Удерживая нетерпение, Агапий Агафонович нарочно поднимался не торопясь. Ему приходилось наступать на свою изломанную тень, потому что солнце стояло неожиданно высоко и как бы придавливало её к лестнице. Навстречу попались два паренька, в отличие от него одетые по-летнему, наподобие Джавахарлала Неру. Полковник остановил их. Они озадаченно переглянулись и посмотрели на него с таким удивлением, словно он был инопланетянином.
– Молодые люди, будьте любезны, – Агапий Агафонович постарался придать своему голосу наибольшую в его положении доброжелательность. – Скажите, пожалуйста, какое сегодня число?
– Первое мая, – разом ответили молодые люди.
И, засмеявшись своей неожиданной синхронности, весело побежали вглубь подземного перехода.
Полковник с преувеличенной неторопливостью подошёл к ближайшей лавочке, стоящей под сенью тополя. Узкие листочки только-только проклюнулись, и редкая прозрачная зелень мелко-мелко рябила в глазах, словно мелкоячеистая сеть. Господи, как хорошо, подумал Агапий Агафонович и, сев на лавочку, с тою же преувеличенной неторопливостью развернул газету.
« Московский университет » – тридцатое апреля. Так всё-таки тридцатое, а не первое мая, с некоторой язвительностью отметил полковник. И тут же одёрнул себя – какая разница тридцатое апреля или первое мая?! Во всяком случае, не март – это уж точно. Наверное, время изменилось, когда он находился в пространстве подземных переходов.
Он опять посмотрел на редкую и оттого как бы зыбкую зелень и вновь развернул газету. Местами несколько волглая, но вполне чистая, она совсем не походила на комок бумаги, только что извлечённый из-под снега. Полковник усмехнулся: всё-таки кто этот Бэмсик – Председатель комитета СОИС или оборотень?
Он резко встал и, заслонившись газетой от яркого, словно на Пасху, играющего солнца, решительно направился в кафе «Сталкер».
Кеша сразу узнал этот холм. Они с Фивой оказались на его пологой вершине, заросшей густой травой. Именно здесь он познакомился с мужчиной и женщиной и мальчиком лет четырёх. Они сидели на тонком полотняном покрывале и смотрели вниз на излучину реки, поблёскивающую в лучах полуденного солнца. Река, железнодорожная насыпь, сосновый бор и красные черепичные крыши с белыми коконами вместо труб.
Кеша провёл рукой по густой траве и невольно осмотрелся. Ему показалось, что мужчина и женщина и их сынишка Адам где-то здесь. Возможно, среди наблюдателей, которыми тогда был занят весь склон холма. Нет, он никого не увидел. Не было и странного города с человекоподобными тварями, разговаривающими трубными звуками.
– Кешенька, – он услышал взволнованный голос Фивы и почувствовал её ласковое прикосновение. – Ты вспомнил это место?
Он кивнул, и тогда Фива указала на неприметную тропку, которой он прежде не видел, или её не было, но именно по ней он шёл в гости к молодой семье.
– Если мы спустимся по этой тропке, ты, наверное, сам узнаешь, где мы сажали наш цветок.
Кеша отрицательно покачал головой и попросил посмотреть на перстень. Он мигал, а знак «плюс» в его пространстве не оставлял сомнений: они в будущем.
– Нам, чтобы найти то место, надо переместиться в прошлое, – сказал Кеша.
– Но всё здесь так похоже! – воскликнула Фива и попросила Кешу немножко подождать – она сбегает, удостоверится.
Фиве казалось, что он согласится с нею, что он разделяет её светлую печаль о прошлом, её ностальгию. И вдруг:
– Нет, не надо идти туда.
– Но почему, почему? – опять взволновалась Фива.
И тогда он сказал, что они пойдут вместе.
Перстень мигал с такой силой, будто выбрасывал порции синих брызг.
– Но я не думала о прошлом, – удивилась Фива, полагая, что перстень, как и в обычной материальной жизни, реагирует на её мысли.
– Возможно, твой зрительный образ тропинки из детства трансформировался в намерение переместиться в прошлое? – предположил Кеша, чтобы успокоить Фиву.
На самом деле он понял, что в их желания вмешивается кто-то посторонний – кто? Во всяком случае, таким способом можно вполне «увести» Фиву. Да-да, похитить!
Кеша почувствовал, как запоздалый страх внезапной волной пробежал по спине и пророс сквозь кожу.
– Вообще-то, я не думаю, чтобы перстень мог трансформировать зрительные образы в конкретные намерения или желания, – сказала Фива.
– Почему?
– Потому, Кешенька, что при таком раскладе вполне с ума можно сойти. А такого по определению не может быть – всё гениальное просто.
Кеша не стал распространяться о чьём-то вполне конкретном агрессивном вмешательстве в пространство биополей. Он только сказал, что им надо держаться вместе. В царстве биополей, или, как чаще говорят, в тонком мире, они ещё не овладели искусством перемещения во времени. Им надо быть осторожными, чтобы не потерять друг друга.
– Ты знаешь, Кеша, я сейчас подумала, что для биополя (и нашего, и любого) весь материальный мир фактически не материален, то есть как бы не существует. То есть существует, наподобие миража или сна наяву. В общем, точно так же, как тонкий мир как бы отсутствует для материального мира (мы проходим сквозь него, не соприкасаясь с ним), так же и материальный мы сейчас проницаем, не замечая его.
– Зато субстанции биополей и нашего, и тонкого мира практически идентичны и воспринимаются органами чувств так же, как это происходит в обычном физическом мире одушевлённых и неодушевлённых предметов.
– Наверное, поэтому, находясь здесь, в пространстве биополей, мы вполне конкретны – Иннокентий Инютин, Фива Флоренская. Мы и здесь обычные земные люди.
– Да, конечно, мы земные, но качественное наполнение наших человеческих ликов здесь совсем иное, чем на земле. При определённой вибрации мы можем превращаться в ещё более тонкую материю – внутриатомный эфир, который имеет такую же скорость, как у света, и который проникает всю Вселенную. Новые цивилизации возникают и исчезают не столько трудами человека, сколько местоположением небесных светил, требующих для этого вполне конкретных трудов человеческих.
Теперь Фива не удивлялась, откуда это известно Иннокентию. Её мир раздвинулся, и понимание происходило посредством сознания, объявшего зрение, или зрения, объявшего сознание. Ей самой теперь открывалось такое, чему раньше она не находила слов.
Они условились держаться друг друга. И раз вошли в этот тонкий мир вместе, то надобно и выйти из него вместе.
Он рассказал ей, что именно с этого холма увидел ужасный город и именно здесь познакомился с молодой семьёй и их сынишкой Адамом. Ему даже показалось, что молодая семья – это они с Фивой, только в другом времени. В будущем. Единственное, что смущало, – уж очень гармоничными и красивыми они были. В особенности женщина – воплощение грации и совершенства. Так что в какой-то момент мысль о сходстве с ними показалась ему не более чем комплиментом тщеславию.
