконие», по чьим-то словам.
— Неправда! Даже война имеет свои законы: уважение красного креста и белого флага, неприкосновенность парламентариев, гуманное обращение с военнопленными, неприменение, скажем, отравляющих газов. Еще князь Святослав объявлял половцам: «Иду на «вы»!»
— То-то Гитлер, напав на нас ночью в сорок первом, направил предупредительное послание Сталину.
— Гитлер — негодяй и преступник и не может служить нам примером. Нe должны мы таких копировать, не должны! Не должны!..
И Званцев раздраженно, словно подтверждая свои слова, стал сигналить впереди идущему грузовику, чтобы тот дал дорогу, поскольку встречная полоса была занята машинами с красными крестами.
Шофер грузовика услышал требовательные сигналы сзади и стал съезжать на обочину.
В этот миг глаза Званцева ослепила яркая вспышка.
Грузовик перед ним подскочил в воздух и рухнул на шоссе. Званцев нажал на тормоза, но было слишком поздно, и «виллис» на всем ходу врезался в останки подорвавшейся на мине машины. Званцев ударился грудыо о рулевое колесо, а головой в лобовое стекло, треснувшее от удара, колено уперлось в твердый металл над педалями. Тело пронзила острая боль. Глаза залило кровью. Он не помнил, как выбрался наружу, сел на обочине над пропастью, потеряв представление о времени.
Как через ватную стену слышались Званцеву девичьи голоса, и в его сознании один за другим вставали образы девушек: то тех, что вели за канаты аэростат воздушного заграждения, то молоденькой санинструкторши, застрелянной на переправе через Керченский пролив, то прелестное лицо принятой им на pa6оту в институт девушки, вдруг теперь вспомнилось, что имя дано ей отцом в честь своей первой любви к великой княжне Татьяне.
Словно откуда-то издалека донесся разговор:
— Полковничек-то, бедненький. Не жилец, видать…
— Пассажир-то уцелел. Вон он стоит над разбитой машиной. Как их угораздило? Сотни машин по дороге прошли…
— Так впереди них грузовик на мине подорвался, когда на обочину съезжал, пропустить их, видно, хотел, — объяснял мужской голос.
— Носилки, носилки сюда, — тоненьким голоском звала девушка.
Голоса смешались, Званцев потерял сознание. Пришел в себя он на операционном столе.
— Очнулся? — спросил хирург, склонившись над ним, — Ты хоть стони, полковник, чтобы я знал, что ты живой. Дай-ка, сестра, ему спирта, наркоза-то у нас нет.
— Восемнадцать ран, товарищ полковник, — докладывала сестра. — Все сразу обрабатывать будем?
